Лишь

Маски:

Тот – лилов, этот – бел,

Как

Труп...

Переходит в гавот

Ритм

Пляски,

Тарахтит весь гудрон

В такт

Труб.

Мчится с посвистом вихрь

Вкруг

Зданий,

Но тиха цитадель,

Как

Гроб,

Только в тучах над ней

Бдит

Знамя –

Солнце ночи и цель

Всех

Троп.

ГИПЕР-ПЭОН

О триумфах, иллюминациях, гекатомбах,

Об овациях всенародному палачу,

О погибших

и погибающих

в катакомбах

Нержавеющий

и незыблемый

стих ищу.

Не подскажут мне закатившиеся эпохи

Злу всемирному соответствующий размер,

Не помогут –

во всеохватывающем

вздохе

Ритмом выразить,

величайшую

из химер.

Ее поступью оглушенному, что мне томный

Тенор ямба с его усадебною тоской?

Я работаю,

чтоб улавливали

потомки

Шаг огромнее

и могущественнее,

чем людской.

Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах

Была тяжесть, как во внутренностях Земли,

Ход чудовищ,

необъяснимых

и небывалых,

Из-под магмы

приподнимающихся

вдали.

За расчерченною, исследованною сферой,

За последнею спондеической крутизной,

Сверх-тяжелые,

транс-урановые

размеры

В мраке медленно

поднимаются

предо мной.

Опрокидывающий правила, как плутоний,

Зримый будущим поколеньям, как пантеон.

Встань же, грубый,

неотшлифованный,

многотонный,

Ступенями

нагромождаемый

сверх-пэон!

Не расплавятся твои сумрачные устои,

Не прольются перед кумирами, как елей!

Наши судороги

под расплющивающей

пятою,

Наши пытки

и наши казни

запечатлей!

И свидетельство

о склонившемся

к нашим мукам

Уицраоре, угашающем все огни,

Ты преемникам –

нашим детям –

и нашим внукам –

Как чугунная

усыпальница,

сохрани.

1951

О ТЕХ, КТО ОБМАНЫВАЛ ДОВЕРИЕ НАРОДА. Триптих

1

Грудь колесом, в литой броне медалей.

Ты защищал? ты строил? – Погляди ж:

Вон – здание на стыке магистралей,

Как стегозавр среди овечек – крыш.

Фасад давящ. Но нежным цветом крема

Гладь грузных стен для глаз услащена,

Чтоб этажи сияли как поэма,

Чтоб мнились шутки за стеклом окна.

Тут Безопасность тверже всех законов,

И циферблат над уличной толпой

Отсчитывает здесь для миллионов

Блаженной жизни график круговой.

И тихо мчится ток многоплеменный,

Дух затаив, – взор книзу, – не стуча, –

Вдоль площади, парадно заклейменной

Прозваньем страшным: в память палача.

1950(?)

2

Нет:

Втиснуть нельзя этот стон, этот крик

В ямб:

Над

Лицами спящих – негаснущий лик

Ламп,

Дрожь

Сонных видений, когда круговой

Бред

Пьешь,

Пьешь, задыхаясь, как жгучий настой

Бед.

Верь:

Лязгнут запоры... Сквозь рваный поток

Снов

Дверь

Настежь – "Фамилия?" – краткий швырок

Слов, –

Сверк

Грозной реальности сквозь бредовой

Мрак,

Вверх

С шагом ведомых совпавший сухой

Шаг,

Стиск

Рук безоружных чужой груботой

Рук,

Визг

Петель – и – чинный, парадный, другой

Круг.

Здесь

Пышные лестницы; каждый их марш

Прям;

Здесь

Вдоль коридоров – шелка секретарш –

Дам;

Здесь

Буком и тисом украшен хитро

Лифт...

Здесь

Смолк бы Щедрин, уронил бы перо

Свифт.

Дым

Пряно-табачный... улыбочки... стол...

Труд...

Дыб

Сумрачной древности ты б не нашел

Тут:

Тишь...

Нет притаившихся в холоде ям

Крыс...

Лишь

Красные капли по всем ступеням

Вниз.

Гроб?

Печь? лазарет?.. – Миг – и начисто стерт

След,

Чтоб

Гладкий паркет заливал роковой

Свет.

3

Ты осужден. Молчи. Неумолимый рок

Тебя не первого втолкнул в сырой острог.

Дверь замурована. Но под покровом тьмы

Нащупай лестницу – не ввысь, но вглубь тюрьмы.

Сквозь толщу мокрых стен, сквозь крепостной редут

На берег ветреный ступени приведут.

Там волны вольные, – отчаль же! правь! спеши!

И кто найдет тебя в морях твоей души?

1935-1950

У ГРОБНИЦЫ

Ночь. – Саркофаг. – Величье. – Холод.

Огромно лицо крепостных часов:

Высоко в созвездьях, черные с золотом,

Они недоступней

судных весов.

Средь чуткой ночи взвыла метелица,

Бездомна,

юродива

и строга.

На звучные плиты гранита стелются

Снега,

снега,

снега.

Полярные пурги плачут и просятся

Пропеть надгробный псалом,

И слышно: Карна проносится

Над спящим

вечным

сном.

Он спит в хрустале, окруженный пламенем,

Пурпурным, – без перемен, –

Холодным, неумоляемым –

Вдоль всех

четырех

стен.

Бьет срок в цитадели сумрачной:

Чуть слышится звон часов,

Но каждый удар – для умершего –

Замок.

Запор.

Засов.

Что видят очи бесплотные?

Что слышит скованный дух?

Свершилось

бесповоротное:

Он слеп.

Нем.

Глух.

А сбоку, на цыпочках, близятся,

Подкрадываются, ползут,

С белогвардейских виселиц

Идут.

Ждут.

Льнут.

Грядут с новостроек времени,

С цехов, лагерей, казарм –

Живые обрывки темени,

Извивы

народных

карм.

– Нам всем, безымянным, растраченным,

Дай ключик! дай письмецо! –

...Но немы, воском охваченные,

Уста.

Черты.

Лицо.

Лишь орден тихо шевелится –

Безрадостнейшая из наград,

Да реквием снежный стелется

На мраморный

зиккурат.

МОНУМЕНТ

Блистая в облаках незыблемым дюралем,

Над монолитом стран, над устьем всех эпох,

Он руку простирал к разоблаченным далям –

Колосс, сверхчеловек... нет: человекобог.

Еще с ночных застав мог созерцать прохожий

В венцах прожекторов, сквозь миллионный гул –

Серебряную ткань и лоб, с тараном схожий,

Широкий русский рот, татарский абрис скул.

Блаженны и горды осуществленным раем,

Вдоль мраморных трибун и облетевших лип

В дни празднеств мировых по шумным магистралям

Моря народные сквозь пьедестал текли б.

И, с трепетом входя под свод, давимый ношей

Двух непомерных ног – тысячетонных тумб –

Спешили бы насквозь, к другим вратам, порошей

Где осень замела остатки поздних клумб.

Паря, как ореол, над избранным конклавом,

Туманила бы мозг благоговейных толп

Кровавых хроник честь, всемирной власти слава,

О новых замыслах неугомонный толк.

А на скрещеньях трасс, где рос колбас и булок

Муляжный Эверест, облепленный детьми,

По сытым вечерам как был бы лих и гулок

Широкозадый пляс тех, кто не стал людьми!

КРАСНЫЙ РЕКВИЕМ. Тетраптих

1

Сквозь жизнь ты шел в наглазниках. Пора бы

Хоть раз послать их к черту, наконец!

Вон, на снегу, приземистою жабой

Спит крематорий, – серый, как свинец.

Здесь чинно все: безверье, горесть, вера...

Нет ни берез, ни липок, ни куста,

И нагота блестящего партера

Амбулаторной чистотой чиста.