Я постаралась не засмеяться и выглядеть возмущённой.

– Очевидно, его предыдущей подружке очень нравилось менять пелёнки! – прокричала Нелли. – Какой идиотизм!

– Попкорн, – сказала я. – Мы с Юлиусом делаем попкорн.

Нелли спустилась по лестнице на пару ступенек вниз.

– Он сказал, что я ненормальная! Я! Потому что я не нахожу таким чудесным возиться с младенцами и ковыряться в их какашках!

Мы не ответили, и она начала плакать:

– Они же не сироты! У них есть матери, которые могут это делать!

– У нас ещё есть чипсы и мороженое, – сказал Юлиус.

Нелли спустилась ещё на пару ступеней. Она высморкалась.

– Это так несправедливо.

– Мы хотим посмотреть ДВД и устроить пикник на диване, – сказала я. – Можешь присоединиться, если хочешь.

– Но только в том случае, если мы будем смотреть грустный фильм, – сказала Нелли.

– Тогда мы посмотрим «Дамбо», – сказал Юлиус, и у него на глазах выступили слёзы. – Это так печально, когда маму-слониху запирают, и она не может быть с бедным Дамбо.

– Я хочу попкорн с маслом, – сказала Нелли. – И хочу сидеть в середине.

– Но я тогда не смогу положить голову маме на колени, – сказал Юлиус.

– Ты можешь положить голову мне на колени, – ответила Нелли.

– Но ты же не любишь маленьких детей, – возразил Юлиус.

– Тебя люблю, – неохотно ответила Нелли. – Ты какой-то другой. Не такой громкий, липучий, вертлявый и надоедливый, как другие.

– Но когда ты теребишь мне волосы, мне бывает больно, – сказал Юлиус.

– Сегодня не будет, – пообещала Нелли. – Я постараюсь осторожно.

Когда я с огромной миской попкорна, чипсами и мороженым пришла в гостиную, Юлиус и Нелли уже сидели обнявшись на диване, и аист как раз бросал под ноги маме-слонихе маленького Дамбо.

– Слоны бы ужасно смеялись, если бы они увидели этот фильм, – сказала я, присаживаясь к ним. – Они вынашивают детей не меньше двенадцати месяцев.

– Тссс, – сказал Юлиус. – Ты посмотри только, как она радуется своему ребёнку.

Нелли положила мне голову на плечо.

– Кевин сказал, что девочки, которые не любят маленьких детей, ненормальные.

– Ерунда, – ответила я.

– Я был тоже таким милым ребёнком, как Дамбо? – спросил Юлиус.

– Да, таким же, – сказала Нелли. – Во всяком случае, мама была от тебя в восторге.

– Да, и это так и остаётся. – Я положила ноги на журнальный столик и взяла горсть попкорна.

– Кевин, наверное, прав, – сказала Нелли. – Все остальные девочки, которых я знаю, охотно возятся с маленькими детьми и очень радуются, когда они какают. Нормальные девочки считают малышей очень милыми.

– Что означает нормальные? У одних девочек есть материнское чувство, у других нет. Некоторые уже в пять лет обращаются со своими куклами, как с детьми, другие пишут им на животиках плохие слова.

– Это не были плохие слова, – сказала Нелли.

– «Я глупая кукла, и меня никто не любит», – процитировала я.

Нелли виновато закусила губу.

– Когда мне было столько лет, сколько тебе, я тоже не могла понять, почему люди так носятся с маленькими детьми, – сказала я. – Я единственная считала, что моя маленькая кузина выглядит, как колбаса в колготках. И я всегда думала, что меня вытошнит, если я ещё раз услышу, как моя тётушка говорит: «Моё милое, чудное мусипуси».

Лицо Нелли немного посветлело.

– В самом деле? Ты тоже не любила детей? И когда это изменилось?

– Не изменилось, – ответила я. – Моя кузина по-прежнему выглядит, как колбаса в колготках, и когда кто-нибудь говорит «мусипуси», мне становится плохо.

– Но ты любишь маленьких детей!

– Немногих, честно говоря. Собственно, только вас. И парочку ваших друзей. И детей моих подруг.

– А Лару ты любишь? – Лара была лучшей подругой Нелли с детского сада.

– Честно? Лара мне всегда казалась ужасной. Она при разговоре бубнила и, когда сморкалась, размазывала сопли по всему лицу и по всей моей мебели. А ещё она всегда говорила: «Ты такая стьянная мать!»

