Они были необычными влюблёнными. Они были чем-то за гранью правил и законов. Не теми влюблёнными из жалких романах, в которых из-за смертельной болезни главный герой отстранял от себя любимого. Не теми влюблёнными, которые превращают свою любовь в одну сплошную драму. Как бы это странно не звучало, но они прекрасно осознают конец этой безрассудной истории между двумя потерянными музыкантами. Именно поэтому каждый день на счету, ценен, как никогда прежде.

Они хотели проводить каждый день так, будто это последний восход горящего солнца, последний взгляд на лазурное небо, последний цитрусовый закат и последние уставшие звёзды, что ассоциируются с занавесом рутинного дня. Карен смогла переехать в двухэтажный пентхаус Ричарда всего за неделю. С переездом их жизнь стала ещё более повседневной, чем была. Университет, готовка, стирка, поход в магазин за продуктами, уроки фортепиано от Брауна, игра на грубой виолончели и вечное ночное кино с миской сладкого попкорна. В какой-то степени в этих серых днях и крылось их необычайное счастье.

— Я слышала, что 12 августа у тебя снова будет концерт, — взмолилась Карен в одно ясное утро, сидя за роялем, купленным Ричардом ещё на позапрошлой неделе специально для его неё

— Да, — протяжно курил виолончелист, наблюдая за игрой пианистки и изредка поправляя её грубым басовым голосом.

— Это же через неделю… — её голос был тонким и тихим, словно девушка боялась нарушить приятную между ними тишину. — Почему ты мне ничего не говорил?

Батлер казалось, что с каждым днем Ричард курил всё больше, выжигая свои лёгкие токсинами. Уже создавалось впечатление, будто парень просто дышит никотином. Будто кислород не может проходить через бронхи без смазки табака. Это выглядело ужасно… Студентка пока сама не знает — курение это или болезнь вызвали у старшего необычно-красного цвета уставшие круги под глазами и бледные губы, кожица с которых по-отвратительному облезала.

— Забыл… — его «забыл» прозвучало лживо, тревожным звоночком отзываясь в голове Карен. — Не хочешь со мной выступить? Ты стала немного лучше играть в последнее время.

— Немного…

— Там будет куча народу и очень важные люди, — жалко проигнорировал её Браун. — Концерт будет не только мой, но и ещё двадцати таких же, как я. Там не инструмент важен, а известность артиста. Мне поручили исполнить три пьесы. Одну из них я могу исполнить в дуэте с тобой, чтобы…

— Нет, — твёрдо ответил маленькая, но взрослая Карен. — Я не справлюсь.

Ричард нервно кусал губы, будто задумываясь, сказать или промолчать. Солнце притаилось за серыми тучами, пряча поджаренный город. С приходом тени в комнате, снизошёл и печально-подбадривающий взгляд виолончелиста.

— Когда ещё мы сможем выступить вместе? — его голос казался жёстким и потерянным. — Возможно, это последний шанс сыграть вдвоем на большой сцене…

— Не говори так! — девушка с громким щелчком закрыла рояль, тихо страдая каждый раз, когда он напоминает ей о времени. — У нас ещё многое впереди. Мы успеем ещё кучу концертов вместе отыграть. Вот увидишь, скоро я стану такой же популярной, как ты! И потом мы вместе поедем в Англию. Ты познакомишь меня со своими родителями, купим большой- пребольшой дом на берегу океана. Мы поженимся, я рожу тебе дочку. Если хочешь, то могу и сына, и будем…

— Хватит лгать самой себе, Карен!

Как же она сейчас нуждалась в этих «Всё будет хорошо, правда». Дисфория окутала сначала разум, потом тело и, наконец, добралась до души. Мечты дразнили их обреченную судьбу над словом «вместе». Их всегда пугала разлука, но ни один не показывал свой страх, ведь каждый должен подавать достойный пример друг другу. Пример быть сильным. Пример уступать и смириться.

— Хорошо, — подавленно прошептала Батлер. Интонация этого ответа не уступала интонации слов «Вчера моя кошка сдохла». — Только одно произведение, ведь так?

— Так. — Ричард не знал, радоваться ему или печалиться на согласие. — Я давно хотел с тобой сыграть Шопена. Этюд, op.25 №7 обработка А. Глазунова для виолончели и фортепиано — парень включил на своем айфоне короткую аудиозапись этого произведения, с наслаждением демонстрируя пьесу.

Акцент скорей идёт на виолончель, чем на фортепиано. Но, по правде говоря, Карен никогда ещё не слышала эту мелодию Шопена в обработке для виолончели. Сочетание лёгкости фортепиано и тяжести виолончели невообразима. Эта мелодия напоминает их мимолетную историю. Такую же романтичную, безрассудную и трагичную. Студентку зацепила эта версия произведения.

— Грустно, — немного тихо и разбито подметила пианистка.

Мужчину подхватил смех. Пусть немного наигранный и громкий, но зато смысловой. Этот болезненный смех говорил о многом. О его душевном состоянии. Девушка рвала душу изнутри, понимая состояние любимого.

— Забавно, правда? — утихомирил свой лживый хохот виолончелист. — Прям будто про нас писали произведение.

— И правда, — усмехнулась Карен, зарываясь в волосах от ужасно-жгучей боли в областидуши и сердца. — С нас…

Их дыхание двигалось в такт музыке. Равномерное, прозрачное и обречённое. Довольно красивое произведение ласкало уши. Как в одной композиции могло крыться так много? Композитор будто знал их до каждого судорожного вздоха, до каждых мимолетной мысли, до каждой еле заметной улыбки. Батлер должна признаться, что чувствовала себя растерянно.

— Я играла это произведение на первом курсе, — она старалась смыть с себя все эти странные ощущения весёлым голоском и нудными словами. — Но здесь у фортепиано идёт другая тема. Не уверена, что смогу всё переучить за неделю.

— Нет ничего не возможного, — загадочным полушепотом сказал Ричард, закусывая мочку уха рядом сидящей девушки. У той, что заставляла сердце биться чаще. — Есть только мы и наши желания.

Эти покусывание, грубый прокуренный голос и запах выжженных сигарет заставляли Карен издать малозначительный стон, говорящий о её желании. Она проворными пальцами зарылась в горящие красным пламенем волосы Ричарда, нежно поглаживая больную глиомой голову.

— Хочу ещё раз получить второй урок, — похотливо произнесла студентка.

На самом деле это было очень тяжело для двоих. Иногда хочется уткнуться в пуховую подушку, напоминающую маленький клочок неба, и прорыдать все оставшиеся четыре месяца… Но большие мальчики и девочки не плачут. Большим мальчикам и девочкам запрещено болеть, вызывать жалость, быть слабыми и беспомощными. И что же делать пианистке, если она ещё не достигла взрослости и переросла детство? Она потерялась между этими статусами ещё два года назад, когда родители покинули её, забыв сказать важное «Ты такая уже взрослая, Карен». Если тебе никто не оповещал о взрослости твоих лет, то зачем становиться старше? Это глупо.

Девушка исполнила обещание, данное Ричарду по собственной же глупости. Она выучила эти ноты, что больше похожи на мерзких жуков, чем на восьмые, шестнадцатые и тридцать вторые, сидя двадцать пять часов в сутки за роялем. С каждой выученной страницей ранимое сердечко девушки трескалось сильнее, вызывая невыносимую боль в области груди. Эта пьеса каждый раз отбирает надежду на Happy And в их истории. Маленькие осколки от трещин в сердце упивались в лёгкие, отчего Карен с каждым вдохом умирала, хороня себя под нотными листами. И даже с таким, на первый взгляд, непонятным недугом существовало некое обезболивающие специально для Карен Батлер — запах Брауна.