— Я мало-мало понимай. Я ходи с Невельским. За долги, но они отдадут. Долги все больше, не понимай. Долги отдавай, и долги расти… Данила хмурясь сказал:

— Я понимай. Нет такого права живого человека забирать. У нас в Расеи за недоимки скотину забирали, а то неправедно. А живого человека — такого права нет.

— То право в России, — крикнул Ген, обозлившись, — а здесь Амур!

— Тут Россия, — отрезал Данила. — Вот что, отпусти девку. Зачем она тебе? Корову бы взял, хоть молоко б давала. Ген ухмыляясь произнес:

— Коров нет. Девка с нами мало-мало спать будет. Данила посерел лицом, шагнул вперед. Его огромные ладони сжались в кулаки. Молодцы держали девчонку крепко, глядели на приближающегося русского без страха. Кулак Данилы ударил первого в лицо, как молотом. Тот рухнул навзничь. Второй отпустил девчонку, замахнулся, но Данила свалил и его с первого удара. Данила был почти на голову выше обоих, шире в плечах и намного тяжелее. Ген исчез в фанзе, а девчонка с визгом бросилась к старым гилякам. Оба залопотали, обнимая ее, пугливо поглядывая на огромного незнакомца. На пороге фанзы появился Ген. В руках у него было ружье. Он быстро прицелился в Данилу:

— Ты нападать, я защищаться! Данила проговорил с накипающей яростью:

— Ты редкостный дурень, хоть и купец. Смотри, какая толпа! Всех не перебьешь. Расскажут нашим, тогда ты и в Китае не спрячешься. Мои братья и со дна моря достанут.

— Моя не боюсь! — закричал Ген тонким голоском.

— Еще как забоишься, — ответил Данила. Он повернулся к старику-переводчику: — Скажи всем, что, ежели девку тронут, тут же зовите меня или любого из нашего села. Он повернулся и пошел к саням. Меж лопаток чуял холодок, будто Ген прижал ствол прямо к спине, но шагал уверенно, только прислушивался: не скрипнет ли снег сзади? С них станется подкрасться на цыпочках со шкворнем в руках. Гольды смотрели с надеждой. Старики увели всхлипывающую девчушку. У Данилы мелькнула мысль забрать ее с собой, но куда он ее денет? К тому же сочтут, что один зверь у другого отнял. Нет, помогать надо, но не делать за них всю работу. Он дернул вожжи, сани тронулись. Старик-переводчик побежал рядом:

— Спасиба, русский!

— На том свете сочтемся, — буркнул Данила. Он понимал, что у гольдов и тот свет другой, не встретятся. Ну и ладно, такая жизнь. Не со всеми хочется видеться. На иных глаза б не глядели.

— Еще приедешь? — допытывался старик.

— Еще бы, — ответил Данила громко. — Маленько в цене не сошлись, бывает. Приеду, привезу новые шкурки.

Однажды, в самый разгар вьюги, приехал старик, который служил у Невельского переводчиком и проводником. Данила удивился, как он их нашел, но, оказывается, гольды знали не только о каждом передвижении русских переселенцев, но чуть ли и не то, что у них в горшках варится.

— Что делать будешь? — спросил гольд, его звали Хотога. — Маленько бить Гена еще?

— Опять девчонку забрал?

— Нет, побаивайся.

— Это хорошо, — засмеялся Данила с облегчением. Ему стало тоскливо при мысли, что опять придется ехать, кого-то спасать, что-то улаживать. — Значит, понял. Гольд долго прихлебывал чай, потом как в холодную воду кинулся:

— Русский друг, только тебе скажу! Он суетливо вытащил из-за пазухи тряпицу, развязал узелок. Данила смотрел с любопытством. В слабом свете от окошка блеснуло желтым. На ладони гольда лежал слиток размером с детский кулачок.

— Золото, — сказал Данила настороженно. — В этих краях? Хотога затряс головой:

— Нет, далеко-далеко. Я нашел, долго носил, прятал. Показать Гену — отнимут, побьют, заставят вести, где нашел. Маньчжурский нойон узнает, еще хуже. Шибко боялся!

— Теперь перестал бояться?

— Боюсь, — чистосердечно признался гольд, — но ты человек хороший, продам тебе золото. Данила развел руками, сожалея:

— Я не богаче тебя. У меня хоть шаром, гляди сам. К тому же я опять взял у Гена в долг. Хотога замахал руками:

— Потом отдашь, мы все берем, потом отдаем.

