В эту ночь у Людмилы Васильевны возникла идея: пусть Раечка Гончарова будет ее дочкой. Она станет брать ее на воскресенье домой, чтобы ребенок чувствовал домашнюю обстановку, знал, что и его кто-то ждет, любит.

Такое желание было и у других воспитателей. Валентина Сергеевна Воронина, например, брала домой Юлю Щелкунову. Милю Самойлову взяла себе в дочки Антонина Васильевна Лымарева — повар детдома. Миля побывала в гостях у своей мамы, и ей очень понравилось. Хотя хатка у Антонины Васильевны была маленькая, в одно оконце, зато сама хозяйка была гостеприимная и веселая.

В следующее воскресенье приводит с собой Люсю Самарченко.

— А у Люси мамы нет… Возьмете?

— Возьму, деточка. Возьму обязательно. Садитесь, дочки, за стол, угощать вас буду.

У Мили лицо хитроватое, а глаза сияют, она подмаргивает Люсе: ну что я, дескать, говорила?

Через неделю привела Валю Лобасеву.

— И у Вали мамы нет… Возьмете?

Возьму. Как же иначе? У каждого человека должна быть мама.

За стол садились каждый раз в новом составе. После Вали Лобасевой Миля привела Валю Романцову. Толя Беликин давно в сынках ходил. И так Антонина Васильевна стала самой многодетной матерью в мире — двадцать детей. Она уже не знала, чем их угощать, а без этого нельзя. Так же, как и отказать она не могла. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не Евгения Эдуардовна. Однажды она сказала, придя к тете Тоне домой:

— Ну, хватит вам быть мамой. Слишком уж детей у вас много.

Отобрали часть. Но по-прежнему ходили к тете Тоне, кроме Мили и Толи, Шура Никонова. Валя Гуряева, Тома Смирнова.

11 июня у Антонины Васильевны день рождения. Пригласила человек семь. В сорок пятом году не очень-то было с угощением. Насушила сухариков, из сахарного песка и молока сварила помадку. Пришли дети. И не с пустыми руками — с подарками. Каждый принес по конфетному фантику, а там надпись: «Дорогой маме Тоне». И веселье было настоящее — стихи читали, пели.

Посещение мам всегда было событием для ребят. Они спрашивали друг у друга, как принимали да чем угощали.

Коля Бузолин ходил в гости к маме Вале. Вернулся в детдом, его спрашивают:

— Что тебе мама подарила?

— Карманчик, а там платочек.

Достали платочек.

— Чем он пахнет, Коленька?

— Духом.

Названные мамы так на всю жизнь и остались мамами. Так их до сих пор называют бывшие детдомовцы. В гости к ним приезжают, как домой. Ведь лучше мамы никто не встретит…

«1947 год. Пришла на бюро в райком партии — нас принимали в члены КПСС. Сидим, ждем, когда нас вызовут. Вдруг входят две девчонки — второклассницы, черненькая и беленькая. Какой-то конверт надо передать секретарше. Секретарши нет — она куда-то отлучилась. Девчонки уселись напротив нас и стали нас рассматривать. Это были детдомовки. Завязался разговор о том, о сем. Беленькая неожиданно встает, подходит ко мне и говорит:

— Тетя, можно я буду называть вас мамой, а то у меня нет мамы?

— Можно.

— А кто у вас дома?

— Дядя Миша, бабушка.

— К вам с подругой приходить можно?

— Можно.

Так Лида Шандишова стала моей названной дочерью. Тогда я не придала большого значения нашему разговору. Думала, придет раз-другой в гости. И все. Но дело обернулось по-другому. Узелок завязался крепко, на всю жизнь. Каждый ее шаг, поступок, слово мы с Мишей принимали близко к сердцу. Наш первый подарок к ее дню рождения — мяч. Его мы принесли в детдом. Лиду это просто потрясло: ее лень рождения отмечают не кто-нибудь, а папа с мамой! Много позже, когда Лида сама стала матерью и покупала подарки своим детям, она всегда вспоминала свой первый мяч.

После техникума Лида поехала в Казахстан, стала работать в совхозе «Первомайский» Чапаевского района. По- прежнему мы в курсе всех ее событий — Лида писала обо всем подробно. Помню, осенью в саду разбирала яблоки. Почтальон принес письмо. Лида просила разрешения на замужество. Я заплакала. Миша и говорит мне:

Ну что ты, мать, плачешь? Радоваться надо — дочка замуж выходит.

А я ему отвечаю:

— Такая молодая…

Ездила в Казахстан, в гости. Познакомилась с родными, с мужем.

Правду говорят: маленькие дети маленькие заботы, а уж большие… Сколько было радости, когда у Лиды родился сын. Миша мне сказал тогда:

— Вот и дождались мы внука, мать. Дед с бабкой мы теперь.

Через пять лет нас постигло большое горе — умер наш внучок. Мы прямо обезумели от горя. Утешали Лиду, как могли, ездили к ней, писали. От нее приходили письма, полные отчаяния. Я их до сих пор храню, перечитываю и плачу…

…Да, крепко завязался узелок, на всю жизнь. Я часто вспоминаю тот день в райкоме партии, когда познакомилась с беленькой второклассницей. Почему именно она подошла ко мне — к женщине, у которой никогда не было своих детей? Подарок судьбы? Я ведь всегда мечтала о ребенке…»

Из разговора с Фаиной Федоровной Гомазковой, учительницей Дубовской школы № 2

С разрешения Фаины Федоровны я прочитала письма Лиды Шандишовой. Мне хочется привести здесь открытку, присланную Лидой Фаине Федоровне 8 марта 1971 года.

«Самая лучшая, самая прекрасная на земле, моя милая, дорогая мамочка! С праздником! С радостью, с долгими годами жизни на земле! Самого наилучшего, самого прекрасного и хорошего вам на всю вашу долгую и добрую жизнь. Не стареть. не болеть. Тысячу лет жизни, здоровья и счастья, милая моя мамочка».

«Мы жили с мамой в Городище. Когда пришли немцы, я была с мамой. Один раз мама взяла меня за ручку, и мы пошли с ней за хлебом. Когда мы шли по улице, то из одних ворот вышел немец. Он толкнул маму от меня, я осталась одна на улице Маму он куда-то угнал. Я ее ждала, ждала, так и не дождалась. Меня взял за ручку какой-то дедушка, и я у него жила. А маму свою я так и не видела. Когда Красная Армия освободила Городище, меня взяли в детский дом».

Декабрь 1944 г. Лида Орешкина, 5 лет

«В этом, 1965 году, была трогательная встреча Коли Бузолина с мамой Антониной Васильевной Лымаревой. Воспитывались нас в детском доме два брата Бузолины Стасик и Коля. Коля больше был похож на девочку. Лицо круглое, большие голубые глаза, очень длинные ресницы и румяные щеки. Он был очень общительный. И когда его Антонина Васильевна попросит: «Коля, спой мне песенку» — Коля с радостью запевал ей «Курицу-красавицу», и оба весело смеялись. И однажды тетя Тоня, как ее звали дети, не выдержала и воскликнула: «Ах ты, Настенка!» Коля не обиделся и часто откликался на это имя. Прошло с тех пор много лет. Тетя Тоня уже на пенсии. Как-то летом она взяла ведро и пошла за водой в колонку на своей улице. Видит, навстречу идут двое мужчин, один из них говорит: «Нет, это не она». Тетя Тоня догадалась что речь ведут о ней, и кричит: «Она! Она!» И вдруг молодой мужчина пустился бегом через улицу. У тети Тони невольно вырвалось: «Настенка! Курица-красавица!» Они бросились друг другу в объятия. А наш Коля-Настенка разрыдался. Гостил он у нее столько, сколько позволил ему отпуск. Работает он в Братске, на стройке. Брат его Стасик летчик. Соскучился он по детскому дому, по людям, которые заменили ему родителей. Вот и приехал он в Дубовку погостить».

Из воспоминаний Евгении Эдуардовны Волошко

В небольшой комнате главное место занимает печка приземистая, широкая. Кастрюли разместились на ней в определенном порядке: в центре большие, по краям маленькие. В печке гудит огонь, потрескивают дрова. Из самой большой кастрюли убегает варево, но не сильно, толчками, поэтому кажется, что кастрюля недовольно шипит: «вот еще», «вот еще».

Тетя Тоня и трое ребят в белых колпаках. Юра Арчаков пропускает через мясорубку мясо. Аля Захматова лепит котлеты, Валя Лобасева снимает пробу из той кастрюли, которая недовольно шипит. (В детдоме каждый воспитанник должен был научиться стряпать, поэтому на выучку к тете Тоне по очереди приходили все ребята).