Искала ночью – всё искала...

Озера и скалы

Воочью ей делали знаки. Двуречьем,

Окою и Волгой, бродила, искала,

Леса говорили ей, небо сверкало

Звездным наречьем.

Там шелестела

над виром лоза,

Навна глядела

мирно в глаза,

И каждый прохожий

становился добрей

У небесных подножий,

у лесов и полей.

Семенили детишки

в лес по грибы,

Забирались от мишки

на ель, на дубы,

И, беспокоясь

о ближних, о детях,

Слышала совесть:

"Ласкай и приветь их!"

В избах и клетях

Стала любовь несказанна.

И ни осанна

Строгих стихир византийских,

Ни умудренный в витийствах

Разум церковный

Не находил ей словесной оправы.

Так шелестят бестелесно и ровно

Вешние травы.

Этою музыкой невыразимой

Все облекалось: лето и зимы,

Дни многодетной усадьбы,

Смерти и свадьбы,

Слово об Игоревом походе,

Сорокоусты притворов замгленных

И на туманном весеннем восходе

Песни влюбленных.

* * *

Навна вложила в горсть Яросвету

Пригоршню белых кристаллов.

И на пажитях талых,

На крутогорьях они засверкали –

Искры Завета,

Мощной рукою то ближе, то дале

Властно рассеяны...

Белые кубы

Гранью блистая, сосудами света

Гребни холмов увенчали.

И было вначале:

Пестрые крины смеющимся цветом

И колокольни, как райского дуба

Ствол величавый,

Их довершили.

Их окружили

Зубцы и забрала,

И над родными разливами

Встали кремли, города, городища,

Монастыри...

Князья и цари,

Схимники, смерды, гости и нищие

Видели, как на Руси разгоралось

Зарево странной зари.

И повторялось,

Удесятерялось,

Снова и снова,

От Камы до Пскова

Над половодьем бесчисленных рек

То отраженье Кремля Неземного

В бут, –

в плоть, –

в век.

* * *

Но громоздит державный демон

Свой грузный строй,

И моет Днепр, и лижет Неман

Его устой.

Мечта могущества ярится

В его очах.

Уже тесна Москва-царица:

Он в ней зачах.

От дня ко дню самодержавней,

Он – бич, палач...

О, русский стих! О пленной Навне

Тоскуй и плачь!

Плотными глыбами замуровал он

Сад Ее нежный внутри цитадели.

В крытых проходах вырыл провалы;

Чадные щели

Омраками дурманили разум,

Вкрадчивым газом

Едко дымясь...

В чем обнаружишь высокую связь

С духом Ее –

наших предков?

Вчитываешься в былые сказанья,

Вслушиваешься в монотонное пенье,

Вглядываешься в иконы и зданья,

В иноческие виденья –

Строгих и резких

крыльев и ликов

скупое убранство,

Ровное золото райских пространств,

Византийского Храма очерк великий, –

а дальше

Грозно сквозит

Трансмиф христианства

В сумрачных фресках.

Вглубь,

в стопудовую удаль былин

Мысль низведешь – и замедлишь на спуске:

Только бродяги пустынных равнин

Ухают там: богатырски, по-русски.

Сита и Радха, Гудруна и Фрэя,

Руфь, Антигона, Эсфирь, Галатея –

Где же их русские сестры?

Где Джиоконда?.. Где Маргарита?..

Нету ответа.

Грубые плиты,

Хищные, пышные ростры.

И с триумфальных ворот Петербурга

Цоком копыт и подъятой трубой

Трубит гонец –

не про власть демиурга,

Но про великодержавный разбой.

Глухо.

Лишь недомолвками, еле-еле,

Глянет порой из глубин цитадели

Отблеск вышнего духа:

Женственной жалости.

Женственной прелести.

Женственной милости.

* * *

И Демиург ударил в ярости

Жезлом по камню цитадели.

Эфирный камень дрогнул... В щели

Прорвался плещущий родник,

И стала звонкая струя расти,

Рыдая тысячью мелодий,

И чуткий слух внизу, в народе,

К ее журчащей влаге ник.

Текли меж белыми колоннами,

По тихим паркам и гостиным,

По антресолям паутинным

Ручьи романсов и сонат,

И в театральных залах – звонами

Гармоний, миру незнакомых,

В лицо пахнул, как цвет черемух,

Сам потаенный Русский Сад.

Неизъяснимые свечения

Над струнным ладом засквозили.

Затрепетав, их отразили

И ритм стихов, и красок гладь,

Как будто к нам из заключения

В час мимолетный, в миг кристальный,

Могла отныне взор печальный

Душа народная послать.

Где над Невою дремлют строгие

Владыки царственного Нила,

Богиня русская склонила

Глаза крылатые к Неве –

И встали месяцы двурогие,

И, овеваем мглой воздушной,

Прислушивался бледный Пушкин

К хрустальным звукам в синеве.

Там, за дворцовыми аллеями –

Фонтанов звонкая глиссада,

А дальше – мгла глухого сада,

Где даже оклик музы тих,

Где нисходил и тек, лелеемый

Всей лаской пушкинских мечтаний,

Нерукотворный образ Тани,

Чтоб веять в ямбах колдовских.

И образ девственный за образом,

Все полновластнее, все выше,

Как изваянья в темной нише,

Светлели в замыслах творцов,

Но в провозвестьях слова доброго

Еще не вняли вести главной:

Что горек плен пресветлой Навны,

Сад – замурован,

рок – свинцов.

* * *

– Друг мой! Жених мой! Вспомни былое:

Родину демиургов благую,

Как мы спускались вот к этому слою

В пустошь нагую.

Друг мой, жених мой!.. Ветер геенны

Треплет одежду мою, разрывая,

Клочья уносит – слоями вселенной

С края до края...

Друг мой! Жених мой!

Знаю: в бою ты

С темным хранителем, с лютым титаном,

Лишь согревает

мирным приютом

Сердце мечта нам.

Жданная всем человечеством

снидет

К нашему браку

с солнечных сводов;

Дочь нерожденную нашу сновидят

Души народов.

Видишь – я в людях гонцов обретаю,

Шлю вдохновенья им полночью тихой,

Вею над судьбами,

в душах витаю...

Свет мой! Жених мой!

И замирает

голос звенящий

В море далеком, в нехоженой чаще,

Те ж, кто доносят

отзвуки

людям,

Молча клянутся: – Верными будем!

Шумную славу, мишурные лавры

Этим гонцам раздавала не Ты, –

Что Тебе – дребезжанье в литавры

Ложно-торжественной

суеты?

Но и творцам, и безвестным героям

Вход раскрывая в светлицу Твою,

Всех, кто стремится, кто любит и строит,

Ты облекаешь в посмертном краю.

Ты облекаешь – лазурью просторной,

Сердцем Твоим, о благая, – Тобой, –

Ты, что веками Душою Соборной

Стала для русской земли снеговой!

Не триумфальная песнь, не баллада –

Мирный акафист излиться готов

Нежной Садовнице русского сада,

Светлой виновнице светлых стихов.

В каждом наитии, в каждом искусстве

Этой ночной, этой снежной страны

Только заря Твоих дальних предчувствий

Чуть золотит наши скорбные сны.

И над Февронией, кроткою Соней,

Лизою, Марфой, Наташей, – везде

Льется хрусталь Твоих дивных гармоний

И серебрится, как луч на воде.

Но еще застят громоздкие глыбы

Твой заколдованный сад, и во тьму

Лики тех звезд, что родиться могли бы,

Гаснут, незримы еще никому.

В небе России, в лазури бездонной

Ждут зарождающиеся миры,

И – ни Тимуры, ни Ассаргадоны

Не загасят их лучистой игры.

О, наступающий век!

Упованье

Гимны за гимнами шлет на уста, –

Многолучистых светил рассветанье!

Всечеловеческих братств полнота!