Лана Кузьмина Мишкина правда

- Что за поколение! - возмутился отец, кусая бутерброд и запивая его горячим кофе. - Убить человека из-за каких-то ста рублей! - и добавил банальную, надоевшую фразу — Мы такими не были!

Мишка уткнулся в тарелку, делая вид, что ест. Он ненавидел эти совместные завтраки. Нужно было вставать ни свет, ни заря, есть кашу, которая как считала мама очень полезна подрастающему организму. Мишка считал, что каша для малышни, а в двенадцать лет нужно что-нибудь повкуснее. Мало того, отец всегда сидел напротив, смотрел утреннее шоу по телевизору и комментировал каждый сюжет, связывая его так или иначе со своим сыном. Мама обычно стояла у окна и молча улыбалась.

Все это началось одним далеко не прекрасным вечером, когда Мишка был пойман во дворе дома с пачкой сигарет в руках. После продолжительной беседы отец сказал, что он, видимо, уделяет сыну мало внимания и потому они должны чаще общаться. А так как почти все его свободное время занимает работа, то и общаться они должны по утрам во время завтрака.

Мама приняла это предложение с восторгом. А вот дедушка категорически отказался подниматься в такую рань и спал со спокойной совестью до полудня.

Мишка вздохнул, помешивая остывающую кашу. Отец истолковал его вздох по-своему.

- Думаешь, врет отец, - сказал он. - Не вру! Мы вот раньше целыми днями по улице бегали, играли. А вы что? Засядете за компьютером или в телефон уткнетесь. И не оторвешь вас от этой гадости!

Тут уже возмутился Мишка. Про себя, конечно. Вслух он отцу слова боялся сказать.

«Я-то здесь причем! - подумал он. - У меня и компьютера-то нет. А телефон старющий. Даже дисплей у него черно-белый.»

- А еще мы не воровали, ни копейки чужой не взяли!

«Началось!» - пронеслось в мишкиной голове. Захотелось сбежать.

Неделю назад Толя Сильверстов принес в школу планшет, красивый в коричневом чехле. Все, конечно, сбежались, обступили Толю. И Мишка тоже. Очень ему планшет понравился: маленький, удобный, без кнопок. Лучше любого компьютера.

А потом этот самый планшет у Сильвестрова украли. И решили почему-то, что это Мишка. Он как будто им больше всех интересовался. А еще, как сказала Анна Васильевна, потому что «был уже прецедент». Что за слово такое? А потом Мишка вспомнил, что это, наверное тот случай, когда он случайно сунул в свой рюкзак мобильник Лизки Синицыной, соседки по парте. Та вечно свой аппарат бросала где ни попадя. Ну, он и схватил вместе с тетрадками.

И вздыхал Мишка этим утром от того, что думал о том, какой же он неудачник. Ведь и сигареты, с которыми его отец поймал, не его были, и курить он даже не пробовал. Только зачем объяснять, если все равно не поверят.

С планшетом этим тоже. Мама вчера на родительском собрании так всех убеждала, что ее сын не мог этого сделать, что даже сам Мишка поверил. Потом правда сказала, что все равно деньги Сильверстовым отдаст. Пусть только в полицию не обращаются.

А дома накинулась еще в прихожей, не раздеваясь. Зачем он планшет взял и куда потом дел?

- Да из зависти стащил, - решил отец. - Сломал и выбросил.

Так и решили. Правда дед попытался было вступить в разговор, а вдруг не Мишка это... но его сразу оборвали: больше некому.

И сидел сегодня Мишка на кухне, вздыхал, мешая холодную кашу и думал о том, сможет ли он переступить порог школы, тем более, что сегодня по настоянию директора должен был перед всем классом попросить у Толика прощения за то, что взял его вещь.

Пашка Семенов этой ночью и не ложился вовсе. Сидел до утра с фонариком, читал историю Соловьева, седьмой том. Кому другому скука смертная, а Пашке интересно. Сам дал себе обещание все двадцать девять томов до конца года изучить. Одноклассники узнают, засмеют. А наплевать на них! Что ни делай, всё равно издеваться будут.

Началось всё, конечно, с бабушки. Это она ходила за Пашкой как за маленьким до седьмого класса. На большой перемене приносила в класс банки с домашней едой, повязывала внуку салфетку и кормила с ложечки. Для всей школы развлечение. В открытую никто, конечно, не смеялся. Бабушка-то завуч школы. А потом бабушка умерла, и следить за мальчиком стало некому. Родители целыми днями пропадали на работе в НИИ. Пашка не понимал, для чего это было нужно, ведь денег эта работа почти не приносила. Мама науку любила больше семейного быта. Все её домашние дела сводились к еженедельной уборке. Папа же был совсем не приспособлен к жизни и всё, что он делал, он делал плохо (не считая, конечно, научной деятельности).

Целые дни Пашка проводил в одиночестве. Жарил картошку, варил супы, ходил в магазин за продуктами, пришивал себе пуговицы, а в оставшееся время читал, так много, что иногда даже глаза болели. Он был счастлив. Почти. Иногда, правда, воображал, что было бы здорово, если бы у него появилась сестрёнка. Он бы рассказывал ей сказки, кормил кашей и никогда бы не чувствовал себя одиноким. Иногда ему ужасно хотелось о ком-нибудь заботиться. Он бы даже завёл себе кота или щеночка, но мама страдала жуткой аллергией на животных.

Первым уроком сегодня должна была быть история. Потом литература с русским, алгебра и две физкультуры. Пашка вздохнул. Ни на один идти не хотелось. Историчка Надежда Семёновна явно проигрывала Соловьёву. Пашка не думал, что узнает у неё что-то новое. Почти тоже с русичкой — скука смертная! А математичка Нелли Степановна задаст заковыристую задачку, которую никто не сможет решить. Потом, перемазавшись мелом, с трудом сама найдёт решение. И в этот самый момент обязательно найдётся умник, заглянувший в конец учебника и провозгласивший на весь класс, что там совсем другой ответ. Нелли Степановна сначала покраснеет, потом будет долго вглядываться в условие и наконец скажет, что всё верно, просто в книжке опечатка.

Физкультура — вообще позор. На прошлой неделе Пашка полез по канату. Ну, не полез, а так ухватился. Минут пять висел в полуметре от пола, ногами болтал. Смеху-то было! А физрук ещё обидными словами подбадривал, пока остальные на телефоны снимали.

Нет, в школу сегодня идти совершенно незачем.

Встретились, как обычно, у автобусной остановки.

- Привет! - сказал Пашка. - В школу идём?

- Не-а, - ответил Мишка. - Мне нельзя сегодня.

- Пошли тогда на наше место.

- Давай лучше Машку подождём, - предложил Пашка. - Вдруг она с нами захочет.

Постояли на остановке минут пять, и тут Мишка вдруг вспомнил, что ждать некого, что летит Машка сейчас в самолёте к новой радужной жизни на морском побережье.

Машка, вообще, самая неказистая в классе. Хотя это как посмотреть. Мишка, например, был уверен, что если на неё надеть джинсы и футболку по-прикольней, то она ещё полшколы за пояс заткнёт. Пашка утверждал, что душа главнее и спущенные колготки красоте не помеха. Машка же считала себя настоящей уродиной.

Да и как иначе. Утром открываешь глаза и видишь эти дурацкие колготки, штопанные-перештопанные, дурацкую вязаную кофту да юбку в горошек, чтоб она провалилась!

- Ба! - кричит девочка. - Может сходим на рынок, купим мне чего-нибудь?

- Где ж я тебе денег возьму! - возмущается бабушка. - Одну пенсию с тобой проживаем! У тебя вон полон шкаф одёжи!

Полон-то он, конечно, полон! Только одежда вся из маминого детства.

- Чего ворчишь? - кричит бабушка. - Это ещё в советское время сделано, на совесть.

- Хорошо шила советская промышленность! - рычит Машка, натягивая колготки. - Во веки вечные не порвётся! А порвётся — заштопаем!

Бросает в рюкзак стопку зелёных тетрадей (у всех в классе цветные), вываливается на улицу.

- Шапку надень! - грозит в окно бабушка.

Машка напяливает смешную зелёную беретку с помпоном. Что с ней, что без неё. Никакой разницы. Хуже не станет.

И так каждый день. С вариациями, конечно.

А неделю назад случилось чудо. Приходит Машка со школы, нога за ногу, а в прихожей у порога сапожки стоят. Красивые такие, на остром каблучке, а сбоку в виде цветочка золотые бусинки приклеены. На вешалке — плащ бежевый и яблочный запах по всей квартире.

Мама приехала! Сидит на кухне, пьёт чай из чашки с тюльпанами. Словно все пять лет так и просидела, а Машка, дурёха, её и не заметила.

- Девочка моя, - улыбнулась мама, распахнув объятия. - Иди ко мне, я так соскучилась!

Машка не пошла. Стоит в коридоре, улыбается как дурочка, с ноги на ногу переступает. Да ещё бабушка странная какая-то, невесёлая. Лицо то ли испуганное, то ли озабоченное чем. Но точно не весёлое.

- Ну, ты чего? - мама сама подошла, прижала к себе, а у девочки руки словно верёвочки вдоль тела болтаются, нос в складках платья закопался. Больно, задыхается Машка.

- Не узнала?

- Узнала, - еле слышно хрипит Машка, а про себя думает: «Да отпусти же меня!»

- Рада?

- Рада.

На самом деле не разберёшь, конечно. Вроде бы замечательно — мама приехала, а с другой стороны — какая она? За пять лет позабылась совсем, ни письма от неё не было, ни звонка телефонного.

Бабушка вздыхает, недовольна. Ушла Машка в свою комнату переодеваться и слышит, как она шепчет:

- Ну, чего ты приехала? Раздразнишь девку и назад. А мне её успокаивай.

Мама смеётся, а Машка думает: «Ну, какая же бабушка глупая! Разве уедет теперь мама?» 

- Из-за планшета расстроился? - спросил Пашка. Мишка вздохнул. Конечно, одно расстройство с этой историей. Только вот грустил он больше из-за Машки. Классная была девчонка. Хотя почему была? Есть и будет. Только где-то далеко.

Они шли по улице, и Мишке казалось, что вот-вот выскочит из-за угла тощая фигурка, стащит с головы ненавистную шапку (словно никто не заметил), увидит их и медленно подойдёт ближе.

В тот день она появилась не одна. Рядом шла невысокая стройная женщина. Мишка даже рот раскрыл от восхищения. Такая она была волшебная, нездешняя, словно прилетевшая из далёкой волшебной страны.

- Привет! - улыбнулась она, протянув изящную унизанную кольцами руку. Пашка неловко схватил за кончики полупрозрачных пальцев, а Мишка так и стоял столбом, ошалев от неземной красоты и сладкого яблочного запаха.