— Для таких людей и одной недели хватает, чтобы надышаться воздухом вольности. Князь стиснул кулаки, пережидая приступ гнева. Ладно, это не он, это в нем говорит голос крови, поколения предков, среди которых почти все владели землями и крестьянами.

— Что он делает?

— Седлал коня. Еще один конь стоял навьюченный. Два мешка по бокам, третий поперек седла. Князь быстро выглянул в окно.

— Сходи еще раз, спроси, куда едет. Чтобы в случае необходимости его можно было отыскать. Не находя себе места, князь вышел, запер кабинет. Горячее полуденное солнце добавило жару. Он пошел по улице, стараясь держаться в тени. Громкие голоса заставили его поднять голову. Он вздрогнул. Оказывается, ноги сами принесли его к постоялому двору. Из ворот выезжал верхом рослый парень. На его плечах был кожушок из медвежьей шкуры мехом наверх. Лицо парня было нахмуренным, глаза метали молнии. Он не заметил князя, который сразу отступил в тень ветвистого клена. Рядом шел, держась за стремя, Соловьяшкин, говорил убеждающе:

— Князь изволит знать, куда ты и с какой целью направляешься? И не перечь, то князь, а ты кто?

— Я Ковалев, — отрезал парень. Он сидел гордо, прямо, плечи его были широки, а взгляд смелым. — Куда и зачем я еду – мое личное дело. И Ковалев ногой отшвырнул руку Соловьяшкина. Конь пошел вперед крупной рысью. Второй конь, привязанный долгим поводом к первому, послушно бежал следом. Князь проводил всадника долгим взглядом. Заигрываешь с каждым простолюдином, все время твердишь себе, что ты такой же, не лучше, а у этого удальца нет чувства вины за предков, держится как дворянин. Куда там дворянину — как владетельный князь, горд, неуступчив. Данила держал коней на рыси, пока не увидел впереди каменный дом. Поколебавшись, он остановился, спрыгнул, привязал коней к фонарному столбу. Двери распахнулись, едва ударил кулаком. За сонным лицом привратника виднелось удивленное лицо Всеволода:

— Данила! Как хорошо, что все обошлось. Наш отец горяч, но человек добрый. Он проводил Данилу в большую комнату. Данила подождал, Всеволод исчез, и вскоре сверху по деревянной лестнице застучали дробно крохотные каблучки. Наталья сбежала, ее глаза были обрадованные, большие и веселые:

— Данила! Папа поговорил с вами? Как хорошо, что все так… Она остановилась перед ним, словно запнулась. Ее глаза обшаривали его хмурое лицо. Ее рука застыла в воздухе на полпути, будто удержала себя от того, чтобы броситься ему на шею. На щеках появился слабый румянец. Он бережно взял ее тонкие пальчики в свою ладонь, ответил тяжело:

— Я не виделся с твоим отцом, Наталья. Он приказал через своего лакея явиться к нему, но видимо, я не дорос до вас. Сейчас я уезжаю надолго. У меня появились дела в окрестностях. Я не мог уехать, не увидев тебя, не попрощавшись. Он наклонился, бережно коснулся губами ее бледной руки. Видел, как это делают благородные, посмеивался, но сейчас губы обожгло слабой болью. Под тонкой нежной кожей пульсировала голубая жилка. Данила едва оторвал от нее губы. В его глазах было страдание. Наталья сказала тихим, как утренний ветерок, голосом:

— Вы не должны уезжать сейчас. Папа обещал разобраться, все выяснить. Он

добрый и справедливый. Он уже сделал шаг вам навстречу.

— Я этого не заметил.

— Данила, это мой отец, – напомнила она. В ее больших серых глазах блестели слезы, но в голосе появились предостерегающие нотки. — Я его очень люблю. Если вы сейчас уедете и не встретите его на полпути… Данила отступил на шаг. Ее белое худощавое лицо с гордо приподнятыми скулами было напряженным. Он быстро пошел к дверям. Взявшись за ручку, повернулся, и они впервые увидели, что его голос может быть острым как бритва:

— Я за свою жизнь не сделал ничего позорного. Но я не стану сидеть у вашего порога, как трусливый пес, ожидая, когда же ваш отец изволит небрежнень– ко окинуть меня взглядом и решить, гожусь ли я для его дочери? Никому, кроме Господа Бога, и даже ему… Он шагнул через порог, очень вежливо закрыл за собой дверь. Его трясло от бешенства, губы прыгали, он торопливо сбежал вниз к коню. Хорошо, что не сорвался в их присутствии. Брат и сестра стояли неподвижно. За окном раздался стук копыт двух коней, он вскоре утих в северном конце города. Всеволод, тяжело вздохнув, проговорил:

—Этот таежник достоин уважения, даже восхищения. Он бережно обнял сестру за плечи, повел по лестнице наверх в ее комнату. Плечи Натальи вздрагивали, слезы, долго сдерживаемые, сорвались и побежали по нежным щекам, оставляя блестящие дорожки… Лето было сухим, Татиба обмелела, не получая ливневых вод вдобавок, и Данила переехал на ту сторону, не замочив ног, только тюки подвязал повыше. Раздражение и отчаяние постепенно выветрились, на смену пришла мрачная решимость. Пусть весь мир против, но надо драться, если даже нет никаких шансов на победу. Это в крови Ковалевых, в их роду.

Внезапно Данила ощутил опасность. Он настороженно огляделся, не понимая, что его тревожит. Потом уловил горьковатый запах дыма. Нет дыма без огня, а огонь — опасность, беда для леса и лесных жителей. Он бесшумно спрыгнул с коня, замер. Через несколько минут снова уловил горьковатый запашок, на этот раз уловил направление. Где-то в распадке между сопками слева горел костер. Данила повел коней в поводу, прислушиваясь, наблюдая и за птицами, которые могли указать на опасность. Отыскав подходящую лужайку с хорошей травой, он привязал коней, а сам стал прокрадываться дальше, пригибаясь, замирая при каждом подозрительном шорохе. Запах костра стал слышнее, донесся даже аромат жареного мяса. Данила присел, долго прислушивался, потом очень медленно пополз вперед. Зеленые ветки загораживали дорогу,он их отстранял осторожно, старался не наступить на сухую ветку. Данила подполз ближе, начал различать голоса. Мужской хриплый голос грязно ругался, бранил погоду, какого– то Мишку Паука, вспоминал предыдущую пьянку. Ему лениво отвечал другой голос, насмешливый и неторопливый. Данила приблизился еще малость, дальше рискованно, зато услышал окончание разговора:

— Ворошило собрал всех, сегодня разнесут склад Ковалевых, пришьют его самого и его помощника-братца. Данила похолодел. Сегодня разнесут его склад, Ворошило собрал всех! Сколько у него людей? Продержится ли Илья? Он один, если не считать ленивого пса. Да и не боец его старший брат. Подраться на кулаках еще горазд, но стрелять в человека… Данила на четвереньках отполз, затем отбежал пригибаясь, вскочил в полный рост и бегом вернулся к коням. В поводу он вывел коней за деревья, которые заглушают звук, вскочил в седло. Несколько минут ехал шагом, не давая копытам стучать о твердую землю, и пустил вскачь. Он проехал вдоль ручья, потом круто свернул в сторону реки. Растерянность улетучивалась, злая идея выплывала из сознания. Ворошило распоряжается так, будто он тут хозяин полный. Остальные — холопы и рабы, а он обращается с ними, как маньчжурский нойон с гиляками. Такой человек разумных доводов не понимает. Может, если разобьют морду в кровь, тогда поймет. С каждым надо говорить на его языке… Склады Ворошилы лежали как на ладони. Большой амбар, рядом маленький бревенчатый домик, крытая конюшня. Из трубы избушки вился дымок. Двери конюшни закрыты на толстый засов, место кажется опустевшим. Данила слез с коня, повел его в поводу. Дорога вниз идет круто, ноги скользят. Буян испуганно тряс головой, норовил выдернуть повод. Камешки сыпались из-под ног и копыт, громко стучали внизу. Данила тревожился, рукой нащупывал револьвер, косился на ружье. Затаившись, он долго наблюдал, пока не заметил худощавого парня. Тот, сильно прихрамывая, вышел из домика. В одной руке держал нож, в другой — покрышку седла. На какое-то время скрылся в конюшне, потом вернулся с ножом за поясом. Руки были пустые. Данила подождал, пока парень скрылся в доме, и быстро выбежал, понесся через открытый двор. Он держался глухой стены, окна выходили на другую сторону. В доме было тихо, и Данила на цыпочках взбежал на крыльцо. С минуту прислушивался. За дверью тихо. Вытащив револьвер, Данила набрал в грудь воздуха, резко выдохнул, пинком открыл дверь. Парень стоял к нему спиной посреди комнаты, держа в руке уздечку. Он начал поворачиваться на шум, раненая нога не позволяла двигаться резко. Он так и не увидел, кто ударил его. Данила взглянул на неподвижное тело, сунул револьвер в кобуру. Ноги связал уздечкой, руки скрутил веревкой. На всякий случай заткнул рот кляпом, подумал и привязал его спиной к шесту и в таком виде затолкал под деревянную лежанку-скамейку. Быстро передвигаясь, прислушиваясь, Данила обыскал избушку. Потом нырнул через боковую дверь, которая вела в склад. Сарай был огромный, под стенами стояли большие ящики, правая сторона завалена мешками и тюками. Данила отыскал два мешка с порохом, бегом отнес в избушку. Приоткрыл дверь в чулан, связанный лежал не двигаясь. Захлопнув дверь, потопал ногами, прислушиваясь, потом приподнял железным ломиком отесанные доски пола. Как определил по звукам, утрамбованная земля уже просела, свободного места было хоть отбавляй. Он высыпал туда мешок пороха, уложил доски на место. Хотел уйти, но пришла мысль еще, и он бегом ринулся в склад, притащил пригоршню патронов. В очаге лежали сухие березовые поленья поверх черных углей и серого пепла. Данила снял поленья, уложил патроны на камни, засыпал холодным пеплом, уложил угли и поленья, а сверху поставил чайник. Чайник был большой, полный воды. Уже с порога вернулся, еще раз сходил в склад. Мешки с порохом стояли в дальнем углу, накрытые брезентом. Данила распорол один из них, второй взял с собой и, карабкаясь по товарам вдоль стены, просыпал пороховую дорожку до самой двери в избушку. Открыв дверь, бросил прощальный взгляд. Проход чист, мешки с порохом по-прежнему накрыты брезентом. Под стеной порох просыпал за ящики, его не видно. В чулане охранник все еще был без сознания, но дышал. Данила вышел, почти не таясь, пересек открытое пространство. За четверть часа вскарабкался на крутояр, тщательно выбрал место. Бурелом, толстая валежина справа, с обеих сторон обрыв, позади снижается распа,– док — путь для отступления. Он лежал довольно долго. Солнце пригревало, и он передвинулся под кустом, не выпуская из поля зрения склад, дом и местность. Склад Ворошило был