Проходя через огромную ротонду, в середине которой стояла обнаженная Диана работы скульптора Кановы, Ник услышал приглушенный звук фонографа. Музыка была современной. Джазовый оркестр играл «Александр рэгтайм бэнд». Ник едва удержался от радостного возгласа: за полмира от Нью-Йорка — знакомая мелодия! Лакей повел его по длинному коридору, вдоль стен которого стояли скульптуры, и музыка звучала отчетливее и громче. Проходя мимо одной из открытых дверей, Ник остановился и спросил лакея по-русски:

— Что это?

— Театр, сэр.

Ник заглянул внутрь и действительно увидел самый настоящий театр: позолоченные балконы с херувимами, в полную величину сцена, окруженная позолоченным бордюром, обитые шелком кресла для оркестра на сто пятьдесят человек. Домашний театр, эта прихоть какого-нибудь предка великого князя, жившего в начале XIX века, был настолько экстравагантным явлением, что у Ника просто не было слов.

— Перед войной, — как ни в чем не бывало говорил лакей, — мы давали по нескольку представлений в неделю.

Онемевший Ник только кивнул. Они двинулись по коридору дальше.

Теперь «Александр рэгтайм бэнд» был заменен другой записью, медленным меланхолическим вальсом, который был Нику незнаком. Дойдя до конца коридора, лакей отворил двустворчатые двери, белые с позолотой, и провел американца в большой зал. К этой минуте понятия «экстравагантность», «великолепие», «роскошь» уже потеряли свое значение, и Ника, казалось, уже ничем нельзя было удивить. Но вид этого зала все-таки потряс его до глубины души. Изящный, изгибающийся аркой потолок был украшен золотистыми гирляндами. Зал был огромен, по меньшей мере, в сто футов длиной, и освещался четырьмя золотыми люстрами в русском стиле. Вдоль стен тянулись бело-золотые дорические пилястры. Между ними были золотые и хрустальные подсвечники. Между пилястрами и потолочным сводом была лепнина в виде золотой пшеницы и полевых цветов. Под грустную, медленную музыку на зеркальном паркете вальсировало около десятка молодых людей и девушек. На бело-золотом столе времен Людовика Шестнадцатого была установлена фонограф-виктрола.

Великий князь Кирилл, в вечернем костюме, стоял в углу зала и беседовал с несколькими господами примерно его возраста. Увидев вошедшего в зал Ника, он тотчас покинул своих гостей и, подойдя к американцу, пожал ему руку:

— Мистер Флеминг. Рад, что смогли прийти.

Прохаживаясь с Ником по залу, он негромко говорил:

— Сегодня я разговаривал с его императорским величеством по вашему вопросу. Наше посольство в Париже договаривается с французским правительством о предоставлении заема на сумму в восемьсот миллионов рублей. Или сто миллионов американских долларов. Его величество поручили мне довести до вашего сведения, что девять миллионов долларов будут выплачены банку Саксмундхэмов в Лондоне к концу этой недели. В долларах. Полагаю, такое решение проблемы вас удовлетворит?

Ник вместе с участившимся сердцебиением ощутил, что только что стал богатым человеком.

— Да, сэр. Вполне удовлетворит. Утром я телеграфирую об этом мистеру Рамсчайлду.

— Нам бы очень хотелось, чтобы корабль с товаром покинул порт Сан-Франциско как можно скорее. До конца недели еще четыре дня, а если вдруг в оплате произойдет задержка, что маловероятно, товар еще можно будет задержать на Гавайях.

Ник почувствовал, что рано обрадовался.

— Я попрошу об этом в телеграмме. Мистер Рамсчайлд может с этим согласиться.

— Прошу вас, объясните ему, что каждый выигранный день имеет для нас неоценимое значение. Не думайте, мистер Флеминг, что мы здесь все дураки. Нам прекрасно известно отношение мирового финансового сообщества к нашей платежеспособности. Если совсем откровенно, то мы испытывали трудности, пытаясь закупить оружие у других фирм. Наши союзники с большой неохотой ссужают нам очередные суммы. Впрочем, это понятно: и Франция и Великобритания сами сейчас находятся в затруднительном финансовом положении. Но нам удалось убедить французские власти в том, что они просто обязаны помочь нам сейчас.

