– Спасибо. – Он повесил свою портупею и снял ботинки, а я в это время зашел на кухню. Насколько я знал, на работе ему никогда не приходилось стрелять. Но Чарли всегда держал свой пистолет наготове. Раньше он всегда вынимал из него патроны, как только входил в дом. Вероятно, сейчас он считает меня достаточно взрослым, чтобы случайно не застрелиться, и не до такой степени депрессивным, чтобы сделать это целенаправленно.

– Что сегодня на ужин? – осторожно спросил Чарли. У мамы всегда было богатое кулинарное воображение, и если она давала себе труд приготовить что-нибудь, то блюдо далеко не всегда получалось съедобным. К моему грустному удивлению, он, похоже, все еще помнит о ее экспериментах на кухне.

– Стейк с картошкой, – ответил я. Чарли явно расслабился.

Ему, наверное, было неловко стоять на кухне, ничего не делая, и он устроился перед телевизором в гостиной, пока я готовил. Думаю, так мы оба чувствовали себя комфортнее. Пока жарились стейки, я сделал салат и накрыл на стол.

Когда ужин был готов, я позвал Чарли, и, входя на кухню, он оценивающе принюхался.

– Вкусно пахнет, Бо.

– Спасибо.

Несколько минут мы ели в тишине. Это не было неловко. Мы оба любили тишину. В некоторых отношениях мы были отличными соседями.

– Как тебе школа? Завел новых друзей? – спросил он, чтобы занять время.

– Ну, у меня совпадает несколько уроков с парнем по имени Джереми. Я сижу с его друзьями на ланче. А еще есть девушка, МакКейла, она очень дружелюбна. Все кажутся довольно милыми.

 За одним очевидным исключением.

– Это, должно быть, МакКейла Ньютон. Милая девушка из хорошей семьи. Ее отец владеет спортивным магазином в пригороде. Он хорошо зарабатывает на туристах, которые проезжают через эти места.

С минуту мы ели молча.

– А ты знаешь Калленов? – Я старался скрыть свою заинтересованность.

– Семью доктора Каллен? Конечно. Она замечательная женщина.

– Ее дети немного… странные. В школе они не очень популярны.

Я удивился, когда лицо Чарли побагровело. Это случалось, если он злился.

– Ну что за люди у нас… – пробормотал он. – Доктор Каллен – великолепный хирург и могла бы работать в любой клинике мира, зарабатывая в десять раз больше, чем здесь, – продолжил он, повышая голос. – Нам посчастливилось, что она живет тут, что ее муж захотел поселиться в маленьком городе. Для местных жителей она просто находка, а все ее дети вежливы и воспитаны. Когда они переехали, я опасался из-за этих приемных подростков. Думал, с ними будут проблемы. Но все они очень зрелые – у меня никогда не возникало к ним вопросов. Могу сказать больше: они ведут себя лучше, чем дети из семей, которые живут здесь из поколения в поколение. Каллены очень дружные – они же семья, по выходным часто отправляются в туристические вылазки. Но в городе они недавно, потому их и обсуждают.

Это самая длинная речь, которую я когда-либо слышал от Чарли. Похоже, он принимает слишком близко к сердцу то, что говорят люди, и я решил зря его не нервировать.

– Мне они кажутся довольно симпатичными. Просто я заметил, что они держатся особняком. И все они очень привлекательные, – добавил я, стараясь быть более доброжелательным.

– Ты бы видел доктора, – улыбаясь, сказал Чарли. – Хорошо, что она счастлива замужем. Сотрудникам больницы довольно трудно сосредоточиться на работе, когда она рядом.

Остаток ужина прошел в молчании. Потом Чарли убрал со стола и ушел в гостиную смотреть телевизор, а я, домыв посуду – вручную, посудомоечной машины у нас нет – побрел наверх, к себе в комнату, делать домашнее задание по математике. Это уже становилось традицией.

Наконец-то ночь была тихой, и я, чувствуя себя вымотанным, быстро уснул.

Остаток недели прошел спокойно. Я привыкал к школе и к пятнице знал в лицо почти всех учащихся. В спортивном зале мои товарищи по команде научились не отправлять мяч в мою сторону, а я старался не путаться у них под ногами.