– Она до сих пор так говорит, – сказала Нелли. – Она всегда говорит «коввы» вместо «ковры» и «опастные времена».

– По крайней мере, она больше не разбрасывается соплями, – ответила я.

– Эмили ты тоже не любишь.

Я подбирала подходящие слова.

– Я стараюсь её полюбить.

– А она старается, чтобы у тебя ничего не вышло.

– Да, похоже.

– А Саманта тебе нравится?

– Да, нравится, кроме имени и собачьей ленты в волосах. Но при этом я не буду рваться менять ей пелёнки.

– А почему Кевин так любит это делать?

– Он не то чтобы любит менять пелёнки, – сказала я. – Но он любит Саманту и чувствует за неё ответственность. Это необычно для четырнадцатилетнего мальчика. В основном в этом возрасте человек больше занят самим собой. И девочками.

Дамбо на экране наступал на свои уши.

– Кевин любит Саманту и своих младших братьев больше, чем меня, – сказала Нелли.

– Нет, я так не думаю. Но у него есть чувство, что дети в нём нуждаются. Ты же большая и сильная и можешь сама о себе позаботиться.

– Как бы не так, – сказала Нелли, теребя Юлиусу волосы.

Некоторое время мы смотрели, как Дамбо пытается научиться летать.

– Я тоже всегда думала, что мальчишки постоянно мечтают затащить девчонку в постель и что ей приходится всё время подыскивать аргументы, что она для этого ещё не созрела, – сказала Нелли. – По крайней мере, так у Лары с Морицем. И вообще у всех! Якобы даже Лауре-Кристин прописали пилюли, то есть они с Максом уже спят друг с другом.

– Я так не думаю. Кроме того, Лаура-Кристин основное время проводит в интернате. То есть у них в лучшем случае телефонный секс.

– Всё лучше, чем когда парень посреди объятий вскакивает и кричит: я забыл простерилизовать Самантину соску!

Я невольно засмеялась.

– По крайней мере, папе не нужно беспокоиться, что ты слишком рано забеременеешь.

– Нее, – сказала Нелли. – Ему действительно не надо беспокоиться. – Она вздохнула. – Если бы я не любила Кевина так сильно…

– Ну, – сказала я. – Ничего другого не остаётся, как принять тот факт, что ты его можешь получить только в пакете с Сэмми и его младшими. Запах пелёнок прилагается к Кевину, как зола к кочерге, рубашка к штанам… э-э-э… молоток к гвоздю…

– Как Эмили к Антону, – сказал Юлиус, не отрывая глаз от телевизора.

Да. Верно. Как Эмили к Антону.

Лоренц заехал за детьми в субботу ровно в одиннадцать.

– Никакого майонеза, я знаю, – пробурчал он, когда я открыла рот, чтобы выдать обычную порцию напоминаний. – Завтра вечером в шесть я привезу их обратно.

– Ну, развлекайтесь, – сказала я, как обычно, борясь со слезами.

– Ты развлекайся, – Лоренц неодобрительно улыбнулся. – Это ведь у тебя выходные без детей. А, и я должен передать тебе от Пэрис, что она нашла для вас замечательные ремни блаблабла, и ещё насчёт короны или сердечка или кикифиц-бабской ерунды, я уже забыл, но ты наверняка знаешь, что она имеет ввиду.

– Ну конечно. Пожалуйста, передай Пэрис привет и скажи ей шникишнаки-бабская ерунда-шнукипутци, и она будет знать, о чём я.

Лоренц недоверчиво посмотрел на меня.

– С тобой никогда не знаешь, серьёзно ты или шутишь.

– Шутки-шутки, – сказала я и крепко обняла детей.

К приходу Антона я уже преодолела тоску разлуки, приняла ванну, побрила ноги и сделала роскошный салат с малиной, куриным филе, орешками и бальзамическим уксусом.

Но не прошло и четверти часа после прихода Антона, как мы опять стали ссориться.

При этом всё началось очень мирно. Я налила нам красного вина, а Антон вручил мне роскошный букет подсолнухов и ещё раз поблагодарил меня за то, что позавчера я забрала Эмили из школы. Вначале я была тронута, но потом вдруг испугалась, что он спросит меня, не могу ли я это делать каждый четверг. Или вообще каждый день.