Война обходится России в миллионы жертв. Если мы не будем сковывать военными действиями Германию на востоке, она в союзе с Австрией обрушится на запад, на Францию, которую, по моему мнению, сметет с лица земли в несколько недель. Поэтому французы В конце концов дали согласие поддерживать нас и впредь. Весьма сожалею, что вам пришлось проделать столь длительное путешествие, но, с другой стороны, по-моему, американцу полезно собственными глазами посмотреть на то, что здесь у нас происходит. А вот и моя жена. Дорогая, это тот юный американец, о котором я тебе рассказывал.

Ник был представлен великой княгине Ксении, внешность которой не говорила ни о величии, ни о высоком титуле. Перед Ником стояла невысокая, пухленькая женщина с домашним лицом и вьющимися седыми волосами. Она была старомодно одета и вообще не производила впечатления. Ник внутренне изумился: какие же скрытые достоинства имела эта женщина, раз привлекла и пленила своего красивого и аристократического мужа? Впрочем, она оказалась умна и к тому же живо интересовалась жизнью Америки. Она спросила Ника, что американцы думают о России.

— Сказать честно, мэм, им не очень по душе царский самодержавный режим.

— Вот! — воскликнула великая княгиня, повернувшись к присутствующим. — Именно это я и говорю все последнее время! Ники следует отречься. Он наделал слишком много ошибок, и всем нам прекрасно известно, что англичане нас уже не любят. Нам нужна мировая поддержка, которой не будет, пока мы не откажемся от нашей средневековой формы государственного управления!

Ник был изумлен тем, как спокойно присутствующие согласились с этим мнением, высказанным женой военного министра и члена царской фамилии, с мнением, которое следовало рассматривать как еретическое, если не революционное. И тем не менее гости, включая, кажется, и самого великого князя, выразили свое согласие с этим мнением. Ник рассудил, что Петроград действительно похож на пороховую бочку, если даже придворная аристократия готова покинуть царя.

Великий князь представил Ника гостям из числа своих ровесников. Однако вскоре по залу распространился слух, что присутствует американец, и Ника обступила молодежь. Но их интересовала уже не политика.

— Вы умеете танцевать «Медведя»? — спросила Ника миловидная невысокая девушка в белом платье, которой он дал на глаз лет восемнадцать.

— Конечно, — ответил он, польщенный тем, что является центром всеобщего внимания. — Но в Нью-Йорке это уже старо.

— А что теперь в моде? — раздались одновременно сразу несколько голосов, и Ник вдруг с сочувствием осознал, как оторваны от мира эти милые молодые люди.

— Ну что ж… Могу предложить вариацию «Замка Уок» под названием «Замок Гавот». Хотите, покажу?

— Да!!! — хором ответили ему.

— Не откажетесь быть моей партнершей? — спросил Ник у девушки в белом, взяв ее за руку.

— С удовольствием, — сказала она. — Папа, познакомь нас.

Великий князь Кирилл сказал:

— Мистер Флеминг, позвольте представить вам мою дочь великую княжну Татьяну.

Только после этих слов Ник уловил между этой девочкой и ее старомодной матерью сходство. К счастью, дочь кое-что унаследовала и от отца. Не рост, конечно, и не яркую красоту. Но она была привлекательна, а ее вьющиеся светлые волосы и живые голубые глаза, по мнению Ника, делали ее больше похожей на американку, чем на русскую.

— Поставьте «Александр рэгтайм бэнд», — распорядился Ник, выводя свою даму в центр зала. Как только из фонографа полилась музыка, он стал показывать девушке быстрые движения джазового танца. — Сначала мы оба наклоняемся вперед, вы на правой ноге, я — на левой, — объяснял он, разводя ее руки в стороны. — Затем мы отклоняемся назад на другую ногу. Затем мы отворачиваемся друг от друга и делаем оборот… Затем мы приближаемся друг к другу и делаем вот такие два шажка…

Татьяна все схватывала на лету. Через десять минут остальные молодые гости уже вовсю пробовали себя в новом танце.