Как-то я ехала от тети Раи, родной сестры моего папы, из Ленинграда, в поезде вместе с тетей Светой, женой моего дяди Бориса, домой - она в Речицу, я в Быхов. Тетя Света училась в Ленинградском институте Культуры и возвращалась с очередных экзаменов. Всю дорогу мы говорили о ее учебе и профессии. И договорились до того, что я не поехала домой, а поехала с ней в красивый Белорусский городок Речицу, любимый город моего детства. Мы поднялись на 2 или 3 этаж (уже не помню) их новой небольшой квартиры, и дядя Боря тут же утащил тетю Свету на кухню и посадил к себе на колени. Два молодых, красивых и любящих друг друга человека никак не могли насладиться друг другом. Они напрочь забыли обо мне. А я была счастлива, потому что вот так просто в жизни смотрела кино о любви.

Очень жаль, что через каких-то пару десятков лет, их покинула не только молодость и красота, их покинула любовь. Они стали почти врагами. Стали жить отдельно. А от той веселой и доброй тети Светы ничего не осталось, а появилась злость и зависть по отношению к другим, как ей казалось, счастливым семьям. Бред! Нет счастливых семей. Нет, и быть не может. Остается только терпимость. Или это снова говорит мой неудачный опыт?

Наверно дядя Боря начал вести себя предательски еще там, на первой Родине, а в Израиле просто продолжал наслаждаться своей личной свободой. Нет, он не просто имел тайную отдушину. Самое гадкое было то, что он публично своим пренебрежением постоянно унижал, когда-то обожаемую жену. На всех праздничных вечерах он приглашал танцевать каких-нибудь, не обремененных скромным поведением, молодых и красиво одетых девушек и выплясывал с ними весь вечер, шаркая по их тонким и не очень тонким талиям и попам своими старыми, мозолистыми руками, и чуть ли не укладывая их там же на танцевальной площадке. И никогда не приглашал танцевать уже располневшую и некрасиво одетую, тетю Свету. И чем больше он вел себя так, тем больше полнела тетя Света и тем хуже одевалась.

А тогда, в их Речицкой квартире она была потрясающе стройная и красивая, почти такая же, как на своей свадьбе, в белом облегающем ее худенькую фигуру платье и, с по-женски счастливым и нежным взглядом красивых голубых глазах. Я до сих пор помню эту фигуру, эти глаза, и это платье.

На следующий день тетя Света повела меня к себе на работу. А работала она заведующей районной библиотеки. Я попала в храм! Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что я тоже хочу, чтобы меня весь день и всю жизнь окружали умные книги, таинственные каталоги и выдающие волшебные строчки, пишущие машинки. Решение принято и не обсуждается. Хочу быть библиотекарем.

До этого момента я хотела быть актрисой, певицей, адвокатом и разведчицей. Спасибо тебе, Господи, что уберег меня от этих профессий. Нет, я по жизни всегда играла и пела на сцене. Я по жизни – адвокат – каждый день и час защищаю обиженных и оскорбленных от обижающих и оскорбляющих. Вот с разведкой не повезло. Но профессия! Спасибо тебе, господи, что вовремя вразумил и сделал меня библиотекарем. Только в стенах своих библиотек я была счастлива, счастлива во всем.

Начало этому счастью положено в Могилевском библиотечном техникуме им. А.С.Пушкина, куда я вскоре смело отправилась одна, с легкостью сдала диктант и математику на пятерки, и поселилась в общежитие. Любимая, классная руководитель Софья Абрамовна, замечательные сокурсницы, хорошие подружки. Что еще надо для полного счастья. Вот только 2 зеркала, которые были в фойе техникума, беспокоили и не радовали. Ну что за женская фигура, черт возьми! Не фигура, а жердь. Тоненькие длинные ножки торчат из-под мини-мини юбчонки. А грудь! Ну, где же эта грудь? А у девчонок из группы все на месте. Неужели у меня так навсегда?

Но мне 14 лет. Сердце полное надежд и мечтаний, счастливое проживание и обучение. А тут вскоре и песня появилась подходящая. «Надежда – мой компас земной, а удача – награда за смелость». Песня неслась с разных этажей нашего общежития и общежития педагогического института. И мы, молодые девчонки, забирались на подоконник и тоскливо глядя на ночное звездное небо, душевно орали эту песню. О чем тосковали наши молоденькие сердца? Конечно о любви, любви чистой и вечной. Тосковали о родном и далеком доме.

Слишком далеким его конечно не назовешь. 50 км. и ты дома. Каждую субботу электро-дизель доставлял меня домой и каждое воскресенье с набитой едой сумкой, возвращал в наше общественное житие. Сумка в тот же вечер опустошалась ближайшими сожителями по общежитию. А потом, всю неделю лучшим лакомством было варенье, намазанное на черный хлеб. И это было жутко вкусно. С первой стипендии я купила маме платье, в последующие привозила в родительский дом связку вкусных ванильных сушек, или финики. И была очень горда собой. А родители мной.

Чего-чего, а смелости у меня хватало. Да и надежды было много.

22.

Она

Она снова закрыла глаза... Обнаженная прильнула к его большой и надежной груди. Блаженство расплылось по всему телу. Сердце тихонько дрогнуло от нежности и желания. Ближе невозможно. Но так хочется слиться, войти, раствориться в нем. Его большие и дрожащие руки уже полностью исследовали все уголки ее зовущего тела. Желание, только желание овладеть ... И никаких мыслей, страхов, никаких вчера и никаких завтра. Два тела, как один - единый механизм желания.

Дрожь пронзала до костей и ее тело стало двигаться в такт его движениям. Дрожь постепенно стала неуправляемой и какой-то безумной. Все вокруг вначале исчезало, а потом обрушивалось на нее огромными огненными вспышками. Горячее и уже влажное ее тело то сжималось, то растягивалось. То изгибалось, то выпрямлялось, как будто что-то внутри рвалось наружу. Еще немного и упругая гладь кожи треснет, разорвется на мелкие живые кусочки... А потом снова все резко сжималось в один дрожащий комок. Кажется, мир замер и наблюдает за рождением неистового крика, завершающего эту адскую и прекрасную работу тела любящей и жаждущей любви женщины.

Словно из параллельного мира вдруг раздался звонок... Кто-то вошел и поздоровался... Она медленно открыла глаза.... Вокруг были те же стены, окна, стеллажи... "Чем я могу Вам помочь" – с трудом выдавила из высохшей гортани. Голова еще кружилась, сердце еще бешено отбивало безумный ритм любви, и приятное тепло расползалось между ног...

23.

Мой брат Боря и мой брат Сема.

В детстве он не хотел есть. И папа с тряпкой гонялся за ним по дому. А я не понимала, зачем есть, если не хочешь. Мне было страшно и обидно за Борю, я очень не хотела, чтобы папа догнал его.

Он мешал нам играть, и однажды мы со старшим братом Семой, длинными, простыми коричневыми женскими чулками привязали его к качалке и забросили за кровать. Он молчал. Он никогда не плакал. Только злился и молчал, и поэтому мне еще больше было его жаль, его привязанного и беспомощного. Даже сердце щемило. Мне так хотелось его развязать, но как я могу его развязать, если старший брат так решил.

Боря на семь лет младше меня. Но мне так интересно с ним болтать.

Со старшим братом Семой у меня всего 3 года разницы. Но мы никогда, даже когда жили в Могилеве на одной съемной квартире, не разговаривали по душам.

Он старше меня всего на три года. Но когда к нему приходили друзья, еще в нашем родительском доме, он вышвыривал меня из комнаты. Мне было больно и стыдно. Не так много лет пройдет, и эти его друзья будут ухаживать за мной. А он вышвыривал меня, задевая мое маленькое женское самолюбие.

Но я всегда любила их обоих.

Любила Сему, когда на той же развалившейся съемной квартире он тренировался на мне метанием ножей. Любила когда он уходил с кучей своих сокурсниц в кино и а меня оставлял дома.

Его обожали все девчонки его группы Педагогического института и все девчонки моей группы Библиотечного техникума. Сема ходил среди них гоголем и тешил свое самолюбие в их безответной любви. Он еще не знал тогда, что такое мужская любовь к одной единственной женщине. Он любил всех скопом.