Обо всем этом Горец услышал в бараках. Гореваны перешептывались между собой, сторонились чужака, подозревая в нем стукача, но ему нередко удавалось подслушать посторонние разговоры. И из них кирпичик по кирпичику он выстраивал свое миропонимание.

Поляна каменных мешков напоминала солдатский плац, залитый светом прожекторов, с десятками круглых отверстий, между которыми оставалось место для маршрута караульного. Внутри половины мешков находились бедолаги заключенные, измученные, страдающие.

Надсмотрщики протащили Горца над лунками и аккуратно опустили в свободную. Никита шипел, когда касался стенок, кусающихся электричеством. Он чувствовал себя морковкой, посаженной в грядку. Отпустив руки Горца, надсмотрщики удалились, громко разговаривая о «бабах». Никита аккуратно вытянул рук вниз, стараясь не дотрагиваться до стенок мешка. Пару раз он коснулся и получил слабенькие, но довольно болезненные уколы тока. Теперь ему предстояло стоять ровно, не шелохнувшись, день, два, пока Бодало не смилостивится и не прикажет его вытаскивать. В этот момент Никита захотел умереть. Стоять несколько суток, не облокачиваясь на такие соблазнительные и опасные стенки, не спать и не есть, гадить под себя, чувствовать себя животным, поставленным в стойло, опасным животным.

Стоя в каменном мешке, Никита проклинал себя за длинный язык. И зачем ему потребовалось рассказывать остальным заключённым всю правду о себе, кто его за язык тянул. Зачем им знать, что есть и другие миры, где к людям относятся одинаково, или почти одинаково, независимо от расы и цвета кожи, от происхождения и прочей невнятной шелухи. А если тебе что-то не нравится, то можешь наняться на первый же крупный пассажирский или торговый даль-проникатель и отправиться к иным планетам, выбирая мир себе по вкусу.

Никита рассказывал им, надеясь, что его рассказы пробудят их к жизни, заинтересуют, заставят действовать, и тогда они выберутся вместе из резервации. Но его россказни вызывал интерес только у «дятлов», которые доносили на него надсмотрщикам, после чего Бодало проводил с ним воспитательную беседу, и отправлял в мешок.

Никита попробовал три раза достучаться до душ забитых, опущенных гореванов, четвертого раза не будет, решил он для себя.

Когда сидишь в каменном мешке, самое страшное это не свихнуться со скуки, не поднять руку к зубам и не перегрызть себе вены, чтобы только не длить мучения. Два дня назад в барак приволокли горевана с зашитыми руками, двенадцать дней просидел в мешке, уставясь больными глазами в небо, не выдержал, только его успели спасти и заштопать. Правда после того что он вынес жизнь воспринимается как нескончаемая каторга, а смерть как спасение, глоток свободы. На работу гореван больше не вышел, так и сидел целыми днями неподвижно на полу и разглядывал стену перед собой. Усталость под давлением времени превращается в отупляющее равнодушие. Избитое тело забывает о своем существовании. Остается только скука, нескончаемая сухая скука разрушающая шестеренки головного мозга, съедающая их ржой.

Никита не мог себе это позволить. Он не умел сдаваться, бороться до последнего, пока ты жив, пока ты дышишь и из глаз текут слезы, надо сражаться за жизнь, за следующий глоток воздуха, за каждую слезинку, увлажнившую глаза. А уж что, что, а бороться Никита умел. Он родился больным, недоношенным, но с дикой звериной жаждой жить.

Сидя в каменном мешке, Никита разглядывал стену перед собой и думал о разном. Время от времени он погружался в теплую ласковую дремоту, разрушаемую каждый раз когда над поляной включались прожектора и звучала громкая пилящая нервы музыка.

Он должен отсюда выбраться во что бы то ни стало. Он вам не дерьмо в прорубе, господа летиане, и не даст себя сгноить заживо в резервации в концентрационном лагере, откуда то из глубины памяти всплыло страшное название. Что оно означало? Откуда оно взялось в его голове? Никита даже боялся предположить. Но это слово очень точно описывало тот котел, куда его бросили вариться.

