– Что с вами? – воскликнул Славик.

– Ничего, – стуча зубами, проговорил полицейский, – ничего… Только страх… Это сейчас пройдет! Сию минуту!

– Отчего вам страшно?

– Не могу понять… Верно, от всего того, что о нем наговорили… Я ведь не хотел об этом думать. Вы ничего подобного не испытываете?

– Нет. Только смятение духа.

– Нет, не то. Что-то хуже, страх… Я не вынесу!

– Пойдемте-ка лучше, – настаивал Славик, которому становилось не по себе.

– Сейчас… Вы идите вперед. Только тихо. Пошли!

Идти между скалами было нельзя – они с трудом ползли на четвереньках. Очевидно, подняться выше было уже невозможно. «Идите!» – выдавил комиссар сквозь зубы. Обдирая руки и колени, Славик карабкался вверх; и лишь когда снова наткнулся на тропку, у него от ужаса похолодела спина: ведь стоило поскользнуться…

Комиссар молча обогнал его и быстро взбежал на вершину. В хижине горел свет. Комиссар тихонько постучал, дверь приоткрылась чуть-чуть, на полглаза. «Полиция», – шепнул комиссар, и дверь распахнулась, словно от вздоха облегчения.

– Благодарение богу, – загадочно прошептал хозяин, откладывая в сторону ружье, – благодарение богу.

– Когда он пришел? – поспешно спросил комиссар.

– Час назад. Хотел переночевать. На чердаке.

– Я сейчас спущусь, – раздался сверху громкий хриплый голос. – Только накину на себя что-нибудь.

Комиссар одним махом очутился на лестнице, словно подброшенный неведомой силой.

– Именем закона.

– Сейчас, – проговорил голос, удаляясь вглубь, – я, знаете, простудился… немного…

– Эй вы там, сторожите окно! – крикнул комиссар вниз, – ловите беглеца! Скорее!

Славик и хозяин с ружьем бросились вон.

Чердачное окно распахнуто настежь. Тишина. Ни шороха. Комиссар вышел с зажженным фонарем; и тут Славик, едва разбирая смысл, прочитал на щипце крыши давнюю надпись:

Дай бог счастья дому сему,

Который я выстроил, не зная кому.

Между тем Пилбауэр с Евишеком поднимались в гору по проезжей дороге. Евишек ничего не видел в двух шагах от себя и боялся сбиться с пути. Детектив Пилбауэр молча и невозмутимо шагал впереди.

– Вы знаете эту дорогу? – выдохнул Евишек.

– Никогда здесь не бывал, – ответил Пилбауэр.

– А как попадете на место?

– Согласно приказу.

Снова воцарилась тишина. Евишек начал было напевать, но перестал: ему импонировало, что он идет бок о бок с сыщиком, – и проникся важностью момента.

– А усы у вас – фальшивые? – неожиданно сорвалось у него с языка.

– Нет, зачем же? – удивился невозмутимый полицейский.

– Значит, вы не переодеты?

– Нет, это я сам и есть, – скромно ответил сыскной агент.

Евишек тотчас проникся симпатией к этому печальному и тихому человеку.

– Это трудно – быть детективом?

– Нет, все зависит от характера. Вы, наверное, музыкант? Это куда более легкое занятие.

– О нет, не верьте, – воскликнул Евишек. – Вот нынче, например… писал я, что называется, большую вещь… квартет… И зашел в тупик. Не знаю, что писать дальше. Мелодия ускользнула.

– Надо идти по следу, – заметил детектив.

– О, художники идут по следу, они вечно ищут. Всю жизнь. А я вот выдохся. Оттого и пошел с вами, чтоб немножко забыться, отдохнуть.

– А я думал: вы из любопытства, как тот, другой.

– Да нет, я, собственно, пошел безо всякого интереса. Надеялся увидеть что-нибудь этакое необыкновенное, волнующее. Иногда необходимо потрясение… Ах, берите меня с собой почаще!

– С моим удовольствием, – серьезно сказал детектив, – но только если будет приказано. Без приказа лучше не ходить. Это нехорошо – преследовать человека.

У Евишека заговорила совесть.

– Но ведь это убийца, – защищался он.

Детектив кивнул.

– Да, нехорошо упустить такого человека.

– Что же хорошо?

– Ничего. Все одинаково нехорошо. Плохо бить и не бить, осуждать и прощать. На всякое добро есть столько же худа.

Евишек задумался.

– А что, собственно, вы делаете?

– Только то, что обязан. Самое разумное – слушаться. Подчиняться приказу.

– А тот, кто приказывает?

– Плохо делает, сударь. Приказывать нехорошо, это самое страшное из всех заблуждений.

– И все же – подчиняться необходимо?

– Разумеется. Что это за приказ, если ему не подчиняются.

– Вы, верно, не могли бы заниматься искусством, – удивился Евишек.

– Нет, – ответил детектив. – Искусство чересчур своевольно.

– О нет, искусство тоже имеет правила, которые надо соблюдать.

– Приказы?

– Нет, это не приказы.

– Ну вот видите, – буркнул Пилбауэр.

Евишек был в замешательстве; ему пришли на память неуверенность, сомнения, что мучили его в творческих поисках; несравненно легче стало бы на душе, если бы некий высший глас просто приказал – что и как… Отдаленно и мелодично зазвучал вдруг в ушах мотив некоего высшего гласа. Неслышно побрел Евишек за высоким, угрюмым человеком, который абсолютно безошибочно находил в потемках дорогу, незнакомую прежде, в то время как он, Евишек, местный житель, без конца путался, спотыкался, отыскивая поворот, которого тут не было, либо тропу в тех местах, где первый же шаг грозил падением со скалы.

«Как они в себе уверены, – думал он. – Славик, с его жаждой познания, комиссар, который имеет право приказывать, – какою уверенностью наделяет человека власть! И Пилбауэр, исполненный покорности. Как они уверены в себе, один я все не обрету покоя… Красота гонит от меня сон и лишает спокойствия; никогда, никому не сообщает она уверенности…»

«Лучше уж быть детективом, – мелькнула в голове Евишека тоскливая мысль, – и если уж искать, то, по крайней мере, что-нибудь сверхъестественное, что ускользает от внимания человека! Да ведь и я, – сообразил он, – всегда в погоне, то тут, то там натыкаюсь на след или слышу отзвук; ах, вечно удаляющийся отголосок чего-то совершенного! Словно голос поющего ангела…»

– Что это вы поете? – внезапно прозвучал вопрос Пилбауэра.

Евишек вздрогнул, его словно обдало жаром.

– Я пою?

– Да, вы пели. Себе под нос. Что-то очень красивое.

Евишека залила новая, радостная волна.

– В самом деле? Спасибо! А я и понятия не имел. И что же я такое пел?

– Пели… гм… не помню уж. Всякий раз по-новому… Теперь уж и не знаю. Только что-то очень красивое.

Они подходили к вершине горы.

Евишек уже не напевал и не раздумывал. Пилбауэр молча, уверенно шел впереди.

– Кто-то бежит, стойте, – внезапно прошептал он. Евишек напряг слух, но услышал лишь, как органом гудели горы.

– Тихо! – повторил сыщик.

Разрывая потоки дождя, гигантскими прыжками пронеслась перед ними огромная человеческая фигура и исчезла во тьме. Потрясенный Евишек онемел и припустил за ним, подталкиваемый неким древним охотничьим инстинктом. Пилбауэр побежал было следом, но мгла поглотила обоих, и он, махнув рукой, направился к хижине.

Меж тем дождь прекратился, и горные вершины окутала мгла. Небо расчистилось, и от лунного света густая пелена тумана стала молочно-белой, бескрайний простор окутала мягкая, почти сладостная тишина.

Евишек со всех ног бежал за стремглав уносившимся от него человеком; это безумное петляние по верху горы было молчаливым и упорным. У Евишека не хватало дыхания.

– Не могу! – выдохнул он и остановился.

– Я тоже не могу, – прозвучал из тумана гулкий голос.

Евишек опустился на камень, с трудом переводя дух.

– За больным охотитесь, – громко прохрипел голос. – Выгнали из постели, лишили крова. Неужто вам этого мало? Мало вы мне зла причинили?

– Вы больны? – воскликнул Евишек.

– Чего вам еще нужно? – сетовал голос. – Это не по-людски! Отвратительно! Оставьте меня наконец в покое!

– Идти вам некуда! – воскликнул встревоженный Евишек. – Вас наверняка схватят. Гора окружена.