— В вашем возрасте, извините, в са-мый раз тешить внучат. Вполне, думаю.

Какой прок от спора? Кузьма Никодимыч кивнул стриженой шишкастой головой, ощутив, словно кто-то сжал ему горло. Поперхнулся, дернул длинный конец галстука вниз.

— К сыну я… — Вложил два пальца за воротник. — К нему ехал. А он знаете где? О-хо-хо!

Рядом снижалась клуша. Кузьма Никодимыч невольно пригнулся. У него оттого обнажилась чуть не до ключицы шея, чего не пропустил Назар, уставился в нее, сознавая, что нельзя так, надо побыстрей отвести взгляд. А Кузьма Никодимыч вроде ничего такого не испытывал, рассматривал металлическую опору с парой прожекторов, цех рыболовных снастей, гладкие бетонные колонны:

— …Тут уже рейс на носу. Не до Венки. Отстанет. Так ведь?

— Что?.. — насторожился Назар. — Мы же с ним на баркентине общались в конце дня! Вдвоем!..

На лбу у Кузьмы Никодимыча заблестел пот — маленькие бисеринки. Что-то сказал про милицию. Только к чему?

— В стороночку. В сто-р-роночку!

На Назара и Кузьму Никодимыча надвинулись одетые в комбинезоны с болтающимися противогазами. За ними следом шел брюнет руководящего вида, еще молодой, а уже с брюшком, отирал платком взмокший затылок и внушал нагруженному порожними кулями почти без желания. Выталкивал из себя слова:

— У моряков… все, что выше пояса, — это… грудь.

«Где-то уже сходились наши пути?.. — силился припомнить Назар. — А-аа, вчера же! Ну! Этот, чувствительный… завидовал, как шиковал Венка. Сугубо сухопутный тоже здесь! А этот еще!.. Поэт мирного сосуществования в бушлате с чужого плеча. Уже с синяком под глазом? Все, выходит, надумали отправиться с нами. Ком-пания!..»

— Я говорю, строжайше соблюдать условия. Если что-то не то… Только заподозрите, я говорю. Какую-нибудь опасность. Малейшую. В таком разе… — гундосил брюнет. На что не требовалось тратить много времени: где следовало положить кули, — он употребил минут двадцать. — Я говорю, действуйте. Без тактики с нашей стороны все потравленные крысы поразбегутся, залезут подальше, за переборки, в щели какие-нибудь, потом протухнут, вам же придется, я говорю, лазать-шарить: где там они, получается…

На ошвартованном возле «Тафуина» среднем рыболовном траулере никогда не слыхали об этом, что ли?

— В какую воду кули кунать? В пресную?

«Смотри-ка ты! — вдруг испугался Назар. — Пожарный рукав на кормовой мачте. А сигнальные предупредительные флаги? Что они означают? По порядку, сверху… Прямоугольный с ядовито-желтыми поперечными полосами? Такой же формы бело-синий? За ним — поменьше, красно-бело-синий треугольник?»

По ним всякий более или менее умеющий устанавливать связи между предметами и явлениями мог догадаться, почему экипаж сгрузил все съестные припасы на берег и сам поселился тут по-бивачному, в палатках.

В милиции Назару с Кузьмой Никодимычем не повезло. Лучше бы им сразу пройти к начальнику.

— У вас содержится… в вытрезвителе наш матрос. Очень нужный в рейсе. Незаменимый, — попробовал втолковать дежурному Назар. — А это его отец.

— Выходит, в семье у них не так, как должно быть. Гражданин!..

— Не надо, — расстроенно попросил Назар.

— Ну, товарищ. Подумаешь, велика разница!

Зазвонил телефон. Дежурный бросился к нему во весь дух и, став во фронт, преобразился до неузнаваемости. Подтянулся.

— Слушаю! — выкрикнул. А потом сделался свойским. — Это ты!.. Что? Пищу арестованным? Как не в чего положить?

— С подходом бы мне надо, — ругнул себя Назар.

— А, не под дождем — переждем, — прокряхтел Кузьма Никодимыч. Схватил себя одной рукой за грудь и притих.

— А вы почему на пирсе ко мне подошли? — Назар посмотрел Кузьме Никодимычу в глаза.

