Ничего.

С поверхности Пахнера Барьер мимозанского вакуума выглядел совсем иначе. Оттуда он представлялся сверкающей сферой, отливавшей в центре синевой и сталью, но сияние это по мере приближения к границе меняло оттенок под воздействием собственного допплеровского сдвига. Цветовой градиент четко очерчивал идеально сферическую форму Барьера. Впрочем, при некотором усилии воображения можно было представить себе, как по мере удаления от наблюдателя граница искривляется, расширяясь со скоростью в половину световой. Из-за этого, между прочим, относительная площадь скрытого Барьером неба не могла служить надежной мерой его близости. Переводя взор от ближайшей его точки к более удаленным, можно было совершить путешествие во времени в эпоху, когда Барьер отграничивал куда меньшее пространство. Звездный свет, задевший, окаймивший и очертивший сферу столетиями раньше, по существу не переносил к наблюдателю никакой информации о текущем ее размере. Когда Чикайя отправился в путь, Пахнеру оставалось два с небольшим года до поглощения Барьером. Впрочем, в предшествующее десятилетие форма границы не слишком изменилась. Как и раньше, при наблюдении с поверхности планеты она отделяла примерно сто двадцать градусов небесной сферы.

Чикайя отправлялся на Пахнер, чтобы побеседовать с потенциальными беженцами. Он был вынужден покинуть эту планету

намного раньше, чем самые отчаянные из них (те планировали задержаться вплоть до самых последних секунд перед поглощением). Но, насколько ему было известно, из всех тех, кто собирался эвакуироваться, он был единственным, кому вздумалось подойти к Барьеру ближе, чем в момент бегства. Обреченные планеты не представляли никакого интереса как наблюдательные посты; когда интересующий объект приблизится на нужное расстояние, от него вообще-то уже надо удирать со скоростью света. «Риндлер»[27] и был таким вечным беглецом, но удирал не быстрее, чем требовалось. На скорости, равной скорости Барьера, поведение границы резко менялось: с наблюдательной плиты бесполезно было искать зловещую эмблему катастрофы, знакомую десяти тысячам обреченных цивилизаций. Барьер наконец выглядел таким, каким был на самом деле: бесструктурной, нематериальной, бескрайней стеной, разделявшей два совершенно чуждых мира.

― Чикайя! — окликнули его.

Он обернулся. Рядом находилось, пожалуй, около десятка человек, но все чем-то были заняты. Потом он заметил спешащую ему навстречу с распростертыми руками долговязую фигуру. Чикайя не узнал этого человека в лицо, но Посредник услужливо представил знакомую сигнатуру.

― Янн?

Чикайе уже много веков было известно, что Янн тоже направляется на борт «Риндлера». Но меньше всего он ожидал повстречать его здесь, на краю наблюдательной площадки. Они обменивались сообщениями через десятилетия и световые годы, и все это время Янн пребывал в бестелесной форме.

Полузнакомое существо остановилось перед ним.

― Ты как?

Чикайя улыбнулся.

― Я в отличной форме. А ты, кажется, слегка прибавил в весе.

Янн сконфуженно передернул плечами.

― Это в местной моде. Я по-прежнему нахожу это абсурдным: зафигачить миллионы тонн всякого хлама на такую орбиту взамен пары сотен килограммов оборудования и кваспов. Но приходится учитывать, что они уже опередили меня и реализовали эту идиотскую затею. Кроме того, большинство присутствующих на борту носят физические тела, и мне это тоже стоит принять во внимание. Мне надо в самую гущу событий. Иначе вообще не было смысла сюда лезть.

