С наблюдательной площадки на прогулочную аллею вела лестница. Корабль состоял из шестнадцати разборных модулей, замкнутых в кольцо и соединенных тросами с концентратором. Передвигаться по этим тросам было невозможно, но между соседними модулями были перекинуты специальные умбилики.[30] Как только они спустились с наблюдательной плиты, Чикайя увидел двигатели, скученные в концентраторе: они темными громадами затмевали звезды в зените. Едва ли их еще придется запускать. Если Барьер внезапно ускорится, «Риндлер» не успеет спастись, и членам экипажа придется бежать той же дорогой, какой они сюда прибыли: в виде пакета данных. Даже если корабль погибнет мгновенно, большинство из них лишится воспоминаний за несколько часов, и не более того. Чикайя проинструктировал свой квасп на предмет регулярной отсылки резервных копий, и Янн,
несомненно, проделал что-то в том же роде. Ему уже случилось однажды бежать от мимозанского вакуума этим путем.
Вид с узкой аллеи, по существу, мостика, дезориентировал его. В отсутствие визуальной линии горизонта, создававшейся плитой, самым заметным объектом оставался край Барьера. Чикайе показалось, будто он попал внутрь исполинской горизонтальной центрифуги, вращавшейся в плотном белом тумане на неопределимо большом расстоянии от поверхности неспокойного океана. Любая попытка отмести эту странноватую (чтоб не сказать больше) аналогию, напомнив себе, что на самом деле впереди фронт грандиозной ударной волны шириною в шесть сотен светолет, не придавала ему уверенности в своих силах.
Янн сообщил:
― У фракций появились собственные имена.
Чикайя застонал.
― Это дурной знак. Нет ничего хуже меток, скрепляющих внутригрупповую лояльность.
― И нет ничего хуже такой вот лояльности, укрепляющей нас в положении меньшинства. Мы Добытчики, а они Защитники. Так-то.
― Добытчики? А кто это придумал?
― Не знаю. Такие клички просто кристаллизуются из… вакуума.
― После ма-а-хонькой затравки, внесенной специалистами по спиновой динамике. Сдается мне, что нам оказали милость. Могли обозвать Извращенцами-Самоубийцами или Предателями-Капитулянтами.
― Нет-нет, такие прозвища тоже в ходу. Но они не имеют формальной окраски.
У Чикайи внезапно подкосились ноги. Он упал на дорожку и зажмурился.
Потом выдавил:
― Все в порядке. Секундочку… я приду в себя.
Янн мягким тоном заметил:
― Если эта картина так тебя беспокоит, почему бы нам не заменить ее чем-то более вдохновляющим?
Чикайя сердито помотал головой.
Его вестибулярный аппарат требовал прижаться к твердой поверхности, свернуться в комок, заблокировать все пути поступления противоречивых визуальных сигналов и терпеливо ждать, пока все не придет в норму. Он вытянул руки в стороны, тщательно следя за своими движениями и уговаривая себя, что сможет в любой момент вернуть равновесие. Затем открыл глаза и встал на ноги. Сделал пару глубоких вдохов.
После этого он пошел дальше.
― Но я должен отметить, что оба прозвища лишены практической ценности, — продолжил Янн. — Защитники не лучше нашего подготовлены ко встрече с мимозанским вакуумом. Но вот команда, работающая с планковскими червями, объявила о наборе новых добровольцев. У них ни дня без эксперимента. Если и есть предел гонки технологий, то, думаю, они к нему подобрались вплотную.
Чикайю такие новости не порадовали.
― Тот, кто первым дорвался до власти, использует ее, чтобы навязать свою точку зрения другим? Разве это плохое определение варварства?
Они достигли другой лестницы, которая вела на следующий уровень. Цепляясь за перила, он неуверенными движениями взобрался туда. Вид обычных предметов обстановки, пускай и беспорядочно разбросанных, принес ему неимоверное облегчение.
