— Пиши для газеты: «Мы должны внести абсолютную дисциплину».

«Кропоткин» задумался:

— По-моему, Маноло, надо добавить: «Свою собственную, анархическую дисциплину».

— Я тебя зачем взял? Если я говорю, ты обязан писать — и точка. А то я и тебя без портков прокатаю. Ты думаешь — полторы книжки написал и командовать будешь? Да если у нас не будет вот этой абсолютной дисциплины, они нас всех перевешают, и на одном дереве, не спросят, какие у кого идеи. Тебя, дурака, первого повесят. Рядом с Маркесом. Ты у меня и не то еще напишешь! Бери перо! Валяй — «Абсолютную военную диспиплину». Написал? Молодец! Я всегда говорил — «Кропоткин» — это голова!

Дежурный офицер сказал:

— Одевайтесь и по домам.

Матео ушел злой; почему он отпустил предателей? Никому нельзя верить! А самому трудно… Вчера его спросили: «Ты какой партии?» Он ответил: «Я с Маноло». Все смеялись… Откуда ему знать, какой он партии? Он до весны ходил за быками графа. Конечно, такой офицер все знает. Но он предатель или трус. Потому и отпустил…

Матео злобно оглядывает прохожих: гуляют!.. Хорошие здесь дома. Жили тихо, спокойно. Таких на фронт не загонишь. Да им и не нужно, они фашистов с музыкой встретят. Маноло говорил, — они самолетам сигналы подают — светят из окон.

Стемнело. Улицы сразу опустели. Пропали дома; Мадрид теперь похож на поле. Вдруг Матео увидел в верхнем окошке свет. Не помня себя, он взбежал наверх. Дверь открыл пожилой человек в коротком потрепанном халате.

— Сигналы зачем подаешь?

Человек в халате молчит.

— Я тебя спрашиваю — зачем ты сигналы подаешь?

— Забыл опустить штору… Я палеонтолог, Валье. Может быть, вы слыхали?

Матео прошел к столу. Книги. Все звери, звери… Никогда Матео не видал таких страшных зверей. Он недоверчиво спрашивает:

— Книги фашистские?

Валье оживился:

— Что вы! Это по моей специальности. Видите — палеоторий.

— Ничего я не вижу. Я и в школу не ходил… Но ты мне скажи — почему вы все предатели? Если ты столько знаешь, почему ты окна не завесил? А может, ты сигналы подаешь — куда бомбы скидывать?

Валье подошел к Матео и забормотал:

— Они вчера кидали… Страшно!

Матео стало жаль его.

— В поле еще страшней. На что наши храбрые, а сколько раз бегали! Только Маноло и не боялся. Теперь, конечно, привыкли. А у вас хорошо — убежища. Ты как услышишь — гудит, беги, вниз. Понимаешь?

Матео повеселел: вот и он что-то знает, даже старика научил. Сколько здесь книг!

— Читаешь?

Валье молчит.

— Мешают они тебе… Но ты погоди, у нас теперь дисциплина, мы их живо прогоним. И потом…

Он шепнул на ухо:

— Это тайна — пушка такая — стреляет вверх. Понимаешь? Ну, ладно читай!

Он вышел на цыпочках.

Валье сел на кровать и поджал под себя босые ноги. Попался хороший человек, другой застрелил бы… А не застрелят — попадет бомба. Ему пятьдесят два года, но умирать все же не хочется. Почему другие не боятся? Должно быть, он — трус, обыкновенный трус.

Он лег и долго прислушивался: гудят трубы, проехала мотоциклетка, кошка кричит. Все звуки было неприязненными. Потом он увидал человека с ружьем. «Сигналы подаешь?..» Человек выстрелил. Валье упал, но не умер. Он все слышит. Мария принесла белье. Под рубашками — бомба. Она ее швыряет на пол… Валье вскочил. Что за дурацкий сон? Минуту спустя он снова услышал грохот.

Убежище находилось на соседней улице. Валье не решился выйти из дому. Он стоял, согнувшись, под винтовой лестницей. Жизнь казалась ему унизительной. Хоть бы сразу!.. А то покалечат… Он вспомнил больницу, запах хлороформа, стоны.

Днем он пытался работать. Он прочитал несколько фраз, написанных накануне, и задумался. Вышла ли книга Дауса об олигоцене? Он увидел розовое, чисто выбритое лицо англичанина. Там никаких бомб… Даус принял ванну, попил чаю, сейчас пишет. Под окном в садике играют дети. Неужели Валье никогда больше не увидит обыкновенной жизни? Работать? Но кому теперь нужна палеонтология? Глупо быть старым чудаком, ученым, которого рисуют карикатуристы. О чем же тогда мечтать? О пушке, которая стреляет вверх? Об одной спокойной ночи?

Что это?.. Валье подошел к окну. Два трубача, дули в трубы на пустой улице, среди холодной пыли. Дружинники несли раскрытый гроб. Позади шла маленькая женщина.

Валье повязал шею кашне и вышел. Он не глядел, куда идет. Он смутно вспоминал покойную жену, полонезы Шопена (жена хорошо играла на рояле), кафе «Ла Гранха», старый уютный Мадрид.

Он остановился — дом в три этажа был разрезан; комнаты казались театральными декорациями. На полке Валье увидел пузатую чашку с незабудками, она одна уцелела. Среди мусора лежала кукла в кружевном платье. Валье поднял ее к заметил на кружеве рыжее пятнышко.

Людей на этой улице не было: одни уехали из города, другие перекочевали в восточные кварталы. Вдруг Валье увидел старую женщину. Она чинила сиденье соломенного стула.

— Ты почему не уехала?

Женщина улыбнулась, показав Валье два кривых зуба:

— Сын-то воюет, теперь я за него… Если есть починка, неси.

Валье повернул домой. Каждый день он будет ходить по этим улицам. Он будет работать, как эта старуха, как все.

Ночью он проснулся от знакомого грохота. Он накинул халат и сел к столу. Он был занят одним: хоботом палеотория. Он написал две страницы. Рассвело. Валье помылся и жадно закурил папиросу.

Начались необычайные дни. Никогда, кажется, он не был так счастлив. Мария жаловалась: нет сахара, нет хлеба, ничего нет… Он в ответ застенчиво улыбался. На улице он любовно оглядывал встречных: они были с ним в заговоре, они тоже знали тайну счастья. Никто не звонит, не приносят писем, телефон стал пыльной смешной игрушкой. Величавый стройный палеоторий носится по опустевшим проспектам любимого города.

Газетчик на углу сказал Валье:

— Не сдадим!

Валье с жаром ответил:

— Ни в коем случае!

К Валье пришел молодой человек в кожаной куртке.

— Правительство республики постановило эвакуировать вас в Валенсию.

Валье запротестовал:

— Зачем? Мне и здесь хорошо. Я сейчас в самом разгаре работы…

— Товарищ Валье, дисциплина!.. Правительство республики не может жертвовать выдающимися умами.

Он говорил с Валье, как старший, растягивая слова и забавно выставляя вперед губы.

Перед от’ездом ученых устроили собрание. Старый рабочий говорил о культуре, о развалинах, о счастье. К Валье подвели бомбометчика Гомеса, незадолго до того Гомес подбил четыре танка. Он стал рассказывать:

— Ползешь вперед, потом ложишься…

Валье его подбадривал:

— А дальше? Интересно, очень интересно!

Гомес поправился Валье: улыбка подростка, стесняется (ректор его поздравил, а он покраснел), чуб — то и дело он приглаживает волосы, но чуб не поддается. Когда Гомес кончил, Валье спросил:

— Вы всегда таким храбрым были?

Гомес засмеялся:

— По правде сказать, каждый раз страх берет. Лежишь, а на душе скучно… Все дело в выдержке.

Шоссе на Валенсию. Вдалеке слабо ворчат пушки. Навстречу едут грузовики: это подкрепления. Бойцы весело здороваются, и Валье в ответ подымает кулак. Горы. Пусто. Ветренно. Валье рассказывает своему соседу о работе Лауса, об олигоцене, о палеотории. Тот внимательно слушает. Вдруг Валье запнулся — с кем это он говорит? Как будто профессор Санчес… Но у Санчеса очки…

— Простите, вы ведь биолог?

Сосед улыбается; под черной шляпой весело посвечивают черные глаз.

— Нет, композитор. Впрочем, это все равно…

Снова грузовики. Бойцы поют:

Матео рассказывает Манило:

— Я в Мадриде к старику попал. Сколько у него книг! Понимаешь, все время читает.