– Я сейчас закрою глаза, а когда открою, тебя уже не будет. Это сон или галлюцинация или что–то, о чём догадываюсь. Когда я открою глаза, ты уже исчезнешь.

Глубокий вдох. Закрой глаза. Ещё пять вдохов. Сейчас. Открывай глаза сейчас...

– Бу! – Засмеялась Тара, так сильно, что я уж подумала, что она задохнётся. – Ты всегда была какой–то странной, правда?

– Сейчас я лягу спать, или проснусь, или сделаю то, что заставит тебя убраться ко всем чертям, – я звучала гораздо уверенней, чем себя ощущала.

Я накрылась одеялом с головой и свернулась калачиком. Моё сердце билось в бешеном ритме в моей груди.

– Отлично. Пусть будет так. Но я вернусь. Ты поговоришь со мной, в конце концов.

Затем наступила тишина. Только слышно как сопит Бруно, когда ему сниться хороший сон.

Я ждала где–то пять или десять минут, практически уверенная в том, что она ещё будет здесь, когда я стяну одеяло. Но её не было. Место рядом с Бруно было пустое. Нет никакой девушки–призрака.

Это казалось таким реальным. ТАК реально. Я прокручивала в голове наш разговор. Всё, что она говорила, было похожу на Тару во всех смыслах. Но Тара мертва. Я либо:

а) схожу с ума, либо;

б) мне ещё снится сон.

Я ударила себя по лицу, сильно. Это больно. Очень. Хорошо, вероятно, мне не снится сон.

Казалось, что я не спала в течение нескольких часов. Её руки... что случилось с её руками? Слишком страшно, чтобы бодрствовать, слишком страшно, чтобы спать. Но в конечном итоге, я должна вздремнуть.

Я проснулась следующим утром, чувствуя себя усталой. Бруно лизал моё лицо. Я оттолкнула его, и он отступил к задней части кровати. И тут я вспомнила.

Это был сон. Это должен был быть сон. Господи, твой мозг серьёзно повреждён.

Но я просто издевалась над собой. Даже тогда я знала, что это был не сон. Не совсем он.

Тогда был первый раз, а затем она ещё приходила два раза, прежде чем появилась сегодня.

В четверг ночью было то же самое. Я проснулась, но не от кошмара, что бывает редко, и обнаружила её сидящей на моём столе в той же одежде. Я достала подушку из–под головы и прижала к ушам, но всё ещё могла её слышать. Она не хотела затыкаться. Она говорила о моей комнате и о том факте, что дизайн комнаты не поменялся с тех пор, как она была здесь в последний раз в качестве живого человека. Она не могла поверить в то, что я оставила её розовой, и продолжала спрашивать, когда я собираюсь вырасти. Мне хотелось закричать на неё. Но нет смысла в том, чтобы кричать на того, кого здесь по–настоящему нет.

Розовая комната была подарком мамы, который она организовала, когда я гостила один уик–энд у дяди Джо. Я приехала, а моя комната превратилась в бунт розового: разукрашенный круглый туалетный столик, как раз для принцессы, ярко–розовый пушистый ковёр, розовая постель, и чтоб наверняка, немного странная принт–зебра. Мне было десять лет, когда я была окружена этим розовым цветом и девчачьими вещами на год или около того. Но моя мама не хотела знать этого. Она была немного занята стараюсь–не–умереть делом. Её волосы только начали обрастать маленьким детским пушком. Она надела розовый платок на церемонию открытия Розовой Комнаты. Мы думали, что рак ушёл раз и навсегда, что она избавилась от него, как и обещала. Впервые за несколько месяцев она выглядела счастливой. И я могла научиться любить свою новую комнату, потому что она заставляла маму улыбаться. И я полюбила. И никогда ничего не поменяю в ней.

Тара продолжала ходить по комнате. А как на счёт того факта, что ковёр немного потёртый и разве занавески не выглядят выцветшими? Я больше не была напугана, только раздражена. Я старалась сконцентрироваться на том, что знала точно: она плод моего воображения, выдуманная в результате горя, вины и недостатка сна. У человеческого мозга есть свои впечатляющие козыри, которые он прячет в несуществующем рукаве. Я всегда страдала из–за богатого воображения, и вот результат. Я повторяла себе это снова и снова. Мне не страшно. Мне не страшно. Не страшно. Я в порядке. Только немного. Особенно, когда думаю про её руки.