― В этом есть резон. — Признал Чикайя. Он терпеть не мог кого-то к чему-то принуждать или силком выводить из привычного облика. Но политические реалии оказались неумолимы.[28]

Если оптимисты правы в своих оценках, и нынешняя скорость наступления Барьера максимальна, простейшим выходом из затруднительной ситуации будет бегство. Коль скоро весь твой мир уже запущен в компактной, устойчивой к внешним воздействиям аппаратуре, разработанной специально для условий межзвездного пространства, перспектива существования под прикрытием щита, отводящего угрозу релятивистских столкновений с газопылевыми частичками, при постоянном ускорении до нужной скорости (половина световой плюс-минус сколько-то) прочь от угрозы, не представлялась немыслимой или неприемлемой. Около десятка бестелых общин и несчетное число разбросанных по всей Вселенной индивидов уже избрали такой путь.

Но людям, привыкшим существовать на поверхности планеты, состояние бесконечного бегства внушало скорее ужас. К настоящему моменту мимозанский вакуум уже поглотил больше двух тысяч обитаемых систем, и хотя большинство планетолюбивых беженцев соглашались на мгновенный перенос из одной точки перехода в другую на световой скорости, число доступных для эвакуации колоний сокращалось. Меньше чем через два тысячелетия старых, давно приспособленных для жизни колониальных миров не останется вовсе. В принципе бегство можно было длить до бесконечности. Новые пригодные для обитания миры уже были найдены и обработаны с помощью высокоскоростных спороформовщиков, за которыми проследовали колонисты-люди. Каждое из временных пристанищ прослужит немного дольше, чем предыдущее, сожранное Барьером. Люди понемногу свыкались с мыслями о неминуемой гибели каждого обитаемого мира, причем не через миллиарды лет, а в течение нескольких тысяч. Пройдет в шесть раз больше времени, чем во всей письменной истории Человечества, прежде чем вся Галактика будет потеряна. В свете таких перспектив безвидная пустота между со

седствующими галактиками уже не выглядела устрашающей и непреодолимой.

Но и располагая набором спасательных кругов, нелегко было примириться с неизбежным, даром что Барьер не поглощал миры без предупреждения, и сценарий эвакуации не был окрашен кровавыми тонами. Если вообще существует физическая возможность обратить нововакуум вспять, заронить в него семя распада как противоядие семени творения, заброшенному мимозанцами, то Воплощенные единомышленники и друзья Чикайи не постояли бы за ценой, чтобы обрести ее. Не стоило даже заикаться в их присутствии о бесполезности и бессмысленности таких попыток.

Янн спросил:

― Ты только что с Пахнера?

Чикайя кивнул. Ему приятно было повидаться с Янном, но он с трудом выносил его пристальный взгляд. Крутящееся небо дезориентировало восприятие.

― А когда ты сюда прибыл?

Он не отслеживал последних перемещений Янна. Коммуникация между межзвездными странниками всегда была нелегка, сопряжена с помехами и временными лагами, а обмен информацией в непосредственной окрестности непрестанно растущей преграды сталкивался с дополнительными задержками и фрагментацией сигналов.

―

Почти девять лет назад.

― Х

а! Там-то я думал, что это ты не в своей тарелке.

Янн помедлил мгновение, интерпретируя эту метафору.

― Ты прежде бывал в космосе?

― 

Нет.

― И даже на орбиту не поднимался? — Он выглядел озадаченным.

Чикайя смутился. Для бестелого в прошлом существа Янн 

проявлял необычный интерес к тому, где был или не был его собеседник во плоти.

― А зачем бы мне туда путешествовать? В космос? Вакуум никогда не был особо привлекательным для туристов местечком.

Янн усмехнулся.

― Тебе придется по вкусу grandtour [29]? Мне хотелось бы ввести тебя в курс дел.

― Разумеется.

Все сведения Чикайи о событиях на борту «Риндлера» безнадежно устарели — хотя и не на полновесные шестьдесят лет, какие отняло бы его тридцатилетнее в один конец путешествие в нормальных обстоятельствах. Он быстро подсчитал в уме и на всякий случай проконсультировался с кораблем; действительно, на борту прошло пятьдесят два года с момента приема последнего отчета, прочитанного на Пахнере им самим перед отбытием.