Но как выбраться отсюда? Одного желания мало, нужны возможности, соратники, но все его попытки найти единомышленника с треском провалились. Значит, остается надеяться только на себя. Резервация сделала из гордых свободных гореван тупых послушных овец. Их поведут на убой, а они будут думать вкусный ли шашлык из них получится. И будут расстраиваться что мясо окажется жестким, и они не понравятся господам хозяевам на вкус.

И такая в этот момент злость взяла Никиту, что он от всей дури боднул головой стену, воткнув в нее руки раскрытыми ладонями. Это был жест отчаяния. Он не видел выхода. Он заблудился в дремучем лесу, и волки уже точили ножи, рассчитывая им полакомиться. Его основательно тряхнуло током, пробрало аж до мозга, встряхнуло и взбудоражило.

Надо действовать. Надо попытаться сбежать отсюда, пускай одному придется уходить в бега. Ждать, пока его здесь отыщет Магистр и спасет, напрасная трата времени. Можно было попытаться вызвать его по «разгоннику», но их переговоры могли засечь, Горец не хотел рисковать свободой Отца Родного и Ежонка. Никита не умел ждать у моря погоды, он привык диктовать погоде свои условия. Сказывалась дурная наследственность, дед по материнской линии в свое время полжизни поработал климатическим инженером на Эдинбурге. К тому же у Бориса были свои тревоги, надо о Тане заботиться. Конечно, Никита сделал все, чтобы ее спасти и увести погоню в сторону, но случиться могло все что угодно. И это убивало больше всего. Он тревожился за Ежонка, боялся, что она угодила в лапы к этим чудовищам, и одна только мысль об этом убивала его.

Закрывая глаза, Никита видел перед собой гончих, их длинные вытянутые тела, сплюснутые головы в развивающемся ореоле щупалец-волос и большие вечно подозревающие дурное глаза. Такими он увидел их в первый раз на площади Роз, перед Южными воротами в Мирграде.

Капитан Рудоу заметил его первым и указал на него Гончим, приказав «взять его». Горец, прощаясь, бросил последний взгляд на подземный переход и фонтан в центре площади, развернулся и побежал изо всех сил. Надо было увести погоню, как можно дальше от этого места, запутать следы, заставить забыть, что беглецов было двое.

Горец бежал сквозь толпу, расталкивая недоумевающих, раздраженных летиан в стороны. Одного толкнул, другого ударил случайно локтем, у третьего выбил из рук телефон. В воздух взвилась толстая папка, рассыпая листы документов. В спину ему неслись проклятия и ругательства, но он не замечал этого. Он чувствовал преследователей. Они летели вслед за ним, и им никого не приходилось толкать. Перед их приближением, летиане сами расступались в стороны, пропуская вперед быстрых гибких гончих.

Еще чуть-чуть, и они его настигнут. Повалят на асфальт и загрызут, если Рудоу не вмешается вовремя и не оттащит их в сторону.

Горец сбил с ног очередную девушку, она упала на асфальт ему под ноги, он зацепил ее ногой, и почувствовал, как падает сам. Устоять на ногах не удалось, он рухнул, в последний момент сгруппировался, перекувырнулся через голову и обернулся посмотреть все ли целы.

Погоня была очень близко. Гончие бежали, низко пригнувшись к земле, щупальца развивались за ними по ветру, руки запрокинуты за спину, отчего они напоминали конькобежцев-спринтеров.

Сбитая с ног девушка сидела на асфальте и, казалось, вот-вот заплачет. При падении она сильно ударилась, да к тому же сломала каблук. А он, причина всех ее несчастий, сидел на корточках напротив нее и хищно ухмылялся.

Горец почувствовал волну ненависти, покатившуюся от нее, в следующую секунду она выхватила из сумочки электрошокер. Горец успел откатиться в сторону, туда где он только что находился выплеснулся узко направленный разряд электричества, способный парализовать его.

Он не стал дожидаться повторного разряда, вскочил на ноги и бросился прочь, с каждым шагом убыстряясь. Он старался увеличить дистанцию между ним и гончими.

Куда бежать? Где затеряться? Где он сможет продержаться достаточно времени, чтобы Аркел Арм успел спрятать Таню. Плутать по улицам он долго не сможет, гончие знают эти улицы с детства, они мигом просчитают его траекторию, и найдут способ окружить и схватить. Спуститься опять в метро, и попытаться уйти на другой конец города? А что если Аркел Арм пойдет этим же путем, и Никита невольно выведет на него преследователей.