Голубой Марик, отдававший предпочтение мужской любви, зная о строгой гетеросексуальной ориентации сожителя, деликатно скрылся на кухне. Незаметно к нему присоединился и Филлит.

Ничего соблазнительного он не видел в том, как дева Мария возлежит на диване с распахнутым настежь рыжим лесбийским интимом под ловкими Софочкиными пальчиками. Подруга детства Манька и раньше ничуть не фигурировала девушкой его мечты.

К тому же несколько инфантильно смотрится эта детская игра в больничку с разглядыванием и ощупыванием гениталий. Пускай и по пьяной лавочке.

«Пора бы и повзрослеть, милостивые государи и государыни!»

Эх, на всякого взрослого хватает подростковой пытливости в вопросах секса. У кое-кого половое самовоспитание и созревание продолжаются до самой глубокой старости, плавно переходя в старческий маразм. Наипаче же всего, когда женщины прикидываются маленькими девочками вплоть до менопаузы.

«Спрашивается, это перед чем таким у них пауза? Если, к примеру, взять Соньку-нимфоманку…»

— …Мальчики-девочки, если кто инкуб, так это наш Фил Ирнеев. От его демонического взгляда любая девушка без ума. Демон любви — вот, кто он!

Софочка стрельнула глазками и спросила:

— Фил, скажи, тебе когда-нибудь девушки отказывали?

— Никогда. Слава в вышних Богу, а в женщинах — благоволение. Оваций не надо.

Тем не менее Филиппа наградили-таки аплодисментами. Ведь напросился!

Итальянец не совсем понял Филиппа. Петр по-английски ему объяснил, и экспансивный итальянский гость бешено зааплодировал:

— Славно сказано, мой друг! Разве что фундаменталисты из протестантов осудили бы вас за вольную парафразу из святого писания евангелиста Луки.

— Насколько я понимаю, вы, синьор Джованни, тоже не относите себя к жестоковыйным фундаменталистам, не правда ли? Так вот, мы — свободное библейское общество.

У нас тут вовсе не демоны, Софочка, а евангелисты, апостолы хорошего вкуса и благочестивого времяпрепровождения, — рыжая Манька ортодоксально поставила на место подругу.

— А с Филькой мы обмениваемся апокрифическими евангелиями. У меня — от Марии Магдалины, у него — от Филиппа. С детской песочницы, со школьной парты синоптически общаемся…

За исключением Марии Казимирской с одноклассниками Филипп Ирнеев практически не поддерживал отношений. Так сложилось. Ничего интересного и синоптического после окончания школы не склеилось. Вернее, бесповоротно расклеилось.

Однако рыжая и бесстыжая Манька исправно продолжила ему апокрифически исповедоваться в тех грехах, о которых начисто не могла поведать ксендзу на исповеди в костеле. Филипп грехи эти ей всемилостиво отпускал, и ее это устраивало.

В своем неисповедимом ханжестве Казимирская была показательно благочестива, местами и временами. И беспримерно лицедействовала. Почти всегда.

Например, когда ихнему Левиту Нефинеевичу, — так ветхозаветно она обзывала костельного старосту, — требовалось отогнать куда подальше от паперти нищенствующих любителей и профессиональных попрошаек, он просил управиться с ними Марию Казимирскую.

У нее же не заржавеет. Она, повязав потуже черный платочек, выходила и начинала, горько вздыхая и задушено стеная, всем раздавать малоденежные белоросские банкноты достоинством в четверть и полкоробка спичек.

В совокуплении с Манькиными ужимками закоренелой в девственности ханжи, молитвенным шепотом, кисло-сладкими сдавленными увещеваниями вернуться к праведной жизни это действо производило на вымогателей-циников потрясающий эффект. Их как ударной мегатонной волной прочь выметало от костела.

На суеверных обывателей, погрязших в бытовом материализме и во всякое время опасающихся человеческой религиозности, как явления сверхъестественного и необъяснимого, показушная набожность Марии Казимирской наводила страх и ужас.

Она могла на час опоздать на лекцию и с фанатичным блеском в глазах объяснить преподавателю-атеисту ее отсутствие не чем-нибудь, а молитвенным настроением. Когда же ей ударно требовалось на несколько дней освобождение от занятий как бы для свершения благочестного паломничества к каким-нибудь святым местам, она беспроблемно его получала в деканате.

Лишь с Филиппом она честно делилась апокрифическими соображениями, насколько забавно мыслят испуганные материалисты-атеисты, боязливые суеверы и маловеры.

А ну как она начнет тому, этому католическому Богу молиться, дабы тот их наказал за кощунство и грешную богохульственную жизнь? Проклянет этак по-религиозному. Лучше от греха подальше. Связываться не стоит. Береженого Бог бережет от этой фанатички…

При всех вариантах Филипп предполагал: Манька парадоксально юродствует, но перед собой не притворяется и зачастую вовсе не играет на публику. Она искренне и беззаветно убеждена в неизбежности мелких грехов собственной порочной человеческой натуры. А коль не согрешишь, то не покаешься. Не покаявшись, не спасешься.

Каяться Мария Казимирская обожала до самозабвения. Филиппу тайно признавалась в разных содомитских грехах. Потом же в официальной церковной исповедальне настойчиво требовала от ксендзов ходатайствовать за нее перед Богом за мизантропию, ханжеское фарисейство и злобную ругань в адрес ближних и дальних.

К третьему курсу лечебного факультета медакадемии Манька Казимирская научилась виртуозно употреблять в качестве бранной лексики и проклятий названия неприличных болезней. В основном из области различных патологий мочеполовых органов. Как женских, так и мужских. Причем даже весьма далекой от академической и клинической медицины публике становились весьма понятны ее сквернословные вариации в загиб ущемленной матки или по поводу внезапных приступов женского вагинизма и хирургического лечения мужского фимоза.

«Обрезание лишнего, называется».

Грех страшной медицинской брани гуманитарии-священники ей отпускали. Так же, как и резко непочтительное отношение к родной мамочке и ее мужьям, каждый из которых последовательно становился для Маньки отчимом.

Мадам Казимирская, в юности избрав карьеру брачной аферистки, искусно использовала мужей в виде средства передвижения вверх по социальной лестнице. Тому 20 с лишним лет назад, начав с заведующего обувным магазином, она нынь добралась до влиятельного заместителя министра. И ни с кем из очередных мужей не прерывает благожелательных отношений до и после развода.

Являлся ли завмаг, или сменивший его директор треста столовых и ресторанов, ее настоящим отцом, Манька ведать не знала и знать не хотела. И практически записала в таковые директора треста, доныне преуспевающего и процветающего владельцем казино.

Но вот несчастливо влюбленный завмаг с горя спился и умер в вытрезвителе.

«По-любому Манька родилась уже при втором ейном мамочкином муже».

При матриархате и полиандрии многомужняя мадам Казимирская, пять раз по расчету профессионально выходившая замуж, сделалась бы руководительницей клана или племени, — давно пришел к такому заключению Филипп. Он нисколечко не удивится, когда б в один прекрасный день Манькина обожаемая мамочка бракосочетается с премьер-министром или со спикером палаты представителей.

«Боже, благослови и не прокляни повторные браки оных грешниц. Ибо они ведают, что творят и что им нужно от мужчины».

Между тем с подачи Филиппа застольная беседа плотно вошла в религиозную колею. Апостол Андрей и обыкновенно не очень речистый евангелист Матвей, в миру изучающие информационно-технологические науки в одноименном университете, в унисон с кибернетическим подходом взялись громить доморощенное поганство, самодельное язычество и автокефальную профанацию христианства.

— …Принцип отрицательной обратной связи требует фарисейской квазирелигиозности в сложной эргатической системе, каковой предстает общество, пропитанное языческими суевериями, — едва ли нес всем понятную благую весть евангелист Матвей.

— То-то президент Лыченко цинично зовет себя православным атеистом и раз в год топчется на Пасху у кафедрального аналоя с митрополитом под ручку, — вторил однокурснику и коллеге по компьютерному бизнесу апостол Андрей.