Мужчина на эту просьбу только эгоистично усмехнулся, потрепав чёрные волосы пианистки, которая была заметно ниже него, самолюбиво отвечая:

— Где же та ненавистница музыки? — посмеялся он немного грубо.

Её слова будто пролетели мимо ушей Брауна, поэтому Карен решила ещё раз повторить, но с большим энтузиазмом.

— Научи меня, Ричард.

Сигарета неустойчиво болталась во рту у мужчины. Парень, уже осознав всю серьезность просьбы студентки, немного удивился. Правда. Он отошёл на два шага, докуривая оставившую половину сигареты. Девушка терпеливо ждала, наблюдая за проворными пальцами виолончелиста, что несколько минут назад творили волшебство.

— Я — виолончелист. Чему я могу научить пианиста? — наконец высказал свое мнение парень, когда от сигареты оставался только окурок.

— Я не прошу учить играть, я прошу научить меня исполнять, — сладко произнесла леди.

Наконец, втянув последнюю порцию яда, парень выкинул опустошенный никотин, строго осматривая студентку.

— Хорошо, — прокуренным голосом произнес профессор на замену. — Я согласен, но если только твоё эссе пройдёт на отлично. Договорились, Карен Батлер?

Окрылённая радостью, студентка, придя в свою опустошённую квартиру, села за ноутбук, готовясь выполнять данное обещание, но когда её пальцы уже лежали на клавиатуре, она поняла, что не может напечатать и слова, чтобы описать шестиминутное исполнение.

Она писала, стирала и вновь писала. Выходило только глупое перефразирование слова «прекрасно». Одни синонимы одного предложения. Карен не писательница мирового масштаба. Она не умеет твёрдо излагать свои мысли на белом листе. Именно тогда у неё появилась идея. Глупая, детская, но глубокая затея.

Девушка, как только нашла Брауна в огромном университете после всех пар, вызволила его из кучки бумажной волокиты, дорогого виски и приятной классической музыки в класс фортепиано, отговариваясь, что единственное её эссе должно быть передано лично в руки преподавателю.

Пианистка села за чёрный трон музыки, нежно кладя пальцы рук на черно-белые клавиши рояля. Когда полная тишина достигла ушей, девушка испустила первый звук. С первых же аккордов профессор на замену понял: Шопен. Ноктюрн. op.55 №1.

Ноктюрн вызывал ностальгию по первому снегу. Каждый форшлаг ласково касался перепонки ушей, заставляя расплыться в удовольствии. Виолончелист увидел в этом произведение некую грусть расстояния с самим дорогим человеком. И ты сидишь на подоконнике, наблюдая за изящностью хлопьев снега, вспоминая каждую извилину её тела, каждую черту её лица, каждую трещинку на её губах, каждый момент, проведенный с ней. Даже сердце Ричарда облилось грустью, но когда пианистка плавно подняла руки вверх, ярко выражая конец, родилось ощущение, будто чего-то не хватает. Чего-то очень важного…

— Что это? — немного несуразно произнес парень сквозь дым.

— Это эссе, — смышлёно ответила девушка. — Музыка — это, своего рода, тоже язык, верно? Музыканты передают свои эмоции в мелодии, разделяя со слушателем свои ощущения. Это и есть моё эссе.

И Браун засмеялся. Он хохотал так, будто это последний раз, когда ему позволено выражать эмоции. Но, на самом деле, ему было больно. Больно до глубины души, вызывая место веселого смеха — болезненный.

Карен была в недоумении..

— Окей, — успокаивающе вновь посмотрел на Карен профессор. — Я буду учить тебя, буду.

На самом деле, Ричард не понимал, как он будет учить этого ребенка. Он только помнит, что сам всегда играл не как все, вызывая у слушателя невольные слёзы. Именно благодаря этому «дару» он и стал известным виолончелистом. Именно благодаря этому «дару» его сочинённые ноты стали быстро выкупать в музыкальных прилавках. Но настырность девушки просто не позволяла грубому «нет» выскользнуть из-под крепких губ Ричарда, поэтому виолончелист просто сдался.

— Обещай, — вместо сентиментального возгласа «Правда?» вполголоса попросила студентка. — Обещай, что будешь со мной до конца. Не дашь забыть твою музыку.

Ричард не мог проронить ни слова, ведь уже в апреле не будет марта, а в мае не будет апреля. Время будет идти своим чередом, оставляя за собой ускользающие месяцы. Виолончелист понимал, что где-то через несколько лет, в начале весны Батлер будет до сих пор искать тот нелюбимый март, что свёл их с красноволосым, и то обещанное «До конца». Мужчина прекрасно знал цифры своего конца, но когда наступит конец у Карен? Он не мог позволить девушке смотреть на холодную весну, наполненную музыкой воспоминаний, когда за окном тёплое лето чистого листа.

— Ты не голодна? — перевёл разговор профессор. — Я слышал, что здесь есть хорошее кафе. Я угощаю.

Запах зернистого кофе и горячих вафель заставляли развеять напряженную ауру между ними. Мужчина плавно скользил ручкой по белым листам бумаг, что-то подчёркивая, зачёркивая и вновь записывая. Бумаги выглядели точно так же, как и о листы в том классе, откуда Карен вызволила парня.

— Что ты пишешь? — необыкновенно тихо спросила пианистка, немного глотнув из чашки крепкого капучино. — Может, оставишь работу и спокойно поешь? — немного шутливо произнесла черноволосая.

— Это не работа, — не отрывал он взгляд от бумаг, перечитывая всю ручную работу. — Это некое хобби. Я записываю всё, что происходит, расписывая эпитетами каждую мелочь, превращая в художественное произведение, — наконец он взглянул на студентку с лёгкой нервозностью в глазах, изредка кидая осуждающий взгляд на табличку о запрете курения в здании. — Помогает не забыть некоторые фрагменты…

Карен не было интересно, но неловкая тишина между ними раздражала пианистку. На самом деле она просто мариновала мужчину, чтобы задать более важный, серьёзный вопрос.

Посмотрев на Брауна взглядом, наполненным серьёзностью, она, наконец, произнесла:

— Почему ты не дал то обещание?

Ричард ожидал такой вопрос, поэтому прямолинейность девушки не смутила мужчину. Он медленно положил ручку на стол, вглядываясь в сплетение пальцев рук, погружаясь в раздумья. После долгого отсутствия, он, наконец опёрся на стул, делая несколько плавных глотков кофеина и спокойно пронзая пианистку взглядом.

— Потому что я умираю, — смело ответил виолончелист. — Глиома ствола головного мозга. Я хотел пройти курс лечения, но мой организм не отвергает препараты, — он так говорил, будто этот диалог был прокручен несколько сотен раз. — У нас разные расстояния «до конца», поэтому я не могу обещать, что дойду с тобой до твоего конца.

Карен была напугана. Она была напугана настолько, что вкус вафель был подобен жесткому картону.

— Какое твоё расстояние? — ели слышно спросила девушка.

— Мое счастье, что болезнь прогрессирует медленно, — всё же вытащил сигарету красноволосый, невзирая на запреты. — Этой зимой врачи дали срок в один год.