От осеннего, необычайно яркого, напряженно греющего приморского солнца все сверкало. С непривычки Кузьма Никодимыч зажмурился:

— Вы же… пригляделся. Без этих… Ни хи-хи, ни ха-ха. А также расспрашивали-то меня как?.. С прикидкой! Из-за чего такой?.. В чем я, значит, слабак. Не смогу без вас. Понадобится какая-то ваша помощь. Может… тоже? В мыслях-то было: за кем меня закрепить? Конечно, старший помощник занят. На нем производство, по сухопутному-то. Все равно что главный инженер…

— А кто я, по-вашему?

— По должности-то?.. — поощрительно и не в ущерб уважению к себе улыбнулся Кузьма Никодимыч, а затем, взглянув на дверь, пересел на ступеньку повыше.

Начальник милиции, седой, со лбом ученого, заартачился, не отдал Венку:

— Выкладывайте подписанное капитаном ходатайство на форменном бланке! Где у вас поручительство коллектива? Вы что?

Кузьма Никодимыч потупился. Переживал: «Знать бы, где придется упасть!..»

Судя по глазам Назара — по преимуществу «штилевым», требование начальника милиции его не особенно огорчило. Устроил для себя разбор обстановки… Санитарная обработка «Тафуина» не прекратилась. Где он мог выйти на капитана? Не на пирсе, так в управлении. Всего верней, в отделе навигации. Единственное: ни за что не собрал бы экипаж. Палубники гурьбой ходили за боцманом, осаждали с ним все подряд кладовые. Чтобы поднять что-нибудь или погрузить, на подмогу им кидались производственники. «Духи», они же «мотыли» (все, кто входил в машинную команду), челноками сновали между цехами и своим хозяйством.

На пирсе, под стрелой автомобильного крана, Назар услышал, что пишущая машинка стучала точно так же, как прежде. Только где?

Это раньше его определил старший электромеханик Бавин, пригласил с собой:

— Пойдемте.

К напечатанному понадобилась судовая печать.

— Она недалеко.

Чтобы сказать это, женщине в белом халате, судовому врачу, надо было прежде вынуть изо рта сигарету. С первого же взгляда Назар заключил, что ей выпало всякого, должно быть.

Старший помощник капитана Плюхин прочитал про Венку («Сплошные дифирамбы!») и попенял:

— Без вас еще… На общем собрании. Выбирали председателя бытовой комиссии. У всех, как всегда бывает, нашлись самоотводы: тот учится, этот куда-то поступает. Так он… как его? Венка… Я говорю, придумал же! «Крикну: «Полундра!», все бросаемся из кубрика. Кто останется последним, тому председательствовать. Только… — поставил условие, — я стану у двери. Моя э… инициатива!» Я говорю…

Назар явно терял время. Переступил с ноги на ногу. А не прервал говоруна:

— Надеюсь, те выборы отменили?

Когда начинается прощание с сушей? Как подмечено, задолго до выхода в океан.

Уже с неделю, если не больше, специалист-электроник Дима, отвечающий на «Тафуине» за работу навигационной и поисковой радиоаппаратуры, он же сменный радист, находился в своей квартире, не представляя, чем заняться. Принялся перебирать припасенный на все случаи слесарный инструмент и бросил, весь сгреб в кучу. Полистал последний том подписного издания… Притом ни на миг не забывал, что у него на «Тафуине» имелась каюта, в ней койка-«гробик» с заправленной постелью. Нет, не мог обрести он дома покой, только присутствовал до отвального рева судового тифона. От него, всякий раз расплывчатого, звуки базы тралфлота улетают куда-то далеко, вроде не выдерживают натиска чего-то очень наступательно-объемного, а те, кто собирается на пирсе, словно нечаянно обретают раскованность и кричат давно заученное, только преувеличенно беспечально:

— Счастливо! Покеда!

К тому же кому-нибудь пожелают три фута под «килём».

Сказать свое, незатасканное — надо же суметь. Кадровый тралфлотовец Дима мог биться об заклад, что будет именно так. Увидит длинный бетонно-равнодушный пирс. Поторопится отыскать на нем свою морячку, снова такую милую. Только где ему? Не сумеет, потому что, как обычно, слишком пожалеет себя: такое выпало счастье в самом деле, может быть, хуже неволи. Перед ним возникнет и причудливо поплывет за алмазными размывами неодолимо тревожная рябь из шляп, платков, беретов, косынок…

Надо будет побыстрей проморгаться — не подносить кулаки к глазам, то ж не по-мужски получится.