Тертые французские журналисты, которых, казалось бы, трудно удивить, видевшие Ниццу и Монте-Карло, Марсель и Лион, попав в Даллас, были ошарашены и так выразили это в парижском журнале «Экспресс»: «Ни в одном городе мира страшная сила денег не выступает столь явно, как в этом городе, насчитывающем миллион жителей. Подобный общественный порядок, наверное, можно было наблюдать разве только в Венеции времен дожей. Этот порядок определяется просто: группа граждан, объединившихся в клуб, на первый взгляд весьма безобидный, именуемый «Советом белых граждан», за последние 25 лет безраздельно и бесконтрольно вершит судьбами Далласа. Сейчас такой клуб объединяет 238 человек. У них есть одна общая черта — они миллиардеры и каждый в своей области является хозяином крупного предприятия».

Один из членов этого совета, Стэнли Маркус, тот самый, который «Нейманн-Маркус» — «самый изысканный и самый большой в мире магазин», — обходительный мужчина с мягким голосом и непрерывно бегающими глазками, весьма словоохотлив.

— Наш совет, — говорит он, — возник в 1937 году. Тогда мы намеревались организовать большую международную выставку и, поскольку это было выгодно и городу, и его наиболее состоятельным гражданам, мы решили объединиться для того, чтобы финансировать эту выставку.

— Каков принцип формирования совета? О-о, он очень прост. В совет вошли все, кто может немедленно сказать «да», не отчитываясь ни перед кем, когда у него попросят сто тысяч долларов.

Давно уже все позабыли о далласской международной выставке 1937 года, не осталось следа от ее экспонатов, а совет не только сохранился, но превратился сейчас в полновластного хозяина жизни миллионного города. Его влияние распространилось не только на Техас, не только на весь юг США, но ощущается и в Вашингтоне. Долгое время председателем «Совета белых граждан» Далласа был некто Сорнтон — закадычнейший приятель Ханта, сподвижник его по многим похождениям. Сам Хант, как нетрудно догадаться, — один из влиятельнейших членов совета.

Не следует думать, что деятельность этого совета протекает в заседательской суете. Дело обходится без зеленой скатерти, без депутатов и выборов. Все проще и в го же время сложнее. Это вообще очень интересная штука: механизм различных организаций монополий и корпораций и их воздействие на муниципальную и государственную политику. Кое-кто склонен несколько упрощать дело. Дескать, монополии предписывают министрам и президентам то-то и то-то, а то-то и то-то запрещают. В действительности дело обстоит не столь примитивно. Нет никакого сомнения в том, что линия поведения властей городов и штатов, политика правящих кругов страны определяются интересами кучки самых богатых, а потому и самых могущественных. Но механизм воздействия этих людей на органы власти гибок и многообразен.

На первый взгляд происходит нечто ничего общего не имеющее ни с политикой, ни с бизнесом. Просто очень богатые джентльмены съезжаются в клуб, чтобы отдохнуть, повеселиться, пообщаться с себе подобными. Клубы, где проводят время деловые люди Америки, — явление, по понятным соображениям, мало описанное и неизученное: толстосумы предпочитают не выставлять напоказ свою интимную жизнь. А между тем не будет преувеличением сказать, что в аристократических клубах Нью-Йорка и Вашингтона, Чикаго и Сан-Франциско, Далласа и Бостона воротилы большого бизнеса не только кейфуют, но и занимаются политикой, высказывают мнения, которые потом эхом отдаются в министерских и сенаторских кабинетах Закрытые клубы — вещь, без которой, пожалуй, не понять экономической и политической жизни современной Америки, не постигнуть ее тайный механизм, не разглядеть шестерни и приводные ремни власти.

Как правило, в эти клубы джентльмены с тугими кошельками являются одни, без жен, супружеская идиллия там не принята. В клубах есть все: бассейны, турецкие и финские бани, девицы (они, правда, обретаются в частных комнатах клуба, а в общих помещениях появляются редко) и, конечно же, ресторан с наилучшими поварами. У членов клуба имеются свои личные апартаменты, обычно шикарные, где они могут пребывать в собственном халате и шлепанцах, в одиночестве или нет.

