Подобны смутные слова;

Чем дух зрелей, тем горше труд расти

Над словом должен – верю, знаю,

Но скорбный искус принимаю

И возвращаю все права.

94

...И в этот миг на небосводе я

Заслышал ноту: через хаос

Она, планируя, спускалась

Как шелест струн, как звоны льда:

Певуче – хрупкая мелодия

Переломилась вдруг, и квинта

В глубь городского лабиринта,

Завыв, обрушилась: сюда!

95

Сквозь воздух, онемевший замертво,

На старый замок тонна тола

Низверглась – кровлю, толщу пола,

Стропил, покрытий пронизав...

Все замолчало. Время замерло.

Я ждал секунду, двадцать, тридцать,

Минуту, что воспламенится,

Бушуя, дьявольский состав.

96

Казалось, небо, мироздание,

Сам Бог молчат, склонясь над раной...

И вдруг – разгульный, дикий, пьяный

Ему дозволенной борьбой,

Метнулся вверх из центра здания

Протуберанц огня и света,

Весь голубой, как полдень лета,

Да! золотисто-голубой.

97

За расколовшимися стенами,

Сквозь вылетающие рамы,

Открылась вдруг, как сердце храма,

Лазурным светом залита,

Глубь старой залы с гобеленами,

Хрустальных люстр огонь холодный,

Полотен сумрак благородный –

Культура, – мудрость, – красота.

98

Утробное, слепое, душное,

Дрожанье зримого пространства

Нас сотрясло. Казалось, трансом

Вещественный охвачен слой.

И раньше, чем волна воздушная

Хлестнула в грудь, – блик озаренья

Сверкнул во внутреннее зренье,

Досель окутанное мглой.

99

Там, где враждебное созвездие

Сгорало медленно в зените,

Струя оранжевые нити

И золотые капли слез,

Лик венценосного Наездника

Средь рыжих туч на небе черном

Мелькнул, как выхваченный в горном

Хребте, немыслимый утес.

100

Но Боже! не верховным воином

Он бушевал в бою всемирном:

Кто искус длит в краю эфирном,

Тот не вершитель наших сеч;

Нет: он удвоенным, утроенным

Был грузом призрачным придавлен,

Громадой царства был оставлен

Ее держать, хранить, стеречь.

101

Она дрожала, гулко лязгая,

В кромешной ярости зверея,

А он, бессмертный, не старея,

Не мог, не смел разбить оков:

Немыслимая тяжесть адская

Ему давила плечи, выю,

Гнела на мышцы вековые

Кариатиде трех веков.

102

Я видел снизу угол челюсти,

Ноздрей раздувшиеся крылья,

Печать безумного усилья

На искажающемся лбу,

И взор: такого взора вынести

Душа не в силах: слепо-черный,

Сосущий, пристальный, упорный –

Взор упыря сквозь сон в гробу.

103

В нем было все, чем зачарована

России страшная дорога;

Гордыня Человекобога

И каменная слепота

Могучих воль, навек прикованных

К громаде мировой державы,

Весь рок кощунств ее и славы,

Ее меча, – венца, – щита.

104

То был конец: волна весомая

Настигла, ухнула, швырнула,

Как длань чудовища... От гула

Слух лопнул. – Сплю? упал? стою?..

И ночь беспамятства в лицо мое

Пахнула ширью вод холодных,

Чтоб свиток бед и грез народных

Я дочитал – в ином краю.

105

Но где же?.. гроб?.. Сон, смерть?.. Лишь тусклое

Лицо Петра в зените плотном

Светясь сюда, в угрюмый гроб нам,

Маячило, – а наверху –

Над ним – напруженными мускулами

Не знаю что росло, металось,

Самодержавное как фаллос,

Но зрячее... Вразрез стиху

106

Расторгнув строфы благостройные,

Оно в мой сказ вошло, как демон,

Теперь я знаю, кто он, с кем он,

Откуда он, с какого тла:

Он зрим сквозь битвы многослойные,

Но очертить его невластны

Ни наших знаний кодекс ясный,

Ни рубрики добра и зла.

107

Он был свиреп и горд. Змеиная

Взвивалась шея к тучам бурым,

И там, в подобных амбразурам

Прорывах мчащихся, на миг

Глаз сумрачного исполина я

Узрел, как с низменных подножий

Зрят пики гор, и непохожий

Ни на кого из смертных лик.

108

В зрачке, сурово перерезанном,

Как у орла, тяжелым веком,

Тлел невместимый человеком

Огонь, как в черном хрустале...

Какая сталь, чугун, железо нам

Передадут хоть отголосок

От шороха его присосок

И ног, бредущих по земле?

109

Дрожа, я прянул в щель. – В нем чудилось

Шуршанье миллионов жизней,

Как черви в рыбьей головизне

Кишевших меж волокон тьмы...

Господь! неужто это чудище

С врагом боролось нашей ратью,

А вождь был только рукоятью

Его меча, слепой как мы?..

110

Так кто же враг?.. И на мгновение

Я различил, что запад чадный

Весь заслонен другой громадой

Пульсирующей... что она

В перистальтическом движении

Еще грозней, лютей, звериней,

Чем тот, кто русскою твердыней

Одетый, борется без сна.

111

А здесь, внизу, туманным мороком

Переливались тени жизней –

Те, кто погиб. В загробной тризне

Их клочья вихрились кругом,

Как вьюга серая над городом:

Не знаю, что они творили –

Без лиц, без образа, без крылий –

Быть может, длили бой с врагом, –

112

Язвящее, простое горе я

Изведаю в тот день далекий,

Когда прочтут вот эти строки

Глаза потомков, и – не весть,

Но мертвенную аллегорию

Усмотрят в образе гиганта.

Он есть! Он тверже адаманта,

Реальней нас! Он был! он есть!

113

...Как мышь в нору, вдавиться пробуя

В щель среди глыб, я знал, что тело

Затиснуто, но не сумела

Обресть защиту голова.

Нет, не в могилу, не ко гробу я

Сорвался спуском инозначным:

К непостижимым, смежным, мрачным

Мирам – исподу вещества.

114

Молитва, точно вопль о помощи,

Рванулась вверх. Но нет, не Бога

Сюда, в мир Гога и Магога

Смел звать изнемогавший дух:

Хоть нить во мраке гробовом ища,

Он рвался в пристани другие –

В присноблагой Синклит России

Превыше войн, побед, разрух.

115

Пусть демон великодержавия

Чудовищен, безмерен, грозен;

Пусть миллионы русских оземь

Швырнуть ему не жаль. Но Ты, –

Ты, от разгрома, от бесславия

Ужель не дашь благословенья

На горестное принесенье

Тех жертв – для русской правоты?

116

Пусть луч руки благословляющей

Над уицраором России

Давно потух; пусть оросили

Стремнины крови трон ему;

Но неужели ж – укрепляющий

Огонь Твоей верховной воли

В час битв за Русь не вспыхнет боле

Над ним – в пороховом дыму?

117

И вдруг я понял: око чудища,

С неутолимой злобой шаря

Из слоя в слой, от твари к твари,

Скользит по ближним граням льда,

Вонзается, меж черных груд ища

Мою судьбу, в руины замка

И, не найдя, петлей, как лямка,

Ширяет по снегу сюда.

118

Быть может, в старину раскольникам

Знаком был тот нездешний ужас,

В виденьях ада обнаружась

И жизнь пожаром осветя.

Блажен, кто не бывал невольником

Метафизического страха!

Он может мнить, что пытка, плаха –

Предел всех мук. Дитя, дитя!

119

Чем угрожал он? Чем он властвовал?

Какою пыткой, смертью?.. Полно:

Откуда знать?.. Послушны волны

Ему железных магм в аду,

И каждый гребень, каждый пласт и вал

Дрожал пред ним мельчайшей дрожью,

Не смея вспомнить Матерь Божью

И тьме покорный, как суду.

120

Не сразу понял я, кто с нежностью