— Я, товарищ командир.

— Сейчас тебе писарь даст список. Сядешь на коня, возьмешь двух хлопцев и мотайтесь по дворам. Скажите, что, если к ночи винтовки не будут в правлении… расстреляю!

В канцелярию вошел Дергач.

— Ваня, выставь караулы! Около винтовок поставь двух часовых. Я возьму человек пять и поеду искать Сергеева. Над моими хлопцами команду примешь ты. Если не вернусь к ночи, из конных наряжай патрули, а пешие пусть тут ночуют.

Садясь на жеребца, Андрей крикнул:

— Тут винтовки будут приносить. Прими!..

Ночью он не вернулся. Дергач, нарядив конные патрули и сменив часовых, лег на атаманском столе спать…

Иван Дергач не был красивым парнем. Волосы цвета мокрой соломы, широкоплечая неуклюжая фигура и скуластое лицо со вздернутым носом, сплошь усеянное крупными веснушками, — красоты тут мало. Но все скрашивали большие карие глаза и ослепительно белые зубы. Отца, убитого в русско–японскую войну, Дергач помнил смутно. Второй брак матери не принес счастья маленькому Ивану. Отчим относился к нему холодно и сурово, а напившись пьяным, избивал мальчика.

Тяжело прошло для Дергача детство, но и юность не была лучше. С тринадцати лет стал он батрачить у богатых хуторян. Потом — мобилизация, турецкий фронт, тяжелое ранение и лазарет.

В феврале семнадцатого года он приехал из лазарета в родную станицу, где пошел батрачить к Буту.

Зима, проведенная в станице, дружба с Максимом и Сергеевым многому научили Дергача. Когда вернулся в станицу Андрей и стал поднимать станичную молодежь на борьбу за советскую Кубань, Дергач стал ему верным помощником…

Стенные часы прохрипели четыре удара. Дергач открыл глаза. Начинало уже светать.

В соседней комнате тихо посапывали часовые. Вскочив со стола, Дергач подошел к окну и в ужасе отшатнулся: весь двор был заполнен всадниками. Выхватив наган, он бросился к двери, рванул ее к себе и столкнулся с Сергеевым. За Сергеевым стояли Максим и какой–то усатый человек в ремнях.

Сергеев положил руку на плечо Дергача:

— Что, Ваня, испугался? — И, улыбаясь, показал взглядом на усатого человека: — Знакомьтесь! Это командир красногвардейского отряда товарищ Юдин.

Дергач обрадованно воскликнул:

— Это который советскую власть устанавливает?

— Он самый, — улыбнулся Юдин, протягивая Дергачу руку.

Поговорив с Юдиным, Дергач подошел к Максиму:

— Ты Андрея не видел?

— Нет. Когда он меня назад вернул, мы с Сергеевым на станцию подались. У начальника ручную дрезину выпросили и махнули на Брюховецкую. — Максим по–детски счастливо улыбнулся. — Вот видишь, привели с собой отряд. Завтра, Юдин говорит, ревком выбирать будем…

Андрей, не найдя Сергеева, остальную часть ночи кружился по прилегающим к базару улицам и переулкам, опасаясь, что кулаки, пользуясь темнотой, попытаются захватить оружие.

… Утром выбрали ревком. В него вошли Сергеев, Андрей Семенной, Максим Сизон, Иван Дергач и еще несколько казаков и иногородних.

Отряд решили организовать сводный, совместно со станицами Каневского юрта, из пехоты и кавалерии. Начальником был выбран Семенной. Ему же поручили оканчивать и формирование отряда.

Степными оврагами побежали ручьи, размывая последний, еще не съеденный утренними туманами снег. По ночам над голыми садами и мокрыми крышами хат тянулись к родным озерам стаи диких уток.

Мартовские холодные дожди четвертые сутки жестоко хлестали хутора и станицы, разъединенные месивом дорог.

Серой голодной волчицей пришла на Кубань ненастная весна 1918 года. Но ни дожди, ни липкая грязь не мешали казакам ближайших станиц и хуторов днем и ночью скакать в Каневскую.

Кутаясь в лохматые бурки и низко надвинув кубанки на лоб, торопили они своих строевых коней, словно не замечая безудержных дождевых потоков.

