как на ладони. Его поставили на открытом месте так, чтобы незамеченным нельзя было подойти, но сейчас это было только на руку. Данила увидел, как из-за дальнего мыска деревьев выехали двое, потом еще двое и еще… — восемь всадников. Двоих везли поперек седла, еще один пошатывался в седле, голова обвязана окровавленными тряпками. Рядом держался еще один, протягивал руку, поддерживал. Злорадная усмешка появилась на лице Данилы, одновременно будто гора упала с плеч. Спасибо тебе, Илья. Честно говоря, не ожидал. На кулак ты горазд, на себе знаю, но чтобы вот так?! Когда они подъезжали к избушке, Данила тщательно прицелился, нажал спусковой крючок. Оглушительно грянул выстрел. Не, дожидаясь, Данила выстрелил еще трижды. Как и ожидал, всадники мигом поскатывались с лошадей, бросились врассыпную к избушке. Один полз, цепляясь за траву. Дверь захлопнули перед его носом. Он кричал, стучал кулаками — двери приоткрылись. Две руки втащили его быстро, и дверь опять захлопнулась. Данила выждал, затем выстрелами разбил окно. Там промелькнула фигура с ружьем, Данила выстрелил, ружье исчезло. Перезарядив, Данила тщательно прицелился, всадил две пули в то место, где должна быть дверная петля. Еще две пули врубил в нижнюю петлю. Дверь держалась, но Данилу переполняла свирепая радость, он был уверен в себе, и в самом деле, после еще одного выстрела дверь сползла в сторону и грохнулась вниз, открыв темный проем. Перезарядив, Данило вдребезги разнес второе, последнее окно. Из-за угла склада высунулся ствол ружья, Данила дважды быстро выстрелил. Ствол исчез. В избе было тихо. Прошел час. За это время на выстрелы Данилы ответили только трижды. Он начал беспокоиться. Наконец из трубы избушки показался робкий синеватый дымок. Данила замер, потому что скоро должно темнеть, а когда они выползут беспрепятственно, начнется охота на него, и вряд ли они, обозленные и униженные, выпустит его живым. Дымок стал гуще. Данила приготовил винтовку, положил палец на курок. Внезапно в избушке грохнуло, в пустые окна и дверной проем вылетели клубы дыма. Послышались частые хлопки: рвались патроны, спрятанные под пеплом. Из двери выскочил человек, Данила плавно нажал спуск. Человек упал, пополз на руках, снова упал и больше не шевелился. Из избушки слышались крики, проклятия. Вдруг Данила увидел, как избушка приподнялась, грохнул страшный взрыв, из окон и дверей вырвалось яркое пламя. Данила попятился, отбежал, пригнувшись, к Буяну. Конь невозмутимо щипал траву, но второй конь нервно прижимал уши, глаза были перепуганные.

— Так и надо, — сказал Данила коню, стараясь оправдаться. — Кто ходит по шерсть — возвращается стриженым. Когда он садился в седло, докатился еще один взрыв, более мощный. Данила услышал треск, хлопки. Горел огромный склад Ворошило. Он пустил коня рысью. На миг открылся между деревьями вид на речку, и Данила непроизвольно стиснул в кулаке поводья. Избушку разметало. На том месте чернела яма, шел дым и страшно полыхал склад, заднюю часть его разнесло в щепки. Вокруг лежали горящие бревна, вверх рвался густой красный дым. Буян перешел в галоп, завидев впереди ровную песчаную дорогу вдоль реки. Данила мысленно проверил расположение склада, избушки. Нет, до леса далеко, а земля мокрая от недавних дождей, трава сочная. Чтобы ее поджечь, надо вылить десятки бочек керосина. Пожара не будет, пусть гиляки не волнуются. Зверье не уйдет, а люди — таких не жалко. Ворошило поймет, что это не драчка, где он бьет и куражится как хочет, а противник роняет кровавые слюни. С каждым надо говорить на его языке, доступном для понимания и восприятия!

Илья встретил его на пороге амбара. Он ухмылялся во весь рот, в руках держал свое чудовищное ружье. Данила окинул взглядом амбар. На двери из свежевыстру– ганных досок особенно четко заметны следы от пуль. Стекло в окне разбито.

— Сам ты цел? — спросил Данила.

— Не боись, — заверил Илья. — Рябко заметил, учуял их издали. Я подпустил поближе, потом шарахнул. Первь»м выстрелом свалил двоих. Я картечью зарядил для верности.

— Они могли взять тебя с разных сторон.