Эдит Каллен в школу так и не вернулась.

Каждый день я незаметно наблюдал, как в кафетерии появлялись ее родственники. Только тогда я мог расслабиться и присоединиться к беседе. В основном обсуждали поездку к океану в Ла-Пуш, которую организовывала МакКейла. Меня пригласили, и я согласился, скорее из вежливости, чем из стремления поехать на пляж. Я считал, что пляж должен быть жарким и сухим – за исключением океана.

В пятницу я спокойно вошел в класс биологии, не тревожась о возможном появлении Эдит. Похоже, она окончательно забросила школу. Я старался не думать о ней, но не мог полностью избавиться от чувства, что виноват в ее длительном отсутствии, каким бы нелепым ни казалось это предположение.

Первые выходные в Форксе прошли без происшествий. Чарли почти все время работал. Написав маме еще несколько фальшиво бодрых писем, я приготовил домашнее задание и убрался в доме – мое обсессивно-компульсивное расстройство Чарли явно не беспокоило.

В субботу съездил в библиотеку, но записываться не стал: там не было ничего интересного – того, чего я еще не читал. Вскоре придется отправиться в Олимпию или Сиэтл и найти хороший книжный магазин. При мысли о том, сколько денег уйдет на бензин, я поморщился.

Все выходные шел дождь, но не сильный, и я смог выспаться.

В понедельник утром на парковке многие со мной здоровались. Я не всех знал по именам, однако улыбался каждому. Сегодня похолодало, но хотя бы не было дождя. На английском МакКейла, что стало уже привычным, села со мной. У нас была внезапная контрольная по «Грозовому перевалу» – совсем простая, прошла без затруднений.

В целом я освоился гораздо лучше, чем можно было ожидать от первых дней. Да и вообще, к собственному удивлению, чувствовал себя в новой школе довольно комфортно.

Когда мы вышли из аудитории, в воздухе кружились белые хлопья. Слышно было, как все взволнованно перекрикиваются. Холодный ветер обжигал щеки и нос.

– Ух ты! – сказала МакКейла. – Снег.

Я посмотрел на снежные хлопья, скапливающиеся на тротуаре и беспорядочно мельтешащие возле лица.

– Фу.

Снег. Вот тебе и хороший день.

Она взглянула на меня с удивлением:

– Разве тебе не нравится?

– Снег означает, что для дождя слишком холодно. – Это же очевидно. – Кроме того, мне казалось, он должен падать в виде снежинок – ну, знаешь, каждая неповторима и все такое. А это больше напоминает кончики ватных палочек.

– Ты никогда раньше не видел снегопада? – недоверчиво спросила она.

– Разумеется, видел… – я выдержал паузу. – По телевизору.

МакКейла засмеялась. И тут большой мокрый шар тающего снега ударил ее по затылку. Мы оба обернулись, чтобы увидеть, откуда он прилетел. Я заподозрил Эрику, которая как раз шла, повернувшись к нам спиной и совсем не в том направлении, где было ее следующее занятие. МакКейла была того же мнения. Она наклонилась и начала соскребать в кучку это белое месиво.

– Увидимся на ланче, ладно? – сказал я, не останавливаясь. Меньше всего мне хотелось, чтобы весь остаток дня мне за шиворот стекала талая вода от грязной ледышки.

МакКейла лишь кивнула, не сводя взгляда со спины Эрики.

Идя с Джереми в кафетерий после урока испанского, я был начеку. Повсюду летали комья грязного снега. Я держал в руках папку, чтобы в случае чего использовать ее как щит. Джереми это казалось забавным, он и сам наверняка запустил бы в меня снежком, но, по-видимому, что-то в выражении моего лица его останавливало.

Смеющаяся МакКейла догнала нас в дверях, ее обычно гладко причесанные волосы кудрявились от влаги. В очереди они с Джереми оживленно обсуждали снежное побоище. Я привычно взглянул на стол в дальнем углу. И тут же застыл на месте. Там сидели пятеро.

Джереми потянул меня за руку:

– Эй, Бо! Что ты хочешь взять?

Я опустил глаза, уши мои горели. «Нет никаких причин смущаться, – напомнил я себе. – Ведь я не сделал ничего плохого».