Но главное — это возможность общаться с себе подобными вдали от шума городского, от посторонних и нескромных глаз, от назойливого любопытства прессы. Вступление в один из таких клубов — само по себе признак процветания и имеет в современной Америке характер, идентичный, пожалуй, средневековому посвящению в рыцари. Во всяком случае, последствия этого не меньшие: вступив в один из таких клубов, человек становится своим в узком кругу могущественных воротил, приобщается к их тайнам. Гостями таких клубов бывают министры и сенаторы, генералы и редакторы, маститые профессора и крупные издатели.

Здесь не ведутся протоколы, не подсчитываются голоса. Здесь голосуют доллары. И чем их больше, тем увереннее и властнее звучит голос их обладателя. Внешне все очень респектабельно. Джентльмены разговаривают между собой, обмениваются мнениями в перерыве между двумя изысканными блюдами, высказывают точки зрения, сдавая карты, изрекают истины, запивая их «драй «Мартини». Но мнения и точки зрения, выработанные во время застольной беседы, на яхте или с бильярдным кием в руках, отнюдь не повисают в воздухе. Переданные непосредственно собеседнику — приглашенному отведать творения клубного повара сенатору, мэру, судье, издателю, либо доведенные до сведения законодателей и иных представителей властей предержащих каким-нибудь другим способом, они обычно и становятся тем ориентиром, на который держат курс эти последние.

Крутятся колесики государственного механизма, крутятся легко, бесшумно, обильно смазанные золотой смазкой, незаметно, за плотно закрытыми дверями фешенебельных клубов.

И в Далласе есть, конечно, такие клубы. Одним из излюбленных мест сборищ воротил и магнатов является, к примеру, поражающий своей роскошью даже видавших виды Драммер-клуб. Стоит побродить по великолепным холлам клуба (попасть туда можно только в качестве гостя одного из его членов), прислушаться к разговорам, плавно, как бы невзначай, ненароком текущих за партией на бильярде или в крикет, во время гольфа или за карточным столом, за рюмкой коньяку или за чашкой кофе, как понимаешь, что здесь ведется не просто светская болтовня.

Вот лысый, с астматической одышкой человек объясняет двум пожилым джентльменам свои радикально кровожадные планы, связанные с ростом безработицы. В соседнем помещении долговязый детина с бриллиантовым перстнем и булавкой для галстука, камень которой изъят либо из английской короны, либо из подвалов какого-нибудь магараджи, развивает свои в достаточной степени крайние идеи по поводу борьбы с детской преступностью, а в почтительно внимающем ему мужчине узнаешь виденного накануне по телевидению мэра города. Выходишь подышать свежим воздухом и слышишь, как играющие партию в гольф успевают договориться о программе симфонического концерта, имеющего быть в будущем месяце, и приглашении t этой целью в город заграничных знаменитостей с мировыми именами.

Вообще далласский «большой свет» очень озабочен меценатством. Денежным тузам Далласа уже не хватает славы провинциальных толстосумов. Они становятся на цыпочки, им страсть как хочется прослыть людьми просвещенными. И они покупают Матисса и Ренуара, одеваются у Шанель и Диора, слушают Марио дель Монако и Леопольда Стоковского. Они основывают музей, театр — для Америки редкость, и даже оперу, надменно пропуская мимо ушей жалобный вопрос мэра города: «И куда так много скрипок, джентльмены? Разве нужно столько?»

О, далласская аристократия очень любит искусство, не жалеет на него денег. Правда, увы, не всегда достает времени им пользоваться. В отделе светской хроники одной из далласских газет я прочитал такую подслушанную репортером на одном из знаменитых балов тираду дамы из высшего городского света — жены видного промышленника.

— Ах, дорогая, — говорила она, принимая бокал вина у метрдотеля, мексиканца в белоснежном костюме, обращаясь к своей приятельнице, — у меня совсем нет времени слушать музыку. Представь, душечка, три вечера в неделю я борюсь против коммунизма.