— Эй, вы! Они уставились в черное дуло, замерли. Один сказал скороговоркой:

— Что случилось? Зачем?

— Стойте там, — властно сказал Данила. — Я из тайги, понимаете? Мы, таежники, привыкли к простору. Я не люблю, когда возле меня тесно. Братья чуть отступили. Второй торопливо произнес:

— Нет, нет, вы не подумайте… Нам батя приказал оградить от чужих глаз. Мы посторожим у дверей.

— Вот у дверей и стойте. В боковую дверь вошел краснолицый парень с медным крестиком на груди. За ним грузно переступил порог мужик с густой черной бородой. Волосы его были расчесаны на прямой пробор, блестели от масла. Поддевка была расстегнута, на груди болтался золотой крест, черные глаза глядели пронизывающе, нос, как у коршуна.

— Я хозяин, — сказал он, — Васильев Василий Васильевич. Данила едва удержался от усмешки. Это могло означать — ищи ветра в поле. Что ж, многие начинают в этом краю новую жизнь с новыми именами.

— Я Данила Ковалев. Хочу открыть свою лавку.

— Где? — спросил Васильев быстро.

— Не в городе, — ответил Данила. — Мы переселенцы из Сибири. Распахали землю на берегу Имана. Торговать буду с гольдами и ороченами. Уже начал торговать, да только нечем. Васильев хищно посмотрел на Данилу, чуть подумал:

— Обмозгуем. Покажь золотишко! Данила высыпал на ладонь золото. В доме началась невидимая суматоха. Замелькали женские юбки, на стол потащили все сразу и вперемешку: самовар, графин с водкой, сладости, соленые огурчики и грибы. Васильев кивнул Даниле на новое кресло:

— Садись. Пока бабы готовят пирог с кетой, поговорим. Данила сел, огляделся. Комната большая, просторная. Стены толстые потому, чтобы зимой тепло через щели не вы– фуркивало. В комнате еще слышен запах живицы, будто вчера срубили.

— Ты тут недавно, — сказал Васильев спокойно. Он сидел напротив, глаза его не отпускали молодого купца. — А я, почитай, старожил. Два месяца тут. Это почти вечность для здешних краев. Правду говоря, недавно из нашей лапотной Ра– сеи-матушки. Край тут богатый, но под лежачий камень вода не течет. Надо шевелиться, паря. Бог ленивых не жалует. Лодыри только в сказках счастливы,

— И то лишь в тех, — добавил Данила, — которые сами лодыри сказывают.

— Товаров я тебе дам, — продолжал между тем Васильев. Голос его стал осторожнее, расчетливее. — Не обижу, посчитаем тютелька в тютельку. Честным купцам надо друг за дружку держаться. Сегодня я тебе помог, завтра ты мне.

— Вряд ли я смогу, — ответил Данила, тоже насторожившись. — Я в торговле ни уха ни рыла.

— Все мы в этом деле новые, — ответил Васильев. Даниле почудилась в голосе купца скрытая тревога. — По чем хошь продать?

— Полтора рубля золотник. Васильев помотал головой:

— Не пойдет. Ни я, ни кто другой за такие деньги не купит. Приисковики продают по семьдесят копеек. Ну те, которые не пропивают сразу. Тебе я могу дать рупь. Это самая высокая цена. Данила прищурился:

— Вот так сразу? А как же поторговаться? Васильев метнул в него острый взгляд, в котором ничего не было купеческого:

— Пусть торгаши собачатся за каждую копейку! Я такой же, как и ты. Только постарше, я останусь в этом деле. Правда, если ничего лучшего не подвернется. Лучше, подумал Данила, только с кистенем стоять под мостом. Быстрые деньги. Но для этих дел стареешь, Васильев, да и рассудительность теснит удаль. Вслух он сказал, глядя в упор на Васильева:

— Продано! Вели тащить весы. …После обильного ужина Васильев повел его в амбар. Сыновья несли фонари, все были разгорячены. Яркие блики керосиновых ламп плясали по тюкам с товарами, стены оставались в темноте,амбар казался бесконечным. До полуночи Данила отбирал товар.Дешевые бусы и бумажную ткань не взял. Ген Дашен натолкал ими гиляков под завязку, зато у них недоставало железных котелков, ножей, охотничьих припасов. Даже у лучших охотников ружья были плохонькие, устаревшие, как только ухитрялись их владельцы жить охотой. И рыбацкие сети нужны, и лекарства, а то все на шаманов надеются, потому и мрут как мухи. Васильев наблюдал за ним с одобрением:

