– Насмерть?

Славик кивнул.

– Насмерть. Лежит там, уткнувшись лицом в землю… прикрытый хвоей. Все кончено.

Евишек молча пошел развести огонь, чтобы сварить гостям кофе… «Все кончено», – твердил он, глядя на языки пламени; разбился насмерть, прикрыт хвоей. Пламя жгло глаза, и он, сняв очки, вытер слезы. Все кончено.

Славик тщился что-то доказывать комиссару насчет ясного случая. Евишек совсем не понимал его и не мог взять в толк, почему это он так оживлен. Трясущейся рукой Евишек тронул струну скрипки. Струна распелась, и Евишек отдернул руку, будто обжегся. Славик замолк на полуслове, комиссар вздрогнул, а Пилбауэр поднял свои припухшие веки.

– Простите, – прошептал Евишек.

– Это звучало как рыданье, – растерянно проговорил взволнованный Славик. – Грустная, в общем, история. Если бы я только знал…

В комнатке никто не шелохнулся. Славик до крови кусал губы.

– В нем было нечто необычное, – начал он опять, – это все чувствовали. На наших глазах он вырастал в сверхчеловека. Мне хотелось бы его понять, и поэтому, только поэтому я преследовал его. Эх, наверное, лучше не раскрывать тайны, чем… чем… – Славик помрачнел. – И теперь он мертв – затравили.

– По крайней мере… отмучился… – неожиданно отозвался Пилбауэр.

В комнатенке воцарилась гнетущая тишина. Евишек близорукими лазурно-голубыми глазами оглядывал своих гостей; видел неподвижно застывшего Пилбауэра, который, опустив веки, погрузился в раздумье и, казалось, о чем-то вспоминал; видел Славика, истязавшего себя упреками и угрызениями совести; видел комиссара, изнуренного, уставшего и сгибающегося под тяжестью скорби и слабости, будто малый ребенок. «Ведь вы могли бы с ним договориться – все вы! – думал Евишек. – Он был так несчастен и желал лишь спастись – как легко вы могли бы его понять!»

– Я говорил с ним, – робко обронил он. – В нем не было ничего загадочного.

Славик поднял удивленный взгляд.

– Как так не было?. .

– Не было, – повторил Евишек, – ведь он жаловался, страшно жаловался на все.

– И вы его не боялись? – спросил комиссар, внезапно пробуждаясь.

– Нет. Если бы вы только слышали… Ах, как легко вы поняли бы друг друга!

1917