Под утро мартовского непогожего денька в станицу Садковскую усталым шагом въехал всадник. Вороной жеребей, по брюхо забрызганный грязью, шарахнулся в сторону, испугавшись лошадиного трупа возле дороги.

Дремлющий в седле человек очнулся и ласково похлопал жеребца по взмыленной шее:

— Ну, ну, Турок, вперед! Что ты, мертвых коней не видал?

Проехав главной улицей до церкви и свернув в переулок, всадник остановился. Он пристально всматривался в хаты, словно не зная, какую из них выбрать. Затем, тронув повод, подъехал к одной из них и рукояткой плети тихо постучал в окно.

На порог вышел небольшого роста человек с длинной черной бородой. Солдатская потрепанная шинель, накинутая на плечи, плохо защищала его от дождя.

С явной неохотой зашлепал он по липкой грязи.

— Это ты, Андрей Григорьевич? Чего тебя черти принесли в такую непогодь?

— Я самый, товарищ Колонок. — Андрей раскрыл закутанное башлыком лицо и, наклонясь к ежившемуся от дождя Колонку, сурово взглянул ему в глаза: — Ты что ж, комиссар, собаки б тебя задрали, пяток хлопцев прислал, да и на печь завалился, а отряд в твоей станице я, по–твоему, формировать должен?

Колонок смутился:

— Так какое же формирование, Андрей Григорьевич, по такой погоде? Пускай дождь хоть немного перестанет…

Соскочив на землю, Андрей повел жеребца в сарай и привязал его к пустой кормушке рядом с коровой.

Пока Колонок насыпал жеребцу зерна, Андрей с удивлением осматривал сарай:

— А где ж твой конь?

Колонок сокрушенно качнул головой:

— Нет у меня коня, Андрей Григорьевич…

— Как нет? Да какой же ты комиссар после этого? Разве в твоей станице куркульских коней нет? Эх ты, курица вареная, а пуп сырой. Отряд сформировать думаешь, а куркулей боишься!

Колонок обиженно передернул плечами.

— А ну, скажи, сколько у тебя фронтовиков дома околачивается?

— Человек двадцать пять вернулось, — протянул Колонок.

— Это что ж, с иногородними?

— Нет, тех еще человек пятнадцать наберется.

— Что ж, хотят в отряд писаться, что ли?

— Мнутся, Андрей Григорьевич. Сам знаешь, весна идет…

— Ну ладно, идем в хату.

В доме Андрея поразила необыкновенная чистота. Земляной пол был ровно вымазан желтой глиной, большая печь сверкала белизной, а стол был накрыт чистой голубой скатертью. Возле окна сидела молодая, красивая женщина. Она вышивала цветными нитками мужскую сорочку.

Снимая бурку, Андрей обернулся к Колонку.

— Ну и хозяйка у тебя… — Андрей хотел сказать «Колонок», но вовремя спохватился и смущенно договорил: — Игнат Семенович. Прямо золото, вот уж не в мужа пошла!

Колонок удовлетворенно хмыкнул, посмотрел на жену и сказал:

— Ну, Настенька, принимай гостя. Это мой начальник. Командир сводного красногвардейского отряда и член Каневского ревкома, товарищ Семенной. На фронте, бисов сын, мною командовал. Свобода настала, а ему и при ней удержу нету — опять командует.

Андрей отшучивался:

— Что ж тебе: ежели свобода, так можно целыми днями на печи спать? Как, по–твоему, отряд сам формироваться будет?

Жена Колонка поставила на стол тарелку с солеными огурцами и принялась резать свиное сало. Тяжело вздохнув, сквозь еле сдерживаемые слезы она проговорила:

— Что ж это такое — не успел человек с фронта прийти, три года ведь дома не был, а сейчас опять, выходит, уезжать надо?..

Колонок виновато поглядел на Андрея.

— Ты ее, Андрей Григорьевич, не вини… сам знаешь, бабье дело — одной ведь по хозяйству мыкаться приходится… Вот весна идет, сеять надо, опять же огород… — Колонок опустил голову. — А тут еще хлопца похоронили недавно… По нем дюже здорово тужит…

И, подойдя к жене, он обнял ее за плечи:

— Ничего, Настенька! Вот кадетов побьем, тогда никуда со двора не выйду, кроме как в степь…

Достав из шкафа две чашки и буханку хлеба, Колонок скрылся в другой комнате и вскоре появился оттуда с бутылкой самогона в руках: