ОТ АВТОРА

Почему «А»? Это первая буква, которой учат в детстве будущих поэтов. Прозаиков, драматургов и киносценаристов, конечно, тоже, но ими человек становится позже, когда узнает, что такое книги, театр и кино. А поэтом или музыкантом он рождается: в первых испуганных или требовательных криках своих такой новорожденный уже играет звуками и ритмом. Наука, правда, об этом пока не подозревает.

Буква «А» вместила в этом сборнике 18 тысяч слов, произнёсённых мной в разное время и в разном настроении за последние десять лет. Младенческих игр со звуком в ней нет. Детских и юношеских стихов (за единственным исключением) тоже. Хотя писать я начал рано – лет в десять. А увлёкся поэзией ещё раньше – в детском саду.

  Мальчиком я рос спокойным и тихим, и читать научился рано. Библиотеки как таковой у нас в доме не было, но книг скопилось немало – и все разные. Даже в гостях со мной проблем не возникало: стоило только сунуть в руки первую попавшуюся книгу, и я мог просидеть с ней в уголке до самого вечера, не мешая взрослым и вообще не обращая на них никакого внимания.  В детский сад я то ходил, то нет. Сидеть дома с бабушкой мне, конечно, нравилось больше, но у родителей было иное мнение: ребёнок должен расти среди своих сверстников. В один из таких периодов «принудительной социализации» поздним вечером я сообщил им, что завтра в садике – утренник. Посёлок возле аэропорта «Толмачево» под Новосибирском был маленьким, многие родители знали друг друга, и на утренник привели своих чад разодетыми в самые лучшие платья и костюмы. Пока все рассаживались в небольшом зале и общались между собой, воспитательница подошла к моей маме и спросила:

– Выучили стишок?

– Какой стишок?

– А вам Игорь разве не сказал? Сегодня у нас поэтический утренник.

Мама растеряно посмотрела на меня. Ей очень не хотелось быть белой вороной, которая не занимается своим ребёнком. Заканчивалось самое романтическое десятилетие двадцатого века – шестидесятые годы. Мирное и сказочное для советского обывателя. Ещё слышались отголоски оттепели, спорили физики и лирики, туристы отправлялись «за туманом и за запахом тайги», у костров по всей стране звучали бардовские песни, а популярность поэтов и поэзии была сравнима с популярностью кинозвёзд. И даже среди дошкольников устраивались специальные поэтические «вечера». Правда, в самое детское время - утром. И на самые невинные темы.

  – Я выучил стихотворение, – сообщил я родителям.

   Те облегченно выдохнули. Заняли свои места и принялись с любопытством слушать выступающих детей. Дошколята звонкими голосами читали Агнию Барто и Самуила Маршака: «две сестры глядят на братца: маленький, неловкий, не умеет улыбаться, только хмурит бровки», «раз ты волк, так ты не трусь! – закричал на волка гусь», «сел он утром на кровать, стал рубашку надевать, в рукава просунул руки – оказалось, это брюки». Вскоре дошла очередь и до меня.

  – Сергей Есенин, – объявил я. – «Ты меня не любишь, не жалеешь».

Голос у меня громкий и теперь, спустя почти пятьдесят лет, а тогда он был ещё и звонким и заполнил собой всю комнату:

   Молодая, с чувственным оскалом,

   Я с тобой не нежен и не груб.

   Расскажи мне, скольких ты ласкала?

   Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

  Если бы маленький мальчик, впервые выступавший перед публикой, умел чувствовать аудиторию, он бы наверняка запнулся на очередной строке. На него смотрели два десятка изумлённых взрослых лиц. Но он не умел и продолжал своим звонким голосом:

   Знаю я - они прошли, как тени,

   Не коснувшись твоего огня,

   Многим ты садилась на колени,

   А теперь сидишь вот у меня.

   Взрослые смотрели уже не на юного чтеца, а на его родителей. Они занимались со своими чадами несколько вечеров, подбирая им стихи и репетируя, и никак не могли подумать, что родители этого странного мальчика даже не подозревали о том, какие стихи он учит.

   Пусть твои полузакрыты очи

   И ты думаешь о ком-нибудь другом,

   Я ведь сам люблю тебя не очень,

   Утопая в дальнем дорогом.

   Этот пыл не называй судьбою,

   Легкодумна вспыльчивая связь,

   Как случайно встретился с тобою,

   Улыбнусь, спокойно разойдясь. ...

 Закончил я своё выступление в полной, абсолютной тишине. И так и не понял, схваченный родителями за руки, почему мы пулей вылетели из детского сада.

Опасаюсь утомить читателя долгим предисловием, но всё же расскажу ещё один случай. Из взрослой жизни поэтов.

В тот день с утра лил дождь. Иногда он сменялся ливнем, а изредка переходил в мелкий трусливый грибной капальщик. От нашей дачи до остановки автобуса, увозящего дачников в город, по размытой дороге нужно было пройти километра полтора. Имелись бы у меня в тот день сапоги… Пришлось идти на хитрость. А именно взять бинт и два полиэтиленовых пакета - из тех, которые по двадцать кило картошки выдерживают и страшно шуршат. Я обул ноги в пакеты, завязал бинтом и отправился по размытой проселочной дороге к автобусной остановке. Представьте себе мужчину в самом расцвете сил, с черным зонтом, в закатанных до полуколена брюках и одетых на ноги полиэтиленовых пакетах. Один чёрный, другой – голубой. Придумка оказалась удачной - можно было запросто форсировать лужи, чем я незамедлительно и занялся. Две строчки из последнего стихотворения не давали мне покоя. Не нравились. По дороге я мучил их и так, и эдак, менял слова, подбирал новые, переставлял рифмы, но строчки уперлись, что те герои партизанской войны. Даже под пытками не соглашаясь сотрудничать с оккупационным поэтическим режимом. А тут автобус... Если пропустишь, потом минут двадцать ждать следующий. Не переставая твердить на бегу последнюю из придуманных рифм, я бросился к остановке, залетел в салон, радостно выдохнул и, рассчитавшись с хмурым кондуктором, уставился в окно, продолжая думать над стихотворением. Я так увлёкся, что окружающий мир перестал для меня существовать...

     …В городе дождь уже стих. Из остановившегося автобуса, вышел мужчина в самом расцвете сил. Что-то задумчиво бормоча, он прошествовал к большому продуктовому магазину. Некоторые прохожие удивлённо оборачивались ему вслед. На мужчине были закатанные по колено брюки и полиэтиленовые пакеты, привязанные грязными медицинскими бинтами к щиколоткам…

Игорь Маранин,

1 сентября 2016 г.

А

АНГЕЛ ВЫЧИТАЕТ ГОДЫ

На небе серые разводы.

Так быстро отпуск пролетел!

Мой ангел вычитает годы,

кроша на землю белый мел.

Я из окна смотрю, как с вышки:

на снежной горке у катка

из мела лет моих мальчишки,

толкаясь, льют снеговика.

И что капризы им природы?

С горы покатят ком густой,

и заискрятся мои годы

на детских варежках зимой.

(2016)

АНИТА

День.

Дом.

Окно открыто.

За ним черёмуха цветёт.

Сидит за прялкою Анита

и песню грустную поёт.

О том, как хороши закаты

и плохи прочие дела.

О милом, что ушёл в солдаты

на четверть века из села.

О том, что сшита крепкой ниткой

их судеб алая тесьма.

О поцелуях за калиткой

и об отсутствии письма...