И шквалом кипящим ворвется ко мне –

Священную волю сурового друга

Учи понимать меня в судном огне.

1941

XIX

А.А.

И вот закрывается теплый дом,

И сени станут покрыты льдом,

Не обогреет старая печь,

И негде будет усталым лечь.

Часы остановятся на девяти.

На подоконник – метель, мети!

Уже сухари, котелок, рюкзак...

Да будет так. Да будет так.

Куда забросит тебя пурга?

Где уберечься от бомб врага?

И где я встречу твои глаза?

И все же поднял я руку ~за~.

На хищный запад, гнездовье тьмы,

Не ты пойдешь, а солдаты – мы;

Доверю жизнь я судьбе шальной,

И только имя твое – со мной.

Теперь, быть может, сам Яросвет

Не скажет демону русских "нет":

Он вложит волю свою в ножны,

А мы –

свою –

вынимать должны.

Ремень ложится мне на плечо,

А в сердце пусто и горячо.

Одно еще остается: верь! –

И вот, закрылась старая дверь.

1941-1958

XX. БЕЗ ЗАСЛУГ

Если назначено встретить конец

Скоро, – теперь, – здесь –

Ради чего же этот прибой

Всё возрастающих сил?

И почему – в своевольных снах

Золото дум кипит,

Будто в жерло вулкана гляжу,

Блеском лавы слепим?

Кто и зачем громоздит во мне

Глыбами, как циклоп,

Замыслы, для которых тесна

Узкая жизнь певца?

Или тому, кто не довершит

Дело призванья – здесь,

Смерть – как распахнутые врата

К осуществленью ~там~?

1950

XXI

Я не отверг гонца метельного,

Не обогнул духовных круч я,

Глухой водой благополучья

Не разбавлял вина в ковше!

Дыханью шторма запредельного,

Напевам космоса – не ставил

Плотин запретов, норм и правил

Ни в жизни быстрой, ни в душе.

Узнал я грозные мгновения,

Крутую полночь в жизни сердца,

Когда чуть видимая дверца

Вдруг распахнется как врата,

И мир неслыханного Гения

Ворвется, плача и бушуя,

И станет прежний бог – ошую,

А одесную – полночь та.

Тайник, где бодрствуют праобразы

В глубиннейших слоях монады,

Где блещущие водопады

Кипят, невнятные уму, –

Вдруг разорвет стальные обручи,

Расторгнет древние засовы,

И мир бездонный, странный, новый

Предстанет зренью твоему.

В меня всей мощью многопенною,

Всей широтой бурлящей литвы

Он хлынул в ночь последней битвы

На смутном невском берегу.

Но многослойную вселенную,

Разверзшуюся над Россией,

С какой сравню иерархией?

В каких октавах сберегу?

Как рассучу на нити времени

Ткань целокупного виденья?

В многовековом становленьи

Какие отличу дела?

Как покажу средь адской темени

Взлет исполинских коромысел

В руке, не знавшей наших чисел,

Ни нашего добра и зла?

Нет, то – не фраза, не риторика,

Не схоластические догмы;

У неисхоженных дорог мы

Стоим в неповторимый век,

И скрытый труд метаисторика

Язык нащупывает новый,

Принять в русло свое готовый

Живые струи новых рек.

Рассудка плотного инерция

Еще толкает мысль по тропам,

Где медленно влекутся скопом

Кто лишь для прописей готов.

То, что ловлю в народном сердце я,

Теперь поймут лишь братья в Духе,

Но завтра лязгнет ключ разрухи

В заржавленном замке умов.

Речь нашей эры не изваяна

Для этих темных предварений;

Еще века, покуда гений

Свершит последний взмах резца.

Что ж: ограничиться окраиной?

Словесной зыби остеречься?

В смиренной низости отречься

От долга первого гонца?

Но давит душу тьма подпольная,

Гнетет невысказанный опыт,

В ушах гудит нездешний топот,

Не наш буран, не наша тишь...

Пусть не вмещают ритмы дольние

Тех сфер блистанье и величье:

Прости мое косноязычье

И отзвук правды в нем услышь.

1949-1952

ГЛАВА 6

ЛЕНИНГРАДСКИЙ АПОКАЛИПСИС

Поэма

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые:

Его призвали всеблагие,

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был

И заживо, как небожитель,

Из чаши их бессмертье пил.

Ф. Тютчев

1

Ночные ветры! Выси черные

Над снежным гробом Ленинграда!

Вы – испытанье; в вас – награда;

И зорче ордена храню

Ту ночь, когда шаги упорные

Я слил во тьме Ледовой трассы

С угрюмым шагом русской расы,

До глаз закованной в броню.

2

С холмов Москвы, с полей Саратова,

Где волны зыблются ржаные,

С таежных недр, где вековые

Рождают кедры хвойный гул,

Для горестного дела ратного

Закон спаял нас воедино

И сквозь сугробы, судры, льдины

Живою цепью протянул.

3

Дыханье фронта здесь воочию

Ловили мы в чертах природы:

Мы – инженеры, счетоводы,

Юристы, урки, лесники,

Колхозники, врачи, рабочие –

Мы, злые псы народной псарни,

Курносые мальчишки, парни,

С двужильным нравом старики.

4

Косою сверхгигантов скошенным

Казался лес равнин Петровых,

Где кости пней шестиметровых

Торчали к небу, как стерня,

И чудилась сама пороша нам

Пропахшей отдаленным дымом

Тех битв, что Русь подняли дыбом

И рушат в океан огня.

5

В нас креп утробный ропот голода.

За этот месяц сколько раз мы

Преодолеть пытались спазмы,

Опустошающие мозг!

Но голод пух, мутил нам головы,

И видел каждый: воля, вера,

Рассудок – в этих лапах серых

Податливей, чем нежный воск.

6

Он заволакивал нам зрение,

Затягивал всю душу студнем;

Он только к пище, только к будням

Спешил направить труд ума...

Свои восторги, озарения,

Тоску, наитья, взрывы злобы

Рождает этот дух безлобый,

Бесформенный, как смерть сама.

7

Как страшно чуять эти щупальцы,

Сперва скользящие в желудке,

Потом – в сознанье, в промежутке

Меж двух идей, двух фраз, двух слов!

От паутины липкой щурится

И слепнет дух, дичает разум,

И мутный медленный маразм

Жизнь превращает в рыск и в лов.

8

Прости, насыть, помилуй. Господи,

Пошли еще один кусок тем,

Кто после пшенной каши ногтем

Скребет по днищу котелка;

Кто, попадая в теплый госпиталь,

Сестер, хирургов молит тупо:

"Товарищ доктор, супа... супа!" –

О да, воистину жалка

9

Судьба того, кто мир наследовал

В его минуты роковые,

Кого призвали Всеблагие

Как собеседника на пир –

И кто лишь с поваром беседовал

Тайком, в походной кухне роты,

Суля ему за все щедроты

Табак – свой лучший сувенир.

10

Так начинался марш. Над Ладогой

Сгущались сумерки. На юге

Ракет германских злые дуги

Порой вились... Но ветер креп:

Он сверхъестественную радугу

Залить пытался плотным мраком,

Перед враждебным Зодиаком

Натягивая черный креп.

11

И все ж – порою в отдалении

Фонтаны света, то лиловый,

То едко-желтый, то багровый,

То ядовито-голубой

Вдруг вспыхивали на мгновение,

Как отблески на башнях черных

От пламени в незримых горнах

Над дикой нашею судьбой.

12

А здесь, под снеговой кирасою,

От наших глаз скрывали воды

Разбомбленные пароходы,

Расстрелянные поезда,

Прах самолетов, что над трассою


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: