Эх, возвращаться пора, солнце-то за африканские горки садится, вечереет. Значится, помолясь, идем к берегу и домой…»

Не совсем-то приятно перемещаться мгновенно из сухой и жаркой тропической Африки в холодную сырость восточно-европейской оттепели, в дождь со снегом. «Хотя бы мерзкий климат там, за окном, но в дрожь бросает, чуток сравнишь, представишь. Во, где дьявольщина…»

Потому-то Филипп, оказавшись в теплом домашнем уюте, соболезнующе вспомнил о Нике с Настей, летящих рейсом «Белаэро» в ожидании мытарства в промозглом таможенном предбаннике. Потом же их ждут сквайр Константин, джип «порше-магнум», мокрая дорога из аэропорта в город.

«И моя теща на выданье зятя с дочкой заждалась с руководящими указаниями и деловой хваткой. Бизнес-вумен, из рака ноги…»

Встречаться поутру с неизбежной тещей Филиппу решительно не хотелось. «Но надо, мать ее, Степанида, урожденная Позвонюк…»

Стефания Мартиновна по-родственному разрешила называть себя Стефой суженому зятю. Именно так, не то в шутку, не то всерьез она поминает жениха Насти в разговорах с мужем и дочерью.

На ты в общении с Филиппом она не переходит в одностороннем порядке. И вряд ли он это ей когда-нибудь позволит.

Должного уважения ради Филипп нарочно дал возможность глазастой и ухватистой теще разглядеть рукоятку «глока» в наплечной кобуре. Потому как в белоросском государстве, где простым смертным огнестрельное оружие иметь запрещено, оно зачастую производит нужное впечатление. По какую бы сторону закона не находился человек вооруженный, почтительного отношения он к себе безусловно требует.

К тому же он еще утверждает, будто намедни воротился из Москвы и святого паломничества в Саровскую пустынь. «Господи, помилуй и спаси мя, грешную, от таких паломничков с хромированным пистолетом под мышкой!»

Стефания Заварзина особой набожностью и воцерквленностью не отличалась. Но в просьбах к Всевышнему не стеснялась. Могла и в церковь заехать, чтобы пачку свечей, какие потолще, подлиннее, поставить за преуспевание какого-либо делового начинания, соглашения о намерениях, какого-нибудь коммерческого договора и так далее.

«Нужно договариваться хоть с чертом для пользы дела», — была убеждена Стефания Мартиновна, сидя в такси и готовясь к встрече с неотвратимым зятем, а также к придирчивой инспекции будущего временного местожительства родной дочери.

«Пока здесь… а в дальнейшем, летом Настя будет уже в Америке…»

В холостяцком жилище зятя Филиппа теще Стефании раньше бывать не доводилось, и она с удовлетворением отметила комфорт, идеальную чистоту и хозяйский порядок.

«Формалист и зануда… Домработницу гоняет строго. Вона как все вылизано, ровно не мужик живет. Ванна, унитаз отдраены до блеска…

Одно слово, суперкиллер, под голливудского киногероя шарит красавчик Фил.

Квартирка и мебель отделаны не меньше, чем на тридцать штук баксов. Плюс аппаратура еще десять штук, телевизор в полстены.

Квартиру он наверняка выкупил. Моя дурочка говорит: снимает.

Ха-ха! Знаем-знаем, московские и петербургские Рульниковы платят своим людям красиво, без лирики.

Как только распишутся, надо будет, чтоб срочно молодой жене подобающую долю выделил. Конфиденциально наличкой, на случай конфискации…»

К приготовлениям Филиппа по организации торжества бракосочетания Стефания Мартиновна отнеслась столь же одобрительно, как и к семейному гнездышку молодоженов.

«Не скупится… Фешенебельную церковь при монастыре заказал, большой певческий хор монахов, престижный загородный домина стервы Триконич под свадьбу арендует. Любят же его бабы!

Гостей выбирает с большим разбором. Правильно, нечего всякую родственную шелупонь на приличную свадьбу звать. Подарок на копейку, а нажрется и проблюется на рубль…

От Рульниковых пан майор Игорь Смолич и сын-наследник Иван. Очень, очень прилично…»

— …Думаю, моя милая Стефа, вы не будете против, если мадам Раймонда Рульникова также примет участие в нашем небольшом семейном мероприятии?

— Мой дорогой Филипп, у вас всегда все комильфо. Простите за женское любопытство, но почему вы не упомянули о Генрихе Иосифовиче?

— Увы-увы, Генрих Рейес, к нашему общему огорчению, не сможет приехать из Сиднея. Мой дядя Энрике Бланко-Рейес пишет, что чрезвычайно занят до конца февраля.

— О, как я его понимаю!..

В первых числах февраля немного подморозило. Жаль, в канун венчания Филиппа и Насти вновь за свое взялась парниковая зимняя ростепель; в то же время циклоническое соседство с водами Гольфстрима усугубило февральскую распутицу.

Неудивительно, если в субботу утром Вероника Триконич отдала распоряжение напрямую ехать в монастырскую церковь Утоли моя печали кортежем на четырех внедорожниках.

Невесте и невестиной подружке Кате она выделила свой «порше-магнум». Жениха, дружку Петра и посаженую мать новобрачного тетю Аниту Бланко-Рейес на венчание доставит сам посаженый отец Павел Булавин на «рейнджровере».

Родителей невесты, супружескую чету Ярослава и Стефании Заварзиных, с деловым шиком в кавалькаде джипов сопроводят в Петропавловский монастырь на вседорожном орденском «мерседесе». Марию Казимирскую, подругу детства жениха, ученика Ваню Рульникова, мадам родительницу Раймонду Рульникову туда и обратно привезет неизменный Игорь Смолич на хозяйском кроссовере «кадиллак-эскалибур» в голове колонны.

На этом конвойное перечисление светских гостей и мирских участников церковного ритуала следует завершить.

«Коли истинно избранных на небеси токмо двое, число званых на землех такожде не безгранично». Так решили Филипп и его избранница Настя.

Никто их за скромное количество приглашенных на венчание не укорял. Все понимали: совсем недавно Филипп потерял близких. Пустопорожняя брачно-свадебная помпезность, претенциозное многолюдство, показное шумство суть непристойны и оскорбительны.

Печальные обстоятельства, февральская оттепель не слишком огорчительно повлияли на смиренное и почти сокровенное венчальное действо. Хотя и несколько подпортили обрядовую каноничность.

У ворот монастыря следовало спешиться и наособицу шагать к храму по снежной слякоти, всякому пешеходу не позволяющей забывать о мокрых хлябях небесных. Так жениху пришлось на руках нести в церковь невесту, счастливым шепотом ему поведавшую:

— Фил, придерживай, пожалуйста, мне и шлейф и платье. Ника с Катей в машине с меня белье сняли им на сувениры. Только пояс и чулки оставили, без лифчика. Сказали: корсаж прочный, сиськи удержит, а в монастырской церкви женщинам, мол, нельзя в брюках, в штанах и в трусах с непокрытой головой.

— Греховодницы, ничего святого у вас нет.

— Фил, так ведь в православную старину женщины в церковь белье-то не надевали.

— Боярышни груди суровым полотном подвязывали и рубахи носили под сарафанами, длинные.

— И на мне сорочка есть, только короткая, муж мой расписанный…

Отметим в отдельном параграфе: накануне в пятницу Настя и Филипп поставили кое-какие подписи, отлично расписались в самом прямом глагольном смысле.

Называть такое действие гражданским браком никто уж не называет, если под этим в настоящее время только понимают юридически неоформленное сожительство мужчины и женщины под одной крышей, на одной жилплощади. Оказывается, не всем нужны дворцы для записи данного акта гражданского состояния с пошловатой бродячей атрибутикой, «доставшейся нашим новым временам в наследство от проклятого богоборческого прошлого. Во где анафема!»

Вот и Настя с Филиппом сочли неприемлемой ту самую донельзя атеистическую сублимацию и профанацию брачного обряда.

— …Совковая обрядность как совковая лопата, бери больше, кидай дальше, черпай дерьмо глубже. Казенное благословение от государства, попсовый марш Мендельсона, штампованные золотые гайки.

— Потом пьяною толпою цветики возлагать к фаллическому кенотафу на Круглой площади, пошло фоткаться в жесть на фоне газовой горелки.