Мы расстались с Ф. Ришаром и А. Моншарменом в тот момент, когда они решили нанести визит в первую ложу № 5.

Они спустились по широкой лестнице, которая ведет из директорской приемной к сцене и к ее помещениям; прошли через сцену, через вход для посетителей лож, потом, минуя первый коридор слева, вошли в зал. Между рядами кресел партера остановились и посмотрели оттуда на ложу № 5. Она была погружена в полумрак, виднелись только огромные чехлы, наброшенные на красный бархат перил.

В эту минуту они были совсем одни в громадном сумрачном пространстве, и их окружала глубокая тишина. Был тот час, когда машинисты сцены уходят перекусить и выпить.

Со сцены ушли рабочие, оставив наполовину установленную декорацию; редкие полоски света — мертвенно-бледного и мрачного, казавшегося отблеском умирающей звезды, — проникали неизвестно откуда и падали на старую башню, которая вздымала посреди сцены свои зубчатые стены, возведенные из картона; все вещи в полумраке этой искусственной ночи или, скорее этого, обманчивого дня приобретали странно искаженные формы. Полотно, наброшенное на кресла оркестра, напоминало взбесившееся море, неожиданно застывшее по мановению руки повелителя бурь, которого, как известно, зовут Адамастор, а Моншармен и Ришар казались двумя матросами, потерпевшими кораблекрушение в этом неподвижном море из крашеного полотна и плывущими к берегу. Они продвигались к левым ложам. В сумраке возвышались восемь больших колонн, которые казались волшебными столбами, подпирающими угрожающе наклонившуюся, готовую рухнуть скалу, основанием которой служили округлые балконы первых, вторых и третьих лож. Сверху, с самой вершины скалы, затерянной в медно-желтом небе, смотрели вниз загадочные фигуры, они гримасничали, посмеивались, издевались над Моншарменом и Ришаром. Впрочем, в обычное время это были вполне серьезные лица. Они звались: Изида, Амфитрита, Геба, Флора, Пандора, Психея, Фетида, Помона, Дафна, Галатея, Аретуза. Да, и Аретуза, и Пандора, всем известная в связи со своим злополучным ящиком, взирали на новых директоров Оперы, которые в конце концов, казалось, ухватились за какой-то обломок и оттуда молча уставились на ложу № 5. Предполагаю, что оба чувствовали себя не в своей тарелке. Во всяком случае, Моншармен признается, что на него эта атмосфера произвела жутковатое впечатление. Вот что он пишет: «Этот вздор насчет Призрака Оперы, которым нас потчевали с самого первого дня, когда мы заменили Полиньи и Дебьена, в конце концов повлиял на мое воображение и, если уж на то пошло, на зрение тоже, потому что — возможно, виной тому были декорации, среди которых мы находились в этой невыносимой тишине, или полумрак в зале — я увидел в ложе № 5 силуэт. Ришар тоже увидел его, но ничего не сказал, и мы инстинктивно взяли друг друга за руки. Подождали несколько минут, не двигаясь, устремив глаза в одну точку, но силуэт исчез. Тогда мы вышли и, оказавшись в коридоре, обменялись впечатлениями. Однако впечатления наши не совпадали. Я увидел что-то вроде черепа, лежавшего на бортике, а Ришар заметил силуэт женщины, похожей на мамашу Жири. Поэтому мы решили, что все это нам померещилось, и, не сговариваясь, с хохотом побежали в ложу № 5. Вошли в нее и никого там не увидели».

Это была ложа как ложа, как все остальные, и ничем не отличалась от своих соседок.

Моншармен и Ришар, веселясь и подсмеиваясь друг над другом, принялись обшаривать всю мебель, приподнимать чехлы, переворачивать кресла, обратив особое внимание на то, в котором обычно сидел «голос». Однако оно оказалось обыкновенным добротным креслом, в котором не было ничего сверхъестественного. Короче говоря, это была самая рядовая ложа с красным ковром на полу, с красной же обивкой по стенам, с креслами и перилами, обитыми красным бархатом. С величайшей тщательностью ощупав ковер и не обнаружив ничего подозрительного, они спустились в бенуар, расположенный ниже ложи № 5 рядом с первым левым выходом из оркестровой ямы, но и там не нашли ничего заслуживающего внимания.

— Эти негодяи попросту насмехаются над нами! — вскричал Фирмен Ришар. — В субботу мы оба будем слушать «Фауста» в ложе номер пять.

Однако в субботу утром в своем кабинете директора нашли очередное письмо от П. О. следующего содержания:

— Как он мне надоел! — взревел Ришар, потрясая кулаками и с грохотом опуская их на стол.

В это время зашел администратор Мерсье.

— С вами хочет поговорить Лашеналь. Дело, кажется, срочное, и он чем-то потрясен.

— Кто такой Лашеналь? — нахмурился Ришар.

— Наш старший берейтор.

— Как! Наш старший берейтор?

— Да, сударь, — объяснил Мерсье. — В Опере несколько берейторов, и Лашеналь у них старший.

— Чем же он занимается, этот берейтор?

— Руководит конюшней.

— Какой конюшней?

— Нашей конюшней, сударь, конюшней Оперы.

— Разве в Опере есть конюшня? Честное слово, впервые слышу! И где она находится?

— В подвалах, со стороны Ротонды. Это очень важная служба, ведь у нас двенадцать лошадей.

— Двенадцать! Но для чего столько?

— Для выездов в «Еврейке», «Пророке» и прочих операх нужны дрессированные лошади, которые не боятся сцены. Берейторы должны их обучать. А Лашеналь — большой мастер. Это бывший директор конюшен Франкони.

— Очень хорошо… Но что ему нужно?

— Не знаю. Но я ни разу не видел его в таком расстройстве.

— Пусть войдет.

Вошел Лашеналь, нервно постукивая по сапогу хлыстом.

— Добрый день, господин Лашеналь, — вежливо сказал Ришар. — Что у вас стряслось?

— Господин директор, я прошу вас выставить за дверь всю конюшню.

— Как! Сразу всю конюшню?

— Я имею в виду не лошадей, а конюхов.

— Сколько их у вас, господин Лашеналь?

— Шестеро!

— Шесть конюхов! Не слишком ли много?

— Столько назначил нам секретариат Изящных искусств, — вставил Мерсье. — И все они — протеже правительства, так что я хотел бы знать…

— Плевал я на правительство! — отрезал Ришар. — Нам нужно не более четырех конюхов на двенадцать лошадей.

— Одиннадцать, — поправил старший берейтор.

— Двенадцать! — повторил Ришар. — Администратор сказал мне, что у нас их двенадцать.

— Было двенадцать, но с тех пор, как украли Цезаря, осталось одиннадцать!

И Лашеналь еще раз хлестнул себя по сапогу.

— Украли Цезаря?! — воскликнул администратор. — Цезаря! Белого коня для «Пророка»?

— Другого такого нет, — мрачно заявил Лашеналь. — Уж я-то за десять лет у Франкони достаточно повидал лошадей. Такого больше нет. И вот его украли.

— Как же так?

— Я ничего об этом не знаю. Никто не знает. Вот поэтому я и прошу выгнать всех конюхов.

— А что они сами говорят?

— Несут какую-то чушь… Одни обвиняют актеров, другие — консьержа администрации.

— Да я головой ручаюсь за консьержа! — возмутился Мерсье.