— Хорошим товаром хочешь торговать, — оценил он подбор. — По-честному. Быстрых денег не сделаешь, но в нашем деле важнее заработать имя. Гиляки это оценят, они тоже люди. Это для нас они нехристи, а для Бога, ему сверху мы все одинаковенькие. Ударили по рукам. Васильев поклялся, что отобранный товар отправит сразу же с утра. Баркасы свободные есть, мужики ищут, где бы заработать. Данила малость тревожился, свидетелей сделки не было. Если Васильев отопрется, ничем не докажешь. Тягаться с ним трудно. Ни в суде не докажешь, ни в драке — вон какие крепкие парни, каждый с ружьем и кистенем управляется наверняка лучше, чем с аршином.

На постоялый двор заявился за полночь. Заспанная девка принесла чистые простыни, старое 'одеяло. Комната была пустая, хотя по углам стояли кровати. Не сезон, подумал Данила, засыпая. Это хо-

рошо. Разгулявшихся золотоискателей нет и в помине, А то с таким характером обязательно бы подрался. Утром встал поздно. Вымылся, тщательно побрился, заспешил вниз в трактир, навстречу вкусным запахам жареного лука, мяса, специй. В трактире народу было побольше, чем вчера, шумно. Два половых быстро сновали по проходу, разносили графины с водкой, огромные миски с жареным мясом, горячей кашей, супом. Данила прошел наискось, вышел на террасу. Тут под навесом стояло три стола. Один был занят веселящимися охотниками, за вторым сидел одинокий мужик, а третий стол пустовал. Сюда тоже доносился запах жареного мяса и неизменного дикого лука. Тут было уютнее. Тянуло свежим ветерком, отсюда были видны далекие сопки, лес, а если повернуться — улицу во всю длину. За соседним столом охотники громко разговаривали, стучали по крышке стола рукоятями огромных ножей. Такие ножи, с рукоятями из рогов оленей, Данила увидел впервые здесь, на Дальнем Востоке. Половой подбежал, наклонился:

— Чего изволите?

— Мяса с кашей.

— Водочки? Есть особая, местная. Китаезы привозят, на женьшене. Есть даже на гадюках настоянная. Данила поколебался, ответил, сожалея:

— В другой раз. Половой заметил его колебания, понимающе ухмыльнулся. Данила собирался есть не спеша, поразмыслить, помечтать о золотоволоске, княжне Волконской, но желудок требовал своего. За соседним столом кашлянули. Там мрачно веселился за полупустым графином водки широкоскулый, с темным от солнца и ветра лицом, одинокий мужик. Одет добротно, хотя пиджак и штаны поношены, а сапоги разбиты. На поясе висел большой нож.

— Хорошо ешь, паря, — сказал он, оборачиваясь к Даниле. — Если так и работаешь…

— Хочешь нанять? — осведомился Данила. Мужик засмеялся, показывая желтые прокуренные зубы:

— Впору самому наниматься. Просто уважаю людей, которые хорошо едят. Данила покосился на него. Похоже, этот мужик уважал весь трактир. Тут ели все в три горла.

— Меня зовут Иван Битый, — сказал мужик. — Промышляю золотишко, зверье. Вообще чем Бог пошлет в тайге.

— Данила Ковалев. Занимаюсь всем помаленьку. Сейчас пробую себя в торгашестве. Внезапно на террасе стало тихо. Данила ощутил на себе заинтересованные взгляды. Казалось, жрут да пьют, ни до кого нет дела. Ан нет, тут гав не ловят, такие сюда не едут. Не зевай, Данила, на то и ярмарка.

— Ковалев, — протянул Битый раздумчиво. — Не тот ли, что маньчжурских людишек побил? Самому нойону, говорят, руку прострелил! Потом еще гиляцкую девку у китаез отбивал?

— Похоже, что я, — неохотно согласился Данила. И похоже, что про него уже поползла плохая слава. Слава скандалиста и забияки, человека отпетого. Это была не та слава, к которой он стремился, но имя Данилы Ковалева принадлежало — увы! — ему. А вместе с именем и эта недобрая слава.

— И тот самый, который отказался наняться к Ворошиле? — продолжал Битый крепнущим голосом. — Теперь понятно, паря. Данила с досадой ответил:

— Видно, весь город знает, кто я и чем занимаюсь. Теперь бы еще и мне это узнать! Битый ответил с усмешечкой, но миролюбиво: