И сегодня, идя к ней на встречу, как он внушал себе, «деловую», Артур еще не был уверен, что у них что-либо получится. Личные и служебные отношения он до сего раза никогда не смешивал. Но вот сейчас что-то произошло с ним: дико было бы встать и уйти от женщины, которая тебе так сильно нравится. И он отлично знал, что тоже нравится ей. Иначе никогда бы не согласилась дурачить Арнольда Шишкарева. Понял, наверное, это и умный Дед, привлекший молодую женщину к операции, которая, по-видимому, ничего сенсационного не даст...

— Ты давно, Артур, никому в любви не признавался, — с ноткой горечи произнесла Кристина.

— В любви? — вырвалось у него.

— А ты что, ее похоронил в могиле вместе с женой? — Очевидно, Кристина немного опьянела, иначе не произнесла бы этих жестоких слов. Однако Артур не почувствовал возмущения, негодования. Она права: нельзя вечно жить прошлым... Где-то он читал — об этом сейчас много пишут, — что отлетевшая на небеса душа умершего человека живет в иных измерениях и даже на других планетах, и ей, душе, земные радости и горести даже близких людей остановятся безразличными. Духовное существование в космосе — это высший уровень жизни после смерти. Так что Ирина и Наташа вряд ли его, Артура, осудят, если он полюбит золотоволосую женщину...

— Любовь... — сказал он, вертя в пальцах рюмку и не глядя на Кристину. — Слово-то какое простое, а я действительно не произносил его уже два года. Ни разу.

— Прости, Артур, — она положила свою розовую ладошку на его руку. — Даже не знаю, чего это я разозлилась на тебя?

— Кристина, два года жила во мне только одна ненависть к выродкам рода человеческого, а точнее, нелюдям, — тихо выдохнул он. — Но ты, кажется, разбудила меня от этого кошмарного сна... Мне очень хорошо с тобой. Я будто тону в твоих синих глазах.

— А мне почему-то трудно выдерживать твой взгляд, — призналась она.

Взяла его руку и положила в вырез халата. Оказалось, что под ним нет бюстгальтера, а немного позже он убедился, что и трусиков тоже нет. А какие у нее были гладкие теплые ноги! Но это было позже… А сейчас он, глядя ей в глаза, встревоженно сказал:

— Этого раньше не было...

— Чего, милый? — Она даже пухлую губу прикусила, чтобы не отвести взгляд от его пронзительных серо-зеленых глаз.

— Я не хочу, чтобы мой взгляд... — он запнулся и, вздохнув, закончил: — Был неприятным для тебя!

— Это не так, — возразила она. — У тебя, дорогой, красивые глаза... Просто...

— Что? — улыбнулся он.

— Давай всегда будем друг другу говорить только правду?

— Я тебе еще ни разу не соврал.

— Знаешь, почему я попросила тебя не уходить? Мне страшно теперь быть одной в квартире, Артур. Я чувствую, что этот мордатый подонок бродит вокруг дома, он может в любой момент вломиться ко мне. Они все могут, эти бандюги!

— Не преувеличивай, — сказал он. — А этого Хруща я рано или поздно прижму к стенке... В нашем деле мало знать, что тот или иной — преступник, важно взять его с поличным, на деле, и иметь вещественные доказательства, улики против него. Иначе суд и рассматривать дело не станет. Преступники это прекрасно знают и, творя свои черные дела, стараются не оставлять следов... А нет следов — нет и преступления. И хорошему адвокату ничего не стоит оправдать на суде даже убийцу. Сколько их, благодаря защитникам, сейчас на свободе — не сосчитать!

— И ты всю свою жизнь будешь их преследовать? — с грустью посмотрела ему в глаза Кристина. — Но ведь это ужасно!

— Ты будешь свет в моем окошке, — улыбнулся Артур. Он понял, что она пожалела его. В триллерах и боевиках про полицейских много разной туфты, как выражаются его бойцы, но и есть одна большая правда — это то, что жены, издерганные опасной работой мужа, которого в любое время суток могут вызвать на задание, связанное с риском для жизни, — жены не выдерживают и уходят от мужей-полицейских, отчего те становятся еще злее и беспощаднее...

Она обхватила тонкими руками его шею, поцеловала в губы. Оторвавшись, сжала ладонями его щеки и, глядя в глаза, проникновенно сказала:

— А когда ты, Артур, рядом, мне хорошо и спокойно. И знаешь, о чем я еще подумала? Будто знаю тебя уже тысячу лет! — И она положила свою золотоволосую голову на его плечо.

— Кристина, ты меня не жалей, пожалуйста, — гладя ее волосы, попросил он. — Я не терплю этого. Жалость расслабляет. И унижает.

— А любить тебя можно? — глядя в сторону и пряча улыбку, спросила она. — Это не запрещено?

— Я боюсь поверить в такое счастье, — прошептал он.

Рослый, плечистый мужчина стоял в подъезд пятиэтажного здания на Суворовском проспекте и курил. Голубоватый дымок тянулся вверх, к освещенным окнам над его головой. Тяжелое мокрое лицо мужчины было хмурым, при каждой затяжке бритые щеки втягивались, а на скулах вздувались желваки. Он чем-то походил на голодного волка. Глаза мужчины были устремлены на тускло освещенную парадную дверь дома напротив. Шел второй час ночи, и на Суворовском было пустынно, даже машины редко проносились мимо, лишь кошки шастали у парадных и арок. Такие же бездомные собаки не обращали на них никакого внимания. Кошки и собаки промышляли на помойках ночами, а утром с палками и металлическими крючьями к мусорным бакам пожалуют люди с мешками и рюкзаками, выискивая поживу. После людей при свете дня не обойдут своим вниманием помойки голуби и вороны, не говоря уж о воробьях.

В парадной дома стоял Михаил Ломов. У его ног валялись окурки сигарет «Кент». Всякий раз, когда на той стороне улице хлопала дверь или лязгал лифт, Хрущ настораживался и чуть отступал в сумрак полуоткрытой двери, чтобы его не увидели. Чаще всего выходили мужчины, чтобы убедиться, что в ряду выстроившихся вдоль тротуара машин цела его собственная. Мужчин сопровождали овчарки или ротвейлеры. Долго на улице не задерживались: накрапывал мелкий дождь, по крышам разгуливал ветер, грохоча железом. Небо над головой туманно-серое, без просветов, блестел мокрый асфальт, из водосточных труб брызгали тоненькие струйки. Выплюнув очередной окурок, Ломов машинально потянулся рукой к карману за пачкой и зажигалкой, но вдруг замер: почти задев хвостом его грязные кроссовки, к двери проскользнула громадная серая крыса. Даже не оглянувшись на него, она неторопливо пробежала вдоль фундамента дома, волоча по мокрому асфальту свой бледный голый хвост, и скрылась в подвальном отверстии. Здесь еще не открыли магазинчик, и окошко было не застеклено.

«Тьфу, какая пакость!» — сплюнул Хрущ и даже передернул плечами, будто от озноба. Крыса показалась ему размером с кошку. Мелькнула подлая мысль, что хорошо бы такую тварь подбросить Кристине в ванную... Ведь это из-за нее не спится Михаилу Ломову, из-за нее он ночью притащился на Суворовский и мокнет тут напротив ее дома… Несмотря на уговор с Яковом Раздобудько, своим боссом, Хрущ никак не мог выкинуть из головы Кристину. Нет, он не звонил ей, не ломился в дверь, но два-три раза в неделю приходил сюда и подолгу смотрел на парадное ее дома. Не молодую женщину поджидал здесь бандит — Васильева так поздно не выходит из квартиры, — заприметил он нового ее хахаля, который недавно появился на горизонте. Почти такого же роста и возраста, как и он, Ломов, мужчина с какой-то дурацкой тросточкой слезал с пятого или седьмого троллейбуса на остановке в восьмом часу вечера и шел к Кристине. Иногда мужчина оставался на всю ночь, но чаще всего уходил от нее в одиннадцать — в половине двенадцатого. Смелый, говнюк! В такое время редко кто решается выходить на улицу без особой нужды. А этот идет себе по тротуару как ни в чем не бывало, в черном плаще, серой кепке и своей блестящей тросточкой помахивает... На остановке, что неподалеку от парадной, где облюбовал свой пост Хрущ, садился в троллейбус и уезжал в сторону Невского проспекта. Тонкое правильное лицо, крупные глаза, русые волосы, походка легкая, спортивная, но не скажешь, что атлет. Хрущу с таким вшивым интеллигентом и делать было бы нечего, повстречайся они на узкой дорожке...