— Могли, — согласился Илья, — но это потом. Сперва думали схватить тепленького в постели. А пришлось самим отползать, забрав раненых, посовещались и додумались зайти с двух сторон. Данила внимательно слушал и смотрел на брата:

— Ну и?..

— Что ну? Аким и Ефим подоспели. Отец послал, когда услышал выстрелы. Нам многое не нравится в тебе, но убивать не дадим. Данила обнял старшего брата. Он почувствовал себя маленьким, которого опекал Илья в детстве. Это потом он начал, как молодой петушок, задирать Илью, а в детстве цеплялся за старшего брата, подражал ему.

— Все хорошо. — Илья похлопал младшего по спине, — больше не сунутся. Товар, присланный Васильевым, был аккуратно разложен кучками по амбару. Настолько аккуратно, что, наверное, не обошлось без помощи других братьев. Черти, не хотят признаваться. Будто он урод какой, стыдятся его. В амбаре уже бродили три гиляка, копались в узлах, заглядывали в ящики. Илья сказал виновато:

— Я запустил их, пока тебя не было. Народец вроде бы честный.

— Не сопрут, — успокоил его Данила. — Они еще слова такого не знают!

— Скоро узнают, — протянул Илья мрачно, — многое узнают. Нагрузившись, довольные гиляки уехали. На следующее утро будто по их сигналу к амбару с двух сторон — по Иману и Татибе — спустились целые флотилии. Илья присмотрелся, покрутил головой:

— Пустые едут, налегке.

— Еще бы! Это я должник, все разгребут. Но разгребли меньше половины. Данила внес несколько прямых ивовых прутьев. Глаза гиляков молча остановились на нем. Данила усмехнулся:

— Вы знаете, я торгую честно. И я вижу: вы торгуете честно. Даже самый честный человек может что-то забыть. Он взял прутик, другой рукой вытащил из кармана нож. Гиляки вытянули головы/ зашептались. Русское шаманство?

— Долг каждого будем вырезать ножом на прутике. Колечками! Соболи — прямо, вот таким значком, чернобурки — волнистой линией, шкура барса — линия с зазубринками, зубчиками. Ясно? Теперь делаем вот так. Он ловко распорол прут вдоль на две половины. Гиляки зашептались, кто-то догадался, другие переспрашивали друг друга.

— Половину этой долговой палки беру я, другую половинку, например, Хотога. Теперь ни я не забуду свой долг, ни он. У него ведь на палке те же зарубки, что и у меня. Гиляки кивали. Глаза, прикрытые тяжелыми веками, раскрылись шире, заблестели. Есть торговцы нечестные, есть хитрые, есть злые. Недавно появился еще и добрый — этот большой и сильный, который побил и прогнал жестокого нойона, отнял у Ген Дашена маленькую Хенгу. Когда гиляки уехали, на прежнем месте остался Хотога. Он с тем же невозмутимым видом попивал чай, курил. Его морщинистое лицо напоминало печеное яблоко. Он горбился еще больше, покашливал. Данила ерзал на месте от нетерпения.

Вежливость вежливостью, но пора и честь знать. Хорошо сидеть у огня зимой, когда за окном вьюга, а на теплой печи чайник свистит, но сейчас разгар лета, надо спешить, работы невпроворот.

— Что будешь делать дальше? — спросил Хотога в который раз.

— Жить, — ответил Данила. — Бог не выдаст, свинья не съест. Гиляк отложил трубку. Глаза его были погасшие.

— Плохо сплю. Скоро уйду в небесную тайгу, там много-много зверей, а в реке всегда рыба. Жалею, что мало пожил, когда пришли русские. Я еще Невельского видел! С ним хорошо. Вы не уходите, как ушли в прошлый раз. В лице гиляка проступило сомнение. Он тяжело вздохнул, сказал, будто решившись на что-то важное:

— Когда уйду в край Большой охоты, ты мало-мало помогай Хенге?

— Не тревожься, — заверил Данила. — Если я вырвал ее из рук чужака, то тепе– ря, как бы крестный. Обязан помогать! Она мне родственница, понял? — Он почти кричал на ухо старику. Лицо Хотоги было непроницаемо, и Даниле казалось, что гиляк от старости туг на ухо.

— Родственница, — повторил Хотога, — родственница — хорошо. У меня ни сына, ни дочери. Все вымерли. Только Хенга, внучка брата. Хотога вытащил из сумки маленький узелок. Пока развязывал, Данила понял, возразил решительно: