Когда я узнала, что из всех девушек в классе только Тара и я не были приглашены на вечеринку по случаю дня рождения Стефани де Луки, это стало последней каплей. Это не была просто вечеринка. Её папа (у которого, очевидно, было много денег) снял один из тех красных автобусов в Лондоне, чтобы возить всех на нём целый день. И целый ресторан, принадлежащий ему (ну, один из пяти) был закрыт для посетителей на вечер, а повара готовили любимую еду Стефани. Там были ледяные скульптуры и шоколадный фонтан.

Мы об этом услышали в понедельник. Все говорили и говорили о том, что это был САМЫЙ лучший день. Они даже не волновались о том, что мы с Тарой их слышали. Они нас не замечали.

На перемене Тара и я бродили вокруг футбольного поля, как делали на каждой перемене.

– Не могу поверить, что они нас не пригласили! Даже Мэдди Флетчер пригласили... Мэдди Флетчер! Ты веришь в это? – Теперь я топала, а не бродила.

Тара пожала плечами.

– Мне всё равно.

– Что значит, тебе всё равно? Были приглашены все, кроме нас. ВСЕ!

Тара наклонилась и сорвала одуванчик.

– И? Стефани де Лука – плохой человек, – она скрутила одуванчик между пальцами, а я хотела схватить его и порвать на кусочки.

– Не важно, плохой или хороший она человек. Она популярна. И у неё есть "больше, чем один друг".

– Чем плохо иметь одного друга? – Тара была искренне смущена.

Я бы пожалела её, если бы не была такой злой.

– Господи, Тара, ты не понимаешь? Мы худшие из худших в этой школе.

– И почему для тебя это так важно?

Я театрально вздыхаю.

– А почему тебе это не важно? Ты иногда такая странная. Знаешь, так ведь?

Тара шарахнулась.

– Прости.

Я закатила глаза и снова вздохнула.

– Давай вернёмся. Хотя, нам нужно будет сесть за стол Стефани за обедом, хорошо?

Тара улыбается милой улыбкой со скобками и берёт меня под руку.

– Хорошо. А я говорила тебе, что натворил Джек вчера? Это так выбесило... – И она снова рассказала мне ещё один анекдот про раздражающего младшего брата. Но я всегда слушала в пол уха, у меня были свои мысли.

Первый шаг – отделиться от неё на глазах у всех. Я должна перестать садиться с ней каждый урок. В идеале, мне вообще нельзя было сидеть с ней на уроках. Но я не хотела ранить чувства Тары (да, всем сердцем). Так что однажды я осталась после уроков и сказала миссис Ходжсон, что Тара отвлекает меня, поэтому мне трудно сосредоточиться на уроках, но я не знала, что с этим делать, ведь она моя лучшая подруга. Миссис Ходжсон – душка. Она сказала, что рассадит нас на уроках. Я действительно положила глаз на изучении права в университете. Она, казалось, не думала о том, что это странно, потому что сама в двенадцать лет уже волновалась о поступлении в универ.

Когда перемещение произошло, я сделала вид, что озадачена и обижаюсь, как и Тара. Это было легко. После этого, в течение ближайших месяцев, это разделение становилось всё проще. Несколько не отвеченных звонков. Отговорки, почему я не могу прийти к ней домой после школы. Старалась стать тенью Стефани де Луки. Это было жалкое зрелище. В конце концов, Тара поняла намёк. Она ни разу не пререкалась со мной – не осмелилась бы. Я чувствовала себя виноватой из–за этого, но не достаточно, чтобы передумать.

В один прекрасный день это случилось. Всё, чего я желала. Стефани пригласила меня к себе на ночёвку. Я согласилась.

В день ночёвки я была так взволнована, что, в буквальном смысле, не могла усидеть. Мамы не было всё утро. Папа работал в гараже над велосипедом. Я собирала вещи и беспокоилась о том, что мои пижамы слишком детские. Мама позвала меня вниз. Она выглядела по–другому, я не знала почему. Она усадила меня на диван, села рядом и взяла меня за руку. Бруно подскочил и хотел залезть на колени, хотя сам в три раза больше. Мама не очень–то мягко оттолкнула его. Она сказала, что есть что–то, о чём она хочет со мной поговорить. Что–то важное, что–то серьёзное, и ей нелегко было говорить. Затем она сказала слова. Самые худшие слова в мире.

– Рак вернулся. Всё плохо.

Я не пошла на вечеринку к Стефани.

Я не могла находиться в толпе.

Мама умерла.

Тара изменилась.

***

Мой мозг был не в состоянии отделить болезнь мамы от моего отношения к Таре. Не думаю, что рак вернулся, потому что я была плохим человеком. Хорошо, я думала об этом некоторое время. Но, в конце концов, я поняла, что это не может быть правдой. Когда я увидела её болезненное лицо, потное и жёлтое, кожу, толщиной с листок бумаги, я поняла. Не Бог заставил её расплачиваться за мои преступления. Не Бог позволил произойти такому страшному в нашей семье. Бога нет. Конечно.

Я перестала винить себя за смерть мамы, но не переставала винить себя за своё отношение к Таре. Но, к тому времени, как я набралась мужества извиниться, она уже была по крайне мере на три ступеньки выше по социальному классу. Медленно, но верно она открывала себя. Она перестала приходить в школу с влажными волосами (которые сейчас были мелированными и светлыми). Её юбки стали короче. Она начала носить макияж. Уверена, что каждый день в ней было одно крошечное изменение, но никто так и не замечал этого. Хотя я замечала. Её изменений в образе хватило, чтобы стать более заметной в толпе, а изменений в её поведении стало достаточно, чтобы закрепить своё место. Они даже не думали, что через пару лет девушка, которую они пригласили в свой особенный круг, будет управлять ими.

Совершенствование Тары было таким трагическим, таким всепоглощающим, что оно полностью стёрло воспоминания о девушке, которая была моей лучшей подругой. Однажды я попыталась поговорить с Касс об этом, но она заявила, что никогда не знала ту Тару, которую можно не ненавидеть.

Иногда я чувствую себя так, словно своими руками создала эту супер–суку Тару. Затем я говорила себе не быть такой эгоистичной. Но нет никаких сомнений в том, что Тара была хорошим человеком, пока я её не бросила.

В какой–то параллельной вселенной Тара и я – по–прежнему лучшие подруги, и нас не заботит то, что мы никому не нравимся. Мы обе счастливы. И, что более важно, мы обе живы.

Джеку я сказала, что мы с Тарой разошлись, когда перестали сидеть вместе. Мы оба согласились, что это было обидно, но не более того.

Я не чувствовала себя хуже из–за того, что не рассказала ему правду. Правда ранила бы его.

И меня.

Глава 32

Настало утро понедельника, а миссис Кронан необычно замкнута. Обычно её энергетический уровень необъяснимо высок после выходных, но сегодня она ставит диск о Сталине и тихо сидит на последней парте (избавляя нас от постоянных комментариев).

Новая учительница, имя которой я не знаю, постучалась в дверь и прошлась глазами по всему классу, прежде чем нашла миссис Кронан. Все повороты и взгляды были сфокусированы на их беседе, потому что Сталин на экране не может быть интереснее этого. Я сказала себе, что мне лишь показалось, как Кронан и учительница Икс взглянули на меня, но они продолжали делать это, раз за разом, и я правда начала беспокоиться.

Они знают. Боже мой, они знают. Они нашли тело. Вот оно. Я знала, что рано или поздно это случится, но это вышло намного раньше, чем я думала. Адреналин бьёт по мне и рот наполняется слюной. Я борюсь с желанием выбежать из этой комнаты, но кому от этого станет лучше, а?

Миссис Кронан даже не потрудилась нажать на стоп.

– Алиса, пожалуйста, не могла бы ты пройти в класс мисс Дейли?

Класс Дейли кажется странным местом для допроса. Я собираю свои книги и письменные принадлежности трясущими и липкими руками, стараясь игнорировать взгляды, направленные на меня. Моя линейка падает на пол, но я даже не собираюсь её поднимать. Не в ней я сейчас буду нуждаться.