– Но... с тобой все хорошо? Ты... мне так жаль Эндрю, очень жаль... Могу я что-нибудь

сделать? Для тебя? Для всех остальных?

Она подняла руки, такие болезненно тонкие, призывая меня к молчанию. Казалось, что

солнечный свет лился сквозь полупрозрачную кожу, отражаясь веселыми зайчиками от ее

оков.

– Не надо спрашивать. Не надо говорить. – Восхитительный голос Крессиды звучал

сейчас пронзительно и устало. – Ибо сказать нечего.

– Должно же быть хоть что-то, – прошептала я в ответ.

– Я наполнила ванну, – продолжила она, отворачиваясь. – Что вы хотите сегодня

надеть?

Я выбрала первое попавшееся платье и разделась для купания. Утешится ли она хоть

немного, вернувшись к старому привычному распорядку, который убедит ее, что в мире

еще остался здравый смысл и определенный уклад? Или наоборот, ее возмутит еще одна

жестокая человечка, которой требуется помощь и защита, еще одна беспомощная девочка,

которую она ненавидит всем сердцем? Еще недавно Крессида не ненавидела меня.

Вообще до этой вспышки Эндрю я даже могла сказать, что алиоры в принципе не

145

146

способны на подобные чувства. Но я не понимала, как она могла меня любить. До этого

лета я воспринимала привязанность алиоры как что-то, само собой разумеющееся.

Ванну я принимала в молчании. И одевалась молча, Крессида лишь передавала мне то

мыло, то парфюм, то нижнее белье. Когда же я встала перед зеркалом, небрежным

движением отбрасывая волосы, то в отражении поймала ее взгляд.

– Скажи мне только одно, – попросила я. – Если бы он добрался до Алоры, с ним все

было бы хорошо?

Я уже решила, что она так и не ответит, но продолжала удерживать ее взгляд, и наконец

она произнесла:

– Он не смог бы попасть в Алору с оковами на руках.

– А если бы их не было? Он бы вспомнил дорогу?

Крессида кивнула.

– Алиоры всегда знают дорогу домой.

– А королева? Она излечится от... от прикосновения Брайана?

– Шрамы останутся на ее лице до конца жизни. И она будет бояться мужчин еще

сильнее, чем сейчас.

Я повернулась к алиоре.

– Тогда она должна возненавидеть моего дядю.

– Ей бы очень этого хотелось, – ответила та.

Она не стала вдаваться в подробности, а я больше вопросов не задавала. И,

поблагодарив ее за заботу, медленно двинулась вниз, в утреннюю столовую.

Тот день, а также три следующих за ним, прошли в той осторожности и

неторопливости, которые сопровождают каждого выздоравливающего после серьезной

болезни. Казалось, весь двор чувствовал одно и то же: что-то сродни потери ориентации и

вселяющего страх чувства головокружения. Все двигались медленно, будто страдая болью

в суставах, разговаривали тихо, словно боясь потревожить больных детей. За едой царила

подавленность. Всю деятельность свели к минимуму. Разговаривали кратко, на самые

обычные темы, все чаще обрывая речь на полуслове.

И только Брайан выглядел невосприимчивым к распространившемуся недомоганию.

Широко шагая, входил он в комнаты все с той же яростной силой, смех его разносился по

всему замку. Каждое утро в компании с Родериком он ездил верхом, во второй половине

дня охотился и часто упражнялся в фехтовании в оружейном дворе. Каждый вечер за

ужином выпивал немало вина и смотрел по сторонам с таким счастливым видом, с каким я

вряд ли когда его видела.

За эти три дня Кент ни разу со мной не заговорил.

А свадьба Элисандры должна была состояться уже через неделю.

Глава 14

Этим вечером я отправилась на свадьбу Клуата, нарочно назначенную на неделю

раньше бракосочетания принца. Хотя жених и прислал мне приглашение, он все же вряд

ли ожидал, что я приду. Однако ни за что, даже за все золото замка Оберн, я не пропустила

бы это событие – венец моего первого удачного знахарского заклинания.

Не желая затмить невесту и ее свиту, я облачилась в миленькое, но не слишком

вычурное, зеленое платье. Но, войдя в обеденную для слуг, расположенную в дальней

части замка и выходившую прямо на конюшни, обнаружила, что и горничные, и кухонная

челядь, и лакеи, и конюхи в особых случаях умели довольно изысканно принарядиться.

Сама комната, с низким потолком и слабо освещенная дешевыми свечами, была

заставлена простыми деревянными скамьями и едва не битком набита людьми. Священник

за самодельной кафедрой оказался тем же, кто раз в неделю читал проповеди

мелкопоместному дворянству. Хотя выглядел, против обыкновения, чуть менее суровым.

146

147

Возможно, он полагал, что дворяне нуждаются в более глубоких размышлениях над

своими пороками и грядущей расплатой. Но сегодня он был приветлив и выражал полное

одобрение.

Я тихонько пристроилась на последней скамье и внимала церемонии – краткой и весьма

радостной, которая завершилась словами: “Возлюбите Господа своего… возлюбите друг

друга… возлюбите ближнего своего”. Новобрачные поцеловались, и толпа взорвалась

одобрительными возгласами, рукоплесканиями и стала судачить о будущем пары. Я

улыбалась и хлопала вместе со всеми, и по крайней мере на миг почувствовала, как

ослабли на сердце оковы уныния. Все-таки людям порой удавалось обрести счастье, пусть

даже мнимое; видимо, совсем отчаиваться не стоит.

Религиозная часть церемонии окончилась, и молодожены по традиции торжественно

прошествовали сначала по боковым проходам между рядами скамеек, затем по

центральному. Гости осыпали их деньгами, медными и серебряными монетами, которые

позже соберут подружки невесты и в мешочках, вышитых ее самыми близкими

наперсницами, преподнесут жениху. Я тоже бросила несколько медных монет, но не в них

заключался мой подарок. Пока никто не обращал внимания, я развязала маленький

мешочек с саше из анютиных глазок, необычавки и нариандера – любовь, верность и мир

– и вытряхнула измельченные в пудру травы одновременно с монетами, так что мое

заклинание подберут вместе с деньгами. Большего подарка я сделать не могла.

Как только процессия завершилась, все вокруг пришло в движение. Дюжие молодые

конюхи и крепкие стражники, поднатужившись и весело бранясь, таскали и складывали

скамьи одна на другую вдоль одной из стен. Кухонная прислуга понеслась наружу

наполнять корзины едой и напитками и раскладывать деликатесы на столе у алтаря.

Слышно было, как где-то настраивает струны музыкант. И я решила, что мне пора

уходить.

– Леди Кориэль! – раздался позади меня голос. Я обернулась и увидела улыбавшегося

мне Шорро. Одет он был во все черное с серебром, вдобавок свежевымыт и чисто выбрит

– чего за ним ранее не наблюдалось. – Клуат ни за что не поверит, что ты пришла к нему

на свадьбу! Впрочем, как и его невеста, она ведь даже не верит, когда он называет тебя

другом. Тебе нужно пойти и поздороваться с ними.

Вокруг счастливой пары плотно сгрудились гости. У меня не было желания ни с боем

пробираться сквозь них, ни дожидаться своей очереди.

– Не хочу мешать, – ответила я.

Шорро совершенно беззастенчиво завладел моей рукой.

– Чепуха! Клуат обрадуется тебе, точно охотничий пес. Ну же, без тебя ему свадьба не

свадьба.

Итак, я позволила Шорро протащить меня сквозь толпу. Я бормотала какие-то

извинения, однако никто не обращал на них внимания, меня пропускали просто так, по

доброте душевной. Судя по лицу, Клуат и правда был рад моему приходу: его суровые,

угрюмые черты озарила радостная благожелательность.

– Леди Кориэль! Вы здесь! – воскликнул он и отвесил непривычно низкий поклон. За

спиной послышалось перешептывание: мое имя передавалось из уст в уста, и я заметила,

как некоторые, узнав меня, приветственно склонили головы.

– Ох, не надо, прошу вас, – запротестовала я. – Однако Клуат! Вид у тебя потрясающий!