Ланге был далеко не глуп. Свой человек в штабе армии, он был осведомлен о том, что русские накапливают силы, чтобы рано или поздно перейти в наступле ние на данном участке фронта. К этой подготовке немецкое командование относилось исключительно серьезно. Несомненно, русские нанесут удар. Но когда? В каком направлении? Откуда последует главный удар? Какие дивизии Советской Армии вступят в бой первыми? Где эти дивизии дислоцированы? Какова их численность и состав? Все эти сведения представляли огромный интерес для немецкого командования, и Ланге не сомневался, что получит их от пленных разведчиков.

— О, колоссаль! — повторил он самодовольно.

На окраине Валзамы, переливаясь в лучах солнца, шумит водопад, а за бушующим потоком воды, в горе, — пещера с тремя залами. Еще в начале войны Ланге сюда привел один финский офицер: «Если вам нужно вершить дела в тайне от людей и даже от бога, лучшего места не сыщете». Это предложение пришлось Ланге по душе. Он приказал устроить в пещере застенок. При свете свеч сталактитовая пещера принимала фантастический вид и ошеломляла всякого, кто впервые туда попадал.

Ланге соорудил в ней тайный сейф и склад вин и закусок. Ему нравилось приходить сюда после работы, в часы дурного расположения духа. Сегодня Ланге задумал привести в пещеру пленников и с помощью испытанных средств заставить их говорить.

Отряд шел по зловещему сосновому бору. Было сумрачно. Часто попадались разбитые молнией сосны. Где-то неподалеку равнодушно отсчитывала чьи-то долгие годы кукушка.

«Накукуй, кукушка, немцам беды», — думал. Джигангир.

Саша и Джигангир шли понуря голову. С тревогой думали они о своих товарищах: лейтенанте Каурове, Опанасе Грае, Аркадии Лунове, Мише Чиже и Измаилджане. Где они? Смогут ли выполнить задание?

Саша посмотрел вокруг. Сердце его сжалось — умереть так рано… «Если б убежать, нет, не удастся».

Измученный Саша мог только мечтать об освобождении. Иное дело Джигангир. К побегу он стал готовиться задолго до того, как их привели к Валзаме. Незаметно сумел развязать руки. Сейчас можно всерьез думать о спасении. Если бы Джигангир был один, тогда вопрос другой. Но как освободить раненого Сашу, как убежать от двадцати немцев, вооруженных до зубов? Это казалось несбыточным. Однако Джигангир не отчаивался. Его мысль лихорадочно работала. «Сначала надо бежать самому, а потом спасать Сашу». Но вкралось сомнение: «Поймет ли он? Вдруг подумает: заячья душа! Товарища в беде бросил! Вот бы переговорить!»

«Нет! Друга не брошу. Если умирать, так уж вместе», — думал Джигангир, но в висках по-прежнему стучало: «Умереть никогда не поздно… Никогда не поздно!»

Джигангир многозначительно посмотрел на Сашу. Их взгляды встретились.

«Если можешь, спасайся. Товарищам расскажешь», — говорил Сашин взгляд.

Лесная тропа проходила по краю глубокого оврага. Ближе всех к обрыву шел сгорбленный пожилой немец, автоматчик. Рядом с конвоиром — Джигангир, возле него — Саша. Офицер был впереди. Немцы, видимо, устали. Двигались они безо всякой предосторожности, боковых дозорных уже не было.

Глаза Джигангира сверкнули из-под бровей, он оглянулся в последний раз. Пора! Резким движением он повис на шее конвоира и, пока остальные не опомнились, увлек немца под откос.

Двое скатились с обрыва и исчезли в густых зарослях. Полоснула короткая очередь из автомата.

Саша хотел спрыгнуть вслед за Джигангиром, но дюжий солдат удержал его за воротник.

Произошло полное замешательство. Немцы в панике открыли беспорядочный огонь по оврагу. Некоторые подошли к самому обрыву, но спрыгнуть не отважились и побежали в поисках отлогих мест. Ланге кричал на солдат и угрожал пистолетом.

Саша в душе посмеивался над незадачливыми солдафонами. «Как хорошо, что Джигангир решился на такой смелый шаг, но что стало с ним? Кто стрелял из автомата — фриц или Джигангир?»

На дне оврага гитлеровцы никого не нашли. И немец и Джигангир исчезли, будто земля расступилась под ними.