— То-то и растут долги, не выпутаетесь. Хотога виновато покачал головой:

— Никак… Может, у тебя будет не так? Данила покрутил головой:

— Предлагаешь мне открыть лавку?

— Открыть, открыть! — горячо заговорил Хотога. — У Гена товар плохой, он обижай. Ты хороший, Кульдыгу отнял! Данила с сомнением покрутил в пальцах золотой слиток, тяжелый металл приятно оттягивал пальцы. К Гену ехать за товаром не хотелось. Все-таки у кого товар, у того и сила. Ген может отказать ему совсем. Что тогда?

— Не знаю, — раздумывая сказал Данила. — Не занимался купечеством.

— Охотой занимался? — пылко спросил Хотога. — Такую рыбу ловил? Такую реку видел? Данила с сомнением покачал головой. Конечно, тут все внове, пробуешь себя в делах, о которых раньше и не подумал бы. Внезапно пришла веселая смелость:

— Эх, где наша не пропадала! Пропадай моя телега, все четыре колеса! Бог не выдаст, свинья не съест. Авось, повезет, а не повезет — что ж, если б все время везло, императором стал. Беру твой самородок! Во сколько ценишь? Хотога растерянно заморгал:

— Ты нам товары за него дашь.

— Сколько? — допытывался Данила. — На сколько денег товару?

— Товару дашь, — пояснил Хотога. — Понимай? Потом дай, когда деньга будет. Данила кивнул, с жалостью глядя на гольда. Сколько не даст, и ладно. Дети природы, вас не только нойоны и китайцы, как вас еще бурундуки не наловчились грабить да насильничать!

— Хорошо, — согласился Данила. — Я беру у тебя золото в долг. Отцам сполна, не сумлевайся. Про золотишко никому, понял?

— Никому, — затряс головой гольд с испугом. — Никому!

…Когда пришел первый пароход, Данила, не теряя времени, выплыл навстречу на лодочке. Торговались с ним отчаянно. Он обменял самородок на деньги, набрал товару, а на остальные заказал привести к осени последним пароходом или баркасом. Набрав товара, Данила объявил гольдам, что открывает лавку. К нему потянулись сперва из любопытства, осторожно рассматривали рулоны ситца, мешки с мукой, зерном, скобяные товары, ножи, патроны, седла. Дома хранить товар было тесно. Данила проехался вдоль речки, прикинул. Удобное для склада место отыскалось внизу по течению, всего с полверсты от их поселения, которое назвали Новоха– товкой. Берег был хорош с обеих сторон. По Иману ли поднимутся баркасы или пройдет пароходик по Татибелу, маленькой речушке, спустятся гиляки или орочены на своих лодчонках — всем им с руки пристать к берегу. Данила запросил помощи у родни, но отец отказал наотрез. Братья посматривали хмуро, молчали, но Данила видел в их глазах осуждение. Торгашеством занялся, позорит имя Ковалевых. Озлившись, Данила взял топор и пилу, пошел в лес. Несколько дней пилил и рубил, домой едва приползал. Потом и ночевать стал там же, среди свежеошку– ренных бревен. Если бы не злость на братьев, мог бы бросить на полпути, а так склад рос медленно среди редеющих деревьев, огромный, вместительный, похожий на деревянную крепость. Когда пришло время таскать стропила на крышу, Данила явился в село, поговорил с мужиками. Нехотя — никто не желал ссориться с Захаром Ковалевым и его широкоплечими сыновьями — пришли четверо: заплатил им Данила по-царски. Осталось навесить двери, но это Данила сделал уже сам. Склад был готов. Данила отошел в сторонку, любовно и критически осматривая его со стороны. Огромный высокий амбар из толстых бревен высился на берегу Имана. Высился одиноко, ближайшие деревья Данила срубил на крышу, распилил на дрова. ^ Вечером старик гольд Хотога сидел у него, пил чай. Данила уважительно подливал ему в чашку, подкладывал лучшие куски. Как-никак с его руки превратился в торговца.

— Пошто не ехай в город? — спросил Хотога. — Близка. Татибу перейти, есть брод.

— Что за город? — поинтересовался Данила. — Как называется?

— Не знай. Город, и все. Гольды бывают там мало-мало.

— Пора побывать, — решил Данила. — Как туда добраться?