Прошлая ночь отличалась от предыдущих. Я проснулась вся в поту и в панике, моя майка прилипла к коже. Ещё один кошмар о той ночи. Я перевернула подушку, чтобы лечь на холодную сторону. На мгновение это показалось блаженством.

– Теперь это больше похоже на правду.

Дерьмо. Только не опять и не сегодня. Стало довольно трудно засыпать, зная, что завтра будет страшным. Не открывай глаза. Не смотреть на неё – лучший способ.

– Мне больше нравится, когда тебе снятся кошмары. Тебе должны сниться кошмары. По крайне мере, ты этого заслуживаешь, – её весёлый голос никак не шёл с её странными словами.

Тогда я с ней чуть не заговорила, но в какой в этом смысл? Это сумасшествие. Принимая во внимание то, что я придумываю в своей голове девушку–призрака, говорит о том, что я на пути в город–где–сходят–с–ума. Но мои несказанные слова громко прозвучали в моей голове:

"Ты права".

– Ну, завтра мой большой день! Мне стыдно, что я мертва и не смогу увидеть его на самом деле. Им лучше сделать всё как надо. Бьюсь об заклад, что ты с нетерпением ждёшь момента, когда сможешь поделиться своим горем со всей школой. Знаю, ты под шумок собираешься пустить пару маленьких слезинок, непонятно откуда взявшихся. Может быть, тебе лучше использовать лук для этого.

"Заткнись".

В конце концов, она исчезла, но при этом успела сказать, чтобы я одела узкие фиолетовые джинсы на поминальную службу.

Откуда, чёрт возьми, она знает про джинсы? Я всегда стеснялась их носить за пределами дома. Когда я рылась в своём шкафу этим утром, то пыталась игнорировать указания Тары. Но тихий голос внутри меня говорил: Ты можешь это сделать. Какой это причинит вред? Может, это заставит её уйти.

Но теперь она вернулась и спрашивает меня о своих похоронах. Я вынуждена подождать, когда смогу переодеться в спортивные штаны. Я игнорирую её, сажусь за стол и начинаю делать некоторые заметки для моего эссе по английскому, которое я должна была сдать давным–давно. Можно подумать, Дейли простит нам это из–за случившегося. По крайне мере, это эссе про книгу, которая мне нравится, что делает эту работу не такой скучной. Но невозможно сфокусироваться на этом из–за причитаний Тары. Я не могу понять смысл написанных слов, но упорно смотрю и смотрю на них, отчаянно пытаясь заглушить её голос. Мне удаётся её игнорировать в общей сложности двадцать три минуты.

Я поворачиваюсь к ней лицом.

– Пожалуйста, оставь меня в покое. Я просто хочу закончить своё домашнее задание и забыть обо всём, что было сегодня.

Я не имею понятия, почему убеждаю мёртвого человека.

Она поднимает глаза с триумфальной улыбкой на лице.

– Наконец–то. Смотреть, как кто–то делает домашнее задание ещё более скучно, чем делать его самому. Так что ты думаешь о пришедших? Расскажи мне всё.

Я вздыхаю. Если это то, что займёт её...

Так что я рассказала ей всё. У меня возникло такое чувство, что она это уже знает. Кто был, кто не был. (Она подняла свои идеальные брови, когда я упомянула, что не было Рэй). Кто плакал, кто нет. Музыку, речи, всё. Она задавала много вопросов, и я делала всё возможное, чтобы на них ответить. Единственный раз, когда её радостная улыбка дрогнула, было упоминание о Джеке. Но затем всё снова стало нормальным, когда я начала пересказывать речь миссис Фланаган слово в слово.

– Господи, эта глупая старая сука ЛЮБИТ меня. Я имею в виду, любила меня.

– Да, не знаю почему, – бормочу я.

– Ты знаешь почему. Я играла в игры, это легко. Всё дело в том, что ты говоришь людям то, что они хотят услышать, становишься человеком, которого они хотят видеть или по крайне мере заставляешь их думать так, – она выглядит ужасно самодовольной.