- Это моя мама, - Машка уставилась в землю и, залившись краской, начала усердно ковырять асфальт мыском сапога.

«Стыдно ей что ли, что у неё такая мамка обалденная?» - промелькнуло в мишкиной голове.

- Меня Юля зовут! - женщина снова улыбнулась.

«Да что же это такое», - думал Мишка. - «Чего она такая радостная. Насмехается?»

- Здравствуйте, тётя Юля! - по-солдатски отчеканил Пашка.

Новая знакомая залилась звонким смехом.

- Я что такая старая? Давайте по-простому — Юля! Идёт?

Мишка кивнул, а Пашка вдруг начал возражать:

- Неудобно же, взрослый всё-таки человек...

А она снова смеётся:

- Вот что, ребятки, есть предложение. В школу сегодня не ходить, а отправиться по магазинам прошвырнуться.

И они пошли. Как ни в чём ни бывало свернули с привычного пути и отправились за весёлой яблочно-пахнущей женщиной туда, где никогда не бывали. Пашка по магазинам не ходил. Глупости всё это. Разве что по книжным. А Мишка обычно изнывал от скуки, дожидаясь мать у примерочной или рядом с витриной, утыканной вонючими пузырьками и тюбиками. «Как только они на лицо эту дрянь мажут?» - зажимая нос, думал Мишка.

Но сегодня он словно и не заметил, как обошёл четыре этажа торгового центра, как вертелась и приплясывала довольная Машка, демонстрируя то синее платье в крупный горох, то узкие джинсы с яркой аппликацией.

Морок прошёл только за столиком кафе. Машка быстро как кролик грызла картошку фри, одну за одной. Пашка сосредоточенно жевал огромный гамбургер. Мишка глотнул ледяной кока-колы и обнаружил у себя в руках набор из двадцати четырёх фломастеров. Юля предложила выбрать себе подарок. Он и выбрал. Хорошие такие фломастеры, яркие. Только зачем они ему? Что Мишка маленький что ли? Он уже давно не рисует. А дома заметят, подумают, что украл. Объясняй потом, что подарили. Все равно не поверят. Они никогда не верят.

Машка тем временем выудила из сумки пачку фотографий и, разложив их на столе, начала объяснять.

- Вот это дом у моря. Я там жить буду. А это собака, Ниньо. Ниньо — малыш по-испански.

- Ничего себе малыш! - поперхнулся Мишка. - Да она больше меня в два раза!

- Вот поэтому её так и назвали, - пояснила Машка. - От обратного.

- Как это от обратного?

- Вот так! - рассердилась девочка. - Ничего не понимаешь.

Мишка обиделся. Чего кричать-то. Городит сама не зная что.

- А это мой папа, - Машка нежно погладила снимок коренастого седовласого мужчины, которого она видела только на этом фото и которого сразу и безоговорочно записала в свои отцы.

Мальчики брели по улице. А у Мишки перед глазами стоял и никак не мог исчезнуть образ маленькой тощей Машки, весело сообщавшей:

- Я больше в школу не пойду! Я в Испанию улетаю!

А ещё пронзительное «Пока!» и тонкая рука, застывшая в прощальном жесте.

Их местом был гараж. Старый заброшенный принадлежавший когда-то Пашкиному деду.

- Ну и зачем нужен гараж, - спросил однажды Мишка, - если машины нет?

- Да так, - объяснил Пашка, - картошку хранить.

На самом деле хранили в гараже вовсе не картошку, а весь тот хлам, который деть некуда, а выбрасывать жалко. Именно здесь неразлучная троица и организовала свой штаб или место встречи (кому как больше нравится). Раньше они просто болтались по улицам. Продолжалось это ровно до тех пор, пока не натолкнулись они на учителя географии, высокого смешливого Игоря Петровича.

- Что это вы в обратную от школы сторону направились? - поинтересовался он. - Прогуливаете?

А потом вдруг окинул взглядом троих детей и захохотал:

- Вот ведь святая троица — Пашка, Мишка и Машка! Вы что специально по именам подбирались?

И побежал на своих длинных тощих ногах.

А Мишка разозлился и бросил рюкзак на землю:

- Всё! Не могу больше! Надо искать тайное место!

В этот раз брели они к гаражу вдвоём. Шли нога за ногу, вздыхали. Погода не радовала. Противный мелкий дождь бил по лицу, солнца почти не было видно.

Пашка сунул руку в тайник в поисках ключа и услышал тихие всхлипы. Пашка прислушался. Звук раздавался из узкой щели между задней стеной гаража и высоким бетонным забором. Там, втиснувшись в тесный угол и уткнувшись лицом в колени, сидела Машка и плакала.

- Ты что... ты чего... - забормотал Пашка, чувствуя, как приливает к лицу кровь, как начинают гореть уши. Он не выносил слёз, особенно, если плачет кто-нибудь беззащитный.

- Что случилось? - наконец выдавил он из себя.

А Мишка сразу всё понял. Он наученный. Не жизнью, конечно. Мал ещё. А телевизором. Мать с дедом страсть как любят всякие ток-шоу смотреть. Ну те, в которых постоянно дерутся и ругаются. Когда Мишка был совсем маленьким, то очень боялся этих передач. Стоило одному из приглашённых гостей повысить голос, как начинала орать вся студия, перебивая друг друга и вырывая из рук соседа микрофон. Такие понятные прежде слова сливались в невообразимый шум, и Мишка сам начинал истошно кричать. Потом, конечно, привык. Только спросил однажды:

- А зачем показывать, как люди дерутся? Драться ведь нехорошо. Лучше бы показывали, как все друг друга любят и всякие хорошие слова говорят.

Мама сказала, что когда всё хорошо, то и смотреть не на что. Дед поднял узловатый указательный палец и важно произнёс:

- Все счастливые семьи похожи друг на друга. Каждая несчастная семья — несчастна по-своему.

И ушёл, так ничего не объяснив.

Мишка понял тогда, что очень часто бывает, что родители совсем не любят своих детей. Они их бьют, пытаются избавится, а в старости просят прощения, потому что хотят, чтобы те их содержали.

Дело ясное — машкина мама одна улетела и плевать ей на родную дочь. Жила без неё столько лет и дальше проживёт.

Машка так ничего и не объяснила. Не могла она рассказать, как мама долго говорила по телефону на незнакомом языке, как ругалась бабушка («Говорила тебе, зачем девчонку растеребила!»), как оправдывалась мама («Понимаешь, Хуан против. Я думала он согласится.») и как Машка проснулась утром и всё стало по-прежнему. Бабушка, ворча, шлёпнула на тарелку вязкую овсянку и погнала в школу. Только забытый на столе флакон в виде зелёного яблока напоминал о том, что всё случившееся в последние два дня не сон и не выдумка тоскующей по маме девочки.

- Ладно, кончай реветь! - сказал Мишка. - Пойдём лучше сходим куда-нибудь.

- В кино! - подхватил Пашка, стыдливо подумавший, что придётся потратить на развлечение деньги, выданные на продукты. - Ещё и на мороженое хватит.

- Пошли! - Мишка легонько коснулся машкиной руки. Какая она горячая! Девочка едва заметно кивнула.

Только вот мороженого в тот день они так и не поели.

Человек лежал на обочине, чуть прикрытый разлапистым кустом. Мишка первым увидел худую, обутую в коричневый ботинок, ногу. Брючина на ней задралась, обнажив синюшную полоску кожи. Мишка вздрогнул. Он вспомнил, как однажды нашёл в кустах выброшенную кем-то ногу от манекена. Как же орали тогда дворовые мальчишки, думая, что она настоящая.

В этот раз всё оказалось страшнее. На земле лежал мужчина, одетый в тёмный костюм со светло-серыми полосками. На вид ему было не больше тридцати. По мишкиным меркам — пожилой человек. Он лежал так спокойно, так мирно и счастливо было его лицо, что казалось он просто спит.

- Что это с ним? - чуть слышно прошептала Машка. - Он что? Умер?

Мишка запаниковал. Сердце сжалось и словно остановилось.

- Может, пьяный? - предположил он.

Пашка медленно подошёл к мужчине, наклонился, приблизившись к лицу.

- Вроде нет. Ничем таким не пахнет. Понюхай?

Мишка издал странный квакающий звук, потом глубоко вдохнул и, зажмурившись, втянул носом воздух. Пахло одеколоном и совсем немного потом.

- Я мертвецов до смерти боюсь, - пробормотал он.

- Ой, мамочки! - вскрикнула Машка и закрыла лицо ладонями.

- Да тише ты! - прикрикнул Пашка. - Он, кажется, дышит!

- Зеркальце есть? - спросил у подруги Мишка. - Я в кино видел, что нужно к носу поднести. Если запотеет, значит дышит.

Машка покачала головой.

- Эх, ты! А ещё девчонка называется!

Зеркальце оказалось у Пашки. В своём рюкзаке он носил огромном количество всяких мелочей. Ведь никогда не знаешь, что и когда может пригодиться.

Опыт окончился неудачей. То ли наврали в фильме, то ли не так запомнилось Мишке. Только разругались и ничего не поняли.

- Ну, ладно! - вздохнул Мишка, прикрыл глаза и быстро схватил мужчину за запястье. Сквозь тонкую полупрозрачную кожу еле слышно бился пульс.

- Живой! - закричал он. - Живой!

И только сейчас они додумались позвонить в скорую.

Дрожащими пальцами Мишка набрал номер и после нескольких гудков закричал, не дожидаясь приветствия:

- Здесь у гаражей... человек лежит... он ещё дышит...

На другом конце провода вздохнули и печальный женский голос спросил:

- Сколько ему лет?

- Кому? - опешил Мишка.

- Этому вашему, который лежит.

- Да я почём знаю?

Женщина снова вздохнула:

- Достали уже! Заняться нечем? Вот вы хулиганите, звоните, а где-то человек умирает. Не стыдно?

- Да здесь, здесь он умирает!

- Адрес-то какой?

- А я почём знаю? Здесь, где гаражи.

- Иди домой мальчик!

Мишка хотел ещё что-нибудь сказать, но гудки в телефоне оглушили и сбили с мысли.

- Позвони ты, он протянул телефон Пашке. - Она мне не поверила. А у тебя голос гуще, почти как у взрослого.

Пашка подошёл к делу серьёзно. Откашлялся и, чтобы наверняка сойти за взрослого, первым делом произнёс:

- Добрый день! Я звоню по поводу того, что... - но здесь Пашка запутался, запнулся и продолжил совсем по-детски — приезжайте к гаражам за городом. Здесь человек умирает.

- Опять вы! - донеслось из динамика. - Сказала же прекращайте. И дружку своему скажи. А то полицию вызову.

- Вызывайте! - откликнулся Пашка. - Только вместе со скорой.

- Ещё раз позвоните, точно вызову, - пообещали ему.

Пашка растеряно замолчал. Больше звонить было некому. Рыдающая Машка со своим писклявым голоском в счёт не шла.