Они очутились в саду. Но
так
спроектированного сада Чикайя в жизни еще не видел. Стебли растений завивались причуд
ливыми спиралями, молодая листва поблескивала шестиугольными чешуйками, напоминавшими фасетки огромных составных глаз. Корабль пояснил, что растения разработаны так, чтобы успешно цвести и плодоносить в барьерном свете, хотя непонятно было, как могло это требование вызвать к жизни столь экзотические формы. Впрочем, садовники явно не перестарались с украшательством. Едва ли в межзвездном пространстве имело смысл выращивать обычные розы или орхидеи, потакая слащавой ностальгии.
В саду людей оказалось больше, чем на плите. Встречаясь взглядом с незнакомцами, Чикайя улыбался и, следуя подсказкам Посредника, изображал подходящие для каждого случая приветственные жесты. Но к формальным инструкциям, разделению на противоборствующие лагеря и так далее он готов не был.
― А разве нет уровня, на котором возможно сотрудничество сторон? — спросил он. — Если мы не придем к согласию относительно теории, способной придать смысл нашим ответным действиям, останется только погрузиться в скоростной вагон и по шпалам, опять по шпалам… до самой Андромеды.[31]
Голос Янна звучал примирительно.
― Разумеется. Не позволяй моей мрачной болтовне окрашивать всю картину в блеклые цвета. Мы еще не враги, к нашему обоюдному везению, поскольку опираемся на одни и те же базовые научные ресурсы. Нас разделяет лишь вопрос о цели ключевых экспериментов. Когда Тарек начал строить околобарьерные графы, призванные служить прототипами жизнеспособных червей, мы изолировали его от всех теоретиков и новостных групп — хотя никто всерьез не думал, что он рискует преуспеть. С тех пор он слегка помягчел нравом и согласился ограничиться графами, которые не идут вразнос, подтвердив ту или иную его гипотезу.
Чикайя начал было возражать. Янн велел ему умолкнуть.
― Да-да, я понимаю, что это соглашение изобилует изъянами. Много ума не нужно, чтобы признать успешный эксперимент ужасной ошибкой. Но кто я такой, чтобы отчитывать людей за результаты, которых они могли или же не могли ожидать?
Чикайя пробормотал:
― Задним умом все крепки.
Доводилось ему встречаться с людьми, которые, если верить их речам, без зазрения совести истребили бы все версии Касс и ее пособников, попадись они им на кривой дорожке. Правда, такие встречи были редки и отражали точку зрения экстремистов. Обычно считалось, что мимозанцам, конечно, следовало бы повести себя осторожней, но они не виноваты, что недооценили силу, которую выпустили на волю. Немногие осмеливались во всеуслышание заявлять, что на месте мимозанцев всерьез подвергли бы сомнению, не говоря — пересмотру, правила Сарумпета, нерушимые уже двадцать тысяч лет. Согласно последним имевшимся у Чикайи данным, среди миллиардов беженцев сыскались всего семнадцать, кто настояли на своем и приняли смерть. Он понимал, что самоубийства эти на совести Янна, как и бедствия тех, кто был вырван из дома и изгнан в неведомое. Но отношения к явлению как таковому это не меняло. О вакууме следовало судить по его собственным качествам, а не как о суррогате, обреченном принять кару или милость вместо своих создателей. Эту уверенность лишь укрепляло и представляло в новом свете заявление Янна о расколе.
― Итак, за то время, что я был в пути, существенного продвижения на теоретическом фронте не достигнуто?
Янн упомянул бы о решающем прорыве в первую очередь, и такое достижение, очевидно, не имело места, но какие-либо обнадеживающие работы он мог и обойти вниманием.
Янн пожал плечами.
― Три шага влево, четыре вниз… Мы разрабатываем сложные зондографы и запускаем их через Барьер, надеясь извлечь какую-то информацию из продуктов распада. Иногда нам везет, и мы получаем надежный набор данных. Однако для сравнительной оценки конкурирующих моделей они не годятся. Слишком косвенны.