Командор впритирку разминулся с ним в коридорчике (нездешний одеколон, нездешний табак), снова занял ждущую позицию за спиной. Неторопливо квакнул:

— Пора, Бэд!

— Сейчас! Та-так! — Мареев со знанием конечной цели искал. Действительно, пора. Хватит с него! — Ага! Вот!

Он обыденно, не экстремально снял со стены ледоруб. Усыпил? Не усыпил? Все равно пора! Коротко замахнулся. Рука стала ватной, отказываясь бить по живому. И не ударила, не успела.

Мареев ощутил плотный хват в предплечье, ярую боль выворачиваемого сустава. Комната перевернулась. Чиркнул ногой по потолку. Екнула внутри внезапная невесомость. Карусель. Искры! Грохот! Чей? Собственный, да.

И последнее, что поймал: оглушающе лопнули обои по всей высоте, порхнул сбитый эстамп. Из стены в прыжке ринулись люди.

Мареев открыл глаза. Глянец. И бритвенная боль в щеке. Горел свет. Мареев как мог приподнял голову. Шею свело. Но ему хватило понять — лежит в собственной квартире, на полу, физиономией в чтиво; глянец — это обложка; острая полоса по щеке — тоже обложка, сломалась. Да уж начита-ался! Гридасов взгреет за книжку. Все остальное пригрезилось. Пригрезилось. Пригре…. Звон в ушах, это телефон… зилось. Заснул над книжкой. Спал, спал. Вдруг телефон его и разбудил. Сейчас он снимет трубку и…

Трубку сняли. Он затаился. Не пригрезилось. Кто-то есть. Здесь. В его квартире.

— Да! — было сказано в трубку.

— Успешно. Сейчас доставят. Группа уже выезжает… Байконур?.. Резонно! Или все же Плесецк?.. Есть!

Где-то далеко внизу, на улице чмокнула дверца машины. Глухо заурчало. Уехало.

— Нет, не пострадал. Почти. Да, мы проследим…

Мареев обмяк. Опознал голос.

«Мы проследим». Они проследят! Мнимая рука бодряще легла ему на затылок. Он грузно перевернулся на спину. Лампа ослепила. Два черных, вырезанных силуэта над ним. Его подняли. Поставили. Поддержали под мышки. Силуэты обрели полутона. Блондин. И брюнет. Наши! Успели! И он, Мареев, не пострадал. Почти. Помраченно осмотрелся. В стене от пола до потолка зияла обойная прореха. Клочья старых газет. И — серый бетон.

Он повел смущенными плечами, давая понять, что может передвигаться самостоятельно. Его отпустили. Он придвинулся самостоятельно — рыхлым шагом к вспоротой стенке. Ладонями сомкнул края — обои совпали по рисунку, как были. Отнял — обои с шелестом разошлись. Дыра. В которую ввалились наши. Дыра в обоях, но не в стене. Стена — бетон. Там, за ней — соседи… Мареев потер по стене пальцем, постучал. Бетон! Снова сомкнул края. Снова отнял. Осознал, что его движения — сосредоточенность идиота. Но не мог остановиться. Сомкнул. Разомкнул. Сомкнул. Разомкнул.

На плечо легла уже не воображаемая, а вполне натуральная, весомая рука:

— Пойдемте в кухню, Константин Андреевич. Присядете… — подсказал блондин.

Мареев послушно заковылял. Сел. Необязательно спросил:

— Может, чайку? Тридцать шестой, почти индийский.

— Спасибо, — сказал блондин в смысле «нет». Взгляд у него был и сочувствующим, и досадливым.

Мареев вслушался — там в комнате шуршали обои. Потом стихло. Пришел брюнет, утвердительно опустил веки на молчаливый вопрос блондина. И оба они теперь смотрели на него, на Мареева.

— Как же так, Константин Андреевич? — не спросил, не обвинил, а вроде посоветовался блондин.

— И не позвонили… — посетовал брюнет.

— Что это было?

— Что бы это ни было, больше этого не будет, — утешил брюнет.

— Могло и вовсе не быть, если бы вы не…

— Ничего-ничего! — блондин послал брюнету утешающий знак.

— Теперь расскажите, если вас не затруднит, все с самого начала. И… без пауз.

Мареев рассказал все с самого начала. Без пауз, без всяких зон умолчания. Как он сконструировал Ящик. Но кто же мог предположить, что Ящик в такой мере может заинтересовать… (Продолжайте, продолжайте!) И как он спас Ящик от трех шакалят. Трудно ведь и представить, что стало бы, попади Ящик в руки этих… (Дальше, дальше!) И как позвонил Гридасов. То есть теперь-то Мареев понимает, что не Гридасов, а этот… ну, этот… который тоже Ящиком заинтересовался… (А потом? Потом?)

Потом! Черный плащ за спиной. Вахтер. Паника Люськи. Прятки