В воскресенье утром разведчики соседней дивизии приволокли «языка». Пленный сказал, что немцы обнаружили группу русских разведчиков и нескольких захватили в плен. Слух об этом чрезвычайном событии распространился довольно широко в немецких частях.

Показания пленного немца тотчас же стали известны в дивизии генерала Давыдова. Начальник штаба майор Чачуа выслушал эту весть, нахмурив брови, и со злостью опустил кулак на стол.

Конечно, принимать на веру все слова немца нельзя. Возможно, Кауров нарвался на засаду. Но это еще не полный разгром. Может быть, Кауров отступил или изменил маршрут, а гитлеровцы, чтобы замять свою оплошность, распространили весть о разгроме? Чачуа знал подобные случаи. Но плен… Этот вопрос сложнее.

Впрочем, а почему это должен быть именно Кауров? Мало ли разведчиков ходит во вражеском тылу.

Майор Чачуа шагал из угла в угол, засунув руки в карманы. Да, предположений много. И все же Чачуа решил немедленно принять меры и вызвал к себе капитана Разумова.

Капитан не заставил себя ждать. Владимир Андреевич сообщил ему новость, полученную из штаба армии. Разумов вздрогнул и изменился в лице. Прикрыв глаза рукой, он опустился на стул. Чачуа почувствовал жалость к этому мужественному человеку, но голос его прозвучал сурово:

— Капитан, у вас нет права предаваться скорби. Идите и подготовьте вторую группу. Через полчаса доложите мне.

Капитан поднялся.

— Слушаюсь, товарищ майор! — сказал он тихо.

Когда дверь за капитаном закрылась, один из связистов, вздохнув, сказал:

— Ведь у него сын ушел вместе с минерами.

Чачуа резко обернулся:

— Откуда у него сын?!

— Говорили, Разумов усыновил «капитана-карапузика».

— Какого еще «капитана-карапузика»? — спросил майор еще более сердитым голосом. Он не любил, когда докладывали длинно и непонятно.

— Да бывший посыльный комбата Иванова, Джигангир Мубаракшин. Вы его знаете, товарищ майор.

— Ну и что, если знаю?

Сказав, что он идет к генералу, Чачуа вышел, сильно хлопнув дверью.

— Какой суровый человек! — пожаловался своим товарищам связист. — Хоть бы людям посочувствовал.

— В армии трудно быть добрым, — вмешался в разговор пожилой связист. — Тут надо быть суровым отцом.

Вскоре Чачуа вернулся. По телефону он отдал распоряжения командирам полков. Кое-кого вызвал к себе. Время встречи он назначал с точностью до минуты. Опоздавшие даже на две-три минуты не могли рассчитывать на его милость.

Точно в назначенный срок явился Разумов и сообщил о готовности новой группы. Чачуа положил телефонную трубку и внимательным взглядом посмотрел на капитана.

— Хорошо, — сказал он. Его большие глаза смотрели приветливо и ласково. Но Разумов не понял его. Продолжая стоять «смирно», он ждал новых приказаний.

А ведь из этого слова «хорошо» следовало, что пока новых приказаний не предвидится.

— Товарищ майор! — сказал Разумов, стараясь говорить как можно спокойнее, но глухой голос выдал его волнение. — Я надеюсь, что вы пошлете меня со» второй группой.

Но Чачуа резко произнес!

— Не надейтесь, капитан.

— В таком случае, товарищ майор, разрешите обратиться к генералу.

Черные глаза Чачуа, еще недавно хранившие теплоту дружеского участия, сверкнули:

— Нет, не разрешаю! Капитан, вы четвертый год на войне. Пора оставить гражданские замашки.

Чачуа переговорил по телефону и снова повернулся к Разумову:

— Дорогой капитан, минер ошибается только раз. Сколько же раз вы думаете ошибиться?

Эти слова прозвучали неожиданно. Разумов с минуту молчал.

— Что вы этим хотели сказать, товарищ майор? — спросил он.

— Я очень хорошо понимаю ваше состояние, капитан. — Чачуа хотелось сказать: «Я знаю, у вас сын в разведке», но он произнес — Вы хотите спасти ребят. Это хорошо. Но почему горячитесь?

— Что вы, товарищ майор!

— Нет, нет, не удивляйтесь — штабу все известно. Впрочем, зачем я вам это говорю!