Во время этого разговора Анна Дмитриевна не проронила ни слова. Оторвавшись от книг, она с улыбкой следила за обоими. Она вообще отличалась выдержкой и удивительным спокойствием. Никто никогда не видел, чтобы она суетилась, торопилась, никто не слышал, чтобы она повысила голос.

Власов быстро переоделся, умылся и, вернувшись в столовую, сел рядом с женой.

— Устал? — спросила она.

— Очень!

— Леша, борщ будешь есть? — послышался голос Матрены Дементьевны из кухни.

— Нет, мама, какой уж там борщ на ночь-то глядя!.. Дай простокваши с хлебом.

— Как хочешь, — мать поставила перед ним банку домашней простокваши, хлеб, сахарный песок.

— Ну что за еда для взрослого мужика! — Мать покачала головой и ушла к себе.

— Денег не дали? — спросила Анна Дмитриевна.

— Не дали, — ответил Власов. — Если хочешь знать, дело даже не в том, дали нам денег или нет, — это частность, касающаяся только нас. Вопрос значительно сложнее… Отраслевые управления, Госплан, гостехника, комитет труда и зарплаты, финансовые органы — все планируют, раскладывают по полочкам, усиленно контролируют, а о перспективах развития промышленности мало кто думает. Мы топчемся на месте. А если кто-нибудь пытается хоть на самую малость отступить от этого порядка, раздается грозный окрик: не мудри, не лезь поперед батьки в пекло, не будь белой вороной! Работай, как все!..

Власов отодвинул пустую баночку.

— Ты извини меня, Аннушка, — я, как маньяк, все об одном!.. Как твои дела? Ведь скоро защита.

— Вроде нормально.

Почему вроде?

— Руководители нашего института продолжают твердить, что я скорее эмпирик, чем теоретик… Академик Соболев ворчливый, но справедливый старик и большой ученый, ему многое можно простить. Хуже с Мануйловым, — этот педант, сухарь, воинственный сторонник чистой теории… В общем, и у нас свои болячки, не говоря уже о мелких склоках на почве ущемленного самолюбия и ревности к чужим успехам…

— Да… Похоже, пройдет немало времени, пока люди не освободятся от всех этих страстей и страстишек…

— Может быть, мои шефы в чем-то и правы. Меня действительно всегда больше интересовали практические результаты научных экспериментов, чем теория. Кстати, я ведь хорошая жена: занялась технологией крашения синтетических волокон. Пока ничего путного не добилась, — крепкий оказался орешек!

— Это очень, очень важно! В век синтетики нет ни оборудования, ни нужных красителей — ничего. Всегда так: сперва создадим горы неведомого сырья, а потом ломаем голову, как его использовать. В красилке сплошной брак. Из трех-четырех партий пряжи сумели покрасить более или менее прилично одну. Остальные перекрашиваем в черный цвет… Знала бы ты, как все это надоело! К черту!.. Я всю жизнь тем и занимаюсь, что с кем-то воюю. Иногда подумываю — не пора ли бросить все, подыскать себе тихую пристань и там коротать остаток положенного времени…

— Одно только забыл — характер свой неугомонный! — Анна Дмитриевна ласково посмотрела на мужа.

— Характер, характер… Переделывать нужно такой характер, раз он жить мешает!

Анна Дмитриевна мягко улыбнулась:

— Это пройдет, дорогой. Ты просто устал. Отдохнешь, и все покажется в другом свете. Иди ложись, уже поздно, а я позанимаюсь еще немного…

Было далеко за полночь, когда она собрала книги и тетради и на цыпочках, чтобы не разбудить мужа, вошла в спальню. Власов, укрывшись простыней, крепко спал. Анна Дмитриевна улыбнулась: «Счастливый характер у человека, — может спать, что бы ни случилось!»

Она долго не засыпала, — лежала с открытыми глазами, думала. Вспомнила о тех временах, когда Власову было трудно, очень трудно. Но и тогда он не унывал, верил, что справедливость рано или поздно восторжествует. Сейчас он опять плывет против течения, ему снова трудно. Но он не отступает. Такой уж человек…

Сергей брился перед маленьким зеркальцем на кухне, когда туда вошел Леонид с полотенцем через плечо.

— Здорово! — весело сказал он и, склонившись над раковиной, стал так шумно и энергично умываться, что брызги полетели во все стороны.

