Эти немногие строки, а также описание одесского базара, где зримо для всех продавали арбузы, лук, синие баклажаны, просяные веники и «другие малопитательные и недефицитные предметы» и незримо торговали кожей, салом, сахаром, «нервного» базара со вспышками паники, конфискациями, неожиданной стрельбой, совершенно ясно рисуют истоки событий, описанных в «Зеленом фургоне». Одесса, гражданская война, игрушечность шпагатных «государственных границ» и царящий позади них разнузданный произвол сменявших друг друга белогвардейских властей — «халифов на час» — и, как финал, судорожная борьба последышей контрреволюции — спекулянтов и бандитов — с первыми мероприятиями подлинной советской законности — вот та смрадная почва, на которой выросли бандиты Сашка Червень и Федька Бык, на которой поскользнулся и едва не погиб Красавчик.
Кто же в повести противостоит уголовному миру? Кто представляет угрозыск Севериновского уезда? Кому удается захватить «малину» опаснейших бандитов?
В очень многих детективных повестях преступников выслеживают и ловят несгибаемые, почти ирреальные представители правосудия — сверхпроницательные сыщики, сверхгероические работники угрозыска и милиции. Правда, вместо биографии у них — белое пятно, а вместо человеческой характеристики — похвальные грамоты. Но зато какие герои, какой стройный сюжет, какая увлекательность!
А. В. Козачинский противопоставляет бандитам, казалось бы, совершенно неподходящих людей, однако людей подлинных, живых, характерных для той сложной и героической эпохи. Начальник угрозыска — недоучившийся гимназист Володя Патрикеев. В душе он болезненно застенчив и, скрывая это, объясняется непреклонно и сурово. Вначале все считают его человеком, не знающим милосердия. Володя — явный правнук чеховского Монтигомо Ястребиного Когтя; за поясом его «чокают» две бомбы-лимонки, выменянные у другого гимназиста на фотоаппарат, в кармане у пего лупа для распознания следов преступников. Володя весьма старательно подражает фанерным шерлок-холмсам из прочитанных им детективных книг. Иногда он наивно переодевается, чтобы быть неузнанным, и жители, делая вид, будто не узнают его, шепчутся между собой: «На операцию пошел!»
Таким же неожиданным и необычным является ближайший помощник Володи, агент угрозыска Шестаков. Это пожилой рабочий, бывший типографский метранпаж, внезапно назначенный в севериновский угрозыск. Есть глубокая трогательность в этом пожилом, очень больном человеке с его седенькой штатской эспаньолкой и деревянными сандалиями — «стукалками».
Интрига осложнена в «Зеленом фургоне» превосходно выписанным реалистическим образом младшего милиционера Грищенко — фигурой яркой, полнокровной, со своим языком, своим юмором. Не в пример Володе и Шестакову, он опытный солдат. Он добродушен и сметлив, иногда даже может удивить лихостью, но что-то неверное, не до конца искреннее чудится в нем все время. Этот уклончивый, ускользающий характер до конца повести будоражит любопытство. Автор как бы играет с читателем в кошки-мышки, говоря о Грищенко то «да», то «нет». Замечательная сложность этого образа позволяет автору делать неожиданные сюжетные повороты, обострять интригу.
Образы Володи и Шестакова автор выписал с большой, теплой любовью. За этой любовью, как и за всем тем, что описано в «Зеленом фургоне», явственно ощущается глубокий и умный подтекст повести, составляющий ее смысл и душу. Почему закоренелых, прожженных бандитов ловит и побеждает юноша, почти мальчик, Володя и старый метранпаж, всю жизнь простоявший у типографского талера, да еще при малонадежном милиционере Грищенко? Какие силы, какие качества помогли этим милым, смешноватым, совершенно неопытным людям совершить опаснейшую «операцию», самый настоящий подвиг, требующий бесстрашия, решительности, быстроты ориентировки и соображения? Автор сам в одном месте называет эти качества, называет вскользь, мимоходом, словно стесняясь столь громких слов, — это верность и честность. Эти чувства двигали Володей и Шестаковым так же, как одушевляли они тогда всех людей, полюбивших свою новую Советскую родину, желавших отдать силы и жизнь для того, чтобы очистить ее от скверны прошлого, сделать ее прекрасной, великой, единственной среди всех стран мира!
…А. В. Козачинский был горячо любим и уважаем всеми своими товарищами, писателями и неписателями. Он был очень умей, чудесно остроумен, у него были большие знания и неиссякаемый интерес ко всему и в особенности к литературе. Он тонко и мудро любил жизнь и людей.
Я помню его в тяжелое время, в первые годы войны. Неизлечимо больной, он был эвакуирован в Новосибирск. Мы часто, как магнитом притянутые, собирались у его постели, в маленькой комнатке. Острый ум и светлый юмор этого умирающего человека всем нам облегчали тяжесть самых черных дней.
Он умер уже после Сталинградской битвы, когда в ходе воины явственно обозначился победный перелом. Но он был уверен в победе даже в первые-такие тяжелые! — месяцы войны. Он и тогда верил в победу светлых сил над бандитами и уверенно предсказывал ее.
Мы хоронили Сашу Козачинского в начале января 1943 года. Машины с гробом и провожающими ехали по шумным улицам Новосибирска, миновали оборонные заводы. Школьники шли парами в театр на утреннее представление. На большой площади, где стояла громадная елка и бутафорский дед-мороз, веселились дети. Из окон госпитале и выглядывали лица выздоравливающих. Всюду продолжалась та милая, неповторимая жизнь, которую так любил, так понимал и чувствовал наш ушедший друг.
Александра Бруштейн