Она вылезла из повозки, ее раздражали взгляды прохожих. Она вспомнила, что волосы у нее растрепаны, платье порвано, а кремовые панталончики помяты.

Брэм, казалось, не замечал, как на них смотрели окружающие. Он обнял свою жену за плечи, словно вел ее на воскресную службу. Войдя внутрь гостиницы, он распорядился насчет комнаты. Одной комнаты.

Маргарита хотела возразить, но прикусила язык, решив не спорить с мим прилюдно. Только тогда, когда они останутся одни.

— И, пожалуйста, позаботьтесь о ванне для моей жены.

Она удивленно посмотрела на него. Ванна. Как мило. Она и не подозревала, что Брэм будет так добр к ней. Маргарита нахмурилась. Это не меняло ее мнения о нем, о его эгоизме, благодаря которому они находились сейчас здесь, о его идиотском упрямстве. Просто она сама не ожидала, что мысль о ванне так потрясет ее.

— Уилкинс, Кейси, закажите себе и другим комнаты на этом же этаже. Эриксон, Джеймс, я хочу, чтобы вы распрягли повозку и проверили ее исправность. Багаж вы можете поместить в комнату, смежную с моей. Затем нужно будет, чтобы вы по очереди охраняли внешнюю дверь. Мы не должны допустить, чтобы кто-нибудь украл вещи моей жены.

Вещи? Какие вещи?

Когда Маргарита открыла рот, чтобы сказать, что у нее с собой нет никаких вещей, Брэм вдруг крепко схватил ее за руку и повел прочь.

— О! Я только хотела знать…

— Тише, Маргарет, ради Бога, не сейчас.

Ее суставы затекли от долгой езды, она это почувствовала, поднимаясь с Брэмом по лестнице и проходя через тусклый холл. Интересно, как так получилось, что за эти двадцать четыре часа она ощущала себя такой изношенной. Такой старой.

Брэм остановился у последней двери и стал поворачивать ключ.

— Боюсь, что это не номер для новобрачных, — заметил он, открыв дверь и заглянув внутрь.

Маргарита не ответила и покорно последовала за ним. К ее удовольствию, комната оказалась чистой, немного, правда, спартанской, с белыми стенами, с креслом, с бюро, даже с ширмой и одной кроватью.

Кровать была одна.

Только одна.

Она почувствовала, как ногти у нее впиваются в ладони, ее тело охватило напряжение. Неужели Брэм собирается устроить брачную ночь сегодня? В этой комнате?

— Наверное, ты ошибся.

Дверь закрылась, и она взглянула на Брэма. Нежный свет сумерек струился в окно, отбрасывая на его мужественное лицо золотистые блики. Он выглядел таким раздраженным. Как будто все битвы, в которых он участвовал, ожесточили навсегда его сердце.

— Нет, Маргарет, — с яростью сказал он. — Здесь нет никакой ошибки. Сегодня ночью мы с тобой будем спать вместе.

Она постаралась сдержать свой гнев, понимая, что спорить бесполезно. Однако она надеялась, что прежде чем вечер закончится, он переменит свое решение. Она не могла заниматься с ним любовью. Только не сейчас. Только не так. Это распахнет двери в прошлое, и воспоминания, которых она старалась избежать, снова нахлынут на нее.

В комнату тихо постучали, и Брэм открыл дверь, впустив двух мужчин, несущих лоханку. За ними следовали шесть гостиничных служащих с ведрами теплой воды. Через несколько минут ванна была готова, и все удалились.

Маргарита почувствовала себя неловко. Она была обыкновенной слабой женщиной, а рядом с ней был человек, считавший себя ее мужем.

Он стоял в нескольких шагах от нее — единственное существенное препятствие между Маргаритой и дверью. Она знала, что попытается бежать. Он не надевал на нее наручников с тех пор, как они покинули Балтимор. Она должна попробовать.

Казалось, время остановилось, пока она считала расстояние до двери и запоминала местоположение ключей.

Но, снова посмотрев на Брэма, она поняла, что допустила ошибку. Ее сердце бешено забилось, во рту пересохло. Так много лет она считала его умершим. Теперь она ненавидела его за это, за его мнимую смерть и за бессмысленную попытку восстановить прежние отношения. С этого момента она снова взяла себя в руки, зная, что если захочет, сможет бороться с ним и требовать от него уважения к себе. Хотя, когда она получила сведения о его смерти, ее охватило ужасное чувство, что прошлого не вернешь.

— Тебе не удастся уйти, Маргарет, — заявил Брэм так, словно мог читать ее мысли.

Ей хотелось убежать через дверь, через окно — все равно, лишь бы выбраться отсюда.

— Ты останешься со мной?

Рыдание вырвалось у нее из груди, когда она осознала правду, которую пыталась отрицать. Неважно, что он думал о ней, неважно, что у нее были причины, чтобы вернуться во Францию. Брэм не отпустит ее. Никогда.

— Наконец-то мы начинаем понимать друг друга, — сказал он, думая, что знает истинные причины ее поступков. Это было ужасно. Так, словно она была обнажена… морально, и теперь он настаивал еще и на физической наготе.

— Давай, Маргарет. А то вода остынет.

— Маргарита. Меня зовут Маргарита.

— Я никогда не любил это имя.

— Тем не менее именно его мне дали при крещении.

Брэм не ответил, но она решила не сдаваться. Он должен знать, что она не уступит ему, не будет мягкой и услужливой и не станет танцевать под его дудку. Он может держать ее рядом с собой, он может даже уложить ее с собой в постель. Но уже никогда он не сможет причинить ей боль. Она имеет право на свое собственное мнение.

Брэм тоже, видимо, и не предполагал смягчаться.

— Отпусти меня, — слова вырвались из самой глубины ее души, она боялась, что если он заставит ее быть с ним все время, она потеряется навсегда. Он каждый раз превращал ее силу в слабость и лишал ее индивидуальности, которую она с таким трудом взлелеяла в себе во время его отсутствия. Он заставлял ее быть такой, какой она на самом деле не была. И у нее недоставало сил сопротивляться. Брэм был слишком жесток, и одного его взгляда было достаточно, чтобы она подчинялась ему.

Он подошел к ней медленной бесшумной походкой. Наверное, он был хорошим солдатом. Маргарита была уверена, что он мог пройти незамеченным за спиной у врага. У него была грация дикой кошки. Он двигался, словно черная пантера, которую она однажды видела в парижском зоопарке.

— Не пытайся сражаться со мной, крошка.

Она вздрогнула, услышав от него столь фамильярное обращение. Воспоминания нахлынули на нее. Солитьюд. Изумрудные горы. Прекрасный кирпичный дом. Сады. Дачная беседка. Он лишил ее девственности здесь — или она отдала ее ему сама, по доброй воле — все равно. Ему достаточно было прикоснуться к ней, чтобы она забыла, на каком свете она вообще находится, чему ее всегда учили, что было правильно, а что ложно.

Он дотронулся до ее щеки, и она очнулась от воспоминаний. Это не сон. Это реальность. Он рядом, живой.

Проклиная саму себя, Маргарита чувствовала жар от его прикосновений, словно теплая тяжесть скользнула внутрь ее тела, заполняя ее собой, проникая глубже, глубже, в ее женское естество.

— Может быть, мне звать тебя Маргаритой, а?

Она не могла ответить. Если бы она знала, как ее собственное имя звучало в его устах, она бы никогда не настаивала на этом. Ленивый вирджинский акцент добавлял ее имени прелесть, интимную нежность, о которой ей ничего не хотелось знать.

Его пальцы вплелись в ее прическу, он вытащил несколько оставшихся еще шпилек, и ее волосы рассыпались по плечам.

— Знаешь ли ты, что ночами я мечтал о тебе? Не о такой, какой ты была, не о девочке, но о женщине, обнаженной, с зовущими страстными губами?

— Нет.

— Да, я думал о тебе. Не только по ночам, но и днем. Сперва со злобой, затем с ненавистью. — Он жестко ухмыльнулся. — Затем я фантазировал о том, какой ты могла бы быть, какой ты станешь, когда окончится война, когда ты снова будешь моей.

Затем, не давая ей опомниться, Брэм положил ей руку на затылок, подталкивая ее к себе. Его лицо приблизилось, а губы накрыли ее рот, голодно, страстно. Зло.

Маргарита пыталась бороться с ним, толкая его в грудь, но вскоре она уже попала под власть его чар — точно так же, как это часто бывало в прошлом.