— Морж, настоящий морж! — засмеялся Сергей. — Смотри, какие лужи вокруг.

— Ничего, подотру!..

— Поехали вместе на работу, а? — спросил Сергей, убирая бритвенный прибор.

— Зачем? Ты не маленький, дорогу знаешь…

— Не валяй дурака — лучше скажи честно: почему ты по утрам избегаешь меня?

— Избегаю? — Леонид немного смутился, но тут же ответил шуткой: — Если у тебя появилось непреодолимое желание коротать время в моем приятном обществе по утрам, то, разумеется, я чувствую себя польщенным!

Они позавтракали на скорую руку и вместе вышли на улицу.

— По некоторым данным, знакомство с красивейшей из женщин, пользующихся московским метрополитеном, продолжается, — сказал Сергей.

— Допустим…

— Не допустим, а точно!

— Ты что, агентуру завел?

— Когда имеешь дело с таким выдающимся конспиратором, как ты, не нужна никакая агентура: все и так видно по твоему поведению!..

На станции метро «Сокольники», как обычно, в этот утренний час народу было много. Пустой состав подкатил к широкой платформе. Леонид схватил Сергея за руку, затащил в третий вагон. Туда же вошла и Муза, в шелковом кремовом костюме. Сергей присвистнул про себя: серьезный случай, — не какая-нибудь смазливенькая простушка!.. Казалось, Леонид был счастлив уже от одного того, что мог стоять рядом с ней.

— Разрешите, Муза Васильевна, представить вам моего друга, Сергея Полетова, — не очень уверенно проговорил Леонид.

Молодая женщина внимательно посмотрела на Сергея.

— Очень рада, — сказала она, протягивая ему руку, — почему мы не встречались до сих пор?

— Видимо, ехали в разное время, — сказал Сергей, — здесь ведь решают минуты!

— Правда! — Муза улыбнулась, блеснули белые, ровные зубы. — Я была с вами знакома заочно. Леонид Иванович много рассказывал о вас…

— Что же он рассказывал?

— Только хорошее!

— Еще бы! — Сергей рассмеялся. — Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Раз я хорош, значит, неплох и сам Леонид! — Что-то знакомое было в этой женщине, и Сергей напрягал память, чтобы вспомнить, где он встречал ее.

Из метро они вышли все вместе.

— Я провожу Музу Васильевну, — тут недалеко, — и догоню тебя, — сказал Леонид. Ему хотелось остаться с нею наедине.

— Идет! — Сергей попрощался с Музой и некоторое время смотрел им вслед. Леонид, жестикулируя, что-то доказывал ей…

Вскоре он вернулся.

— Ну, что? — не без скрытой тревоги спросил он.

— Красивая, ничего не скажешь, — сдержанно ответил Сергей. — Только знаешь, Леня, она из породы хищниц…

— Что за чушь!

— Нет, не чушь. Ну, может быть, и не из породы хищниц, но женщина властная, знающая себе цену. Это вовсе не значит, конечно, что все эти ее свойства проявятся и по отношению к тебе. Под воздействием настоящей любви…

— С чего ты все это взял? — перебил Леонид.

— Да это ж по всему видно! По ее манере говорить, по сжатым тонким губам, по выражению ее красивых глаз… И, наконец, я инстинктивно почувствовал… И вот еще что, — только ты не бесись, пожалуйста! Не так давно я видел ее в обществе Никонова… Только сейчас вспомнил! Помнишь этого типа, главного механика главка, подручного твоего отчима?

— Еще бы не помнить Юлия Борисовича!.. Но ведь он осужден…

— Был осужден. Только он не из того теста сделан, чтобы долго томиться в заключении. Он ловкач, пройдоха, выкрутится из любого положения. Говорят, вместо трех просидел всего один год и вернулся. Сейчас этот делец и дамский угодник разгуливает по Москве как ни в чем не бывало. Посмотрел бы ты на него, — выхоленный, в шикарном костюме, прямо со страниц журнала мод!

Леонид молчал. Вид у него был подавленный.

Расстались они во дворе комбината. Леонид ушел к себе в конструкторское бюро, а Сергей завернул в партком, в маленький, довольно неуютный кабинет, обставленный старой мебелью. Сел, раскрыл записную книжку, куда заносил все дела, которые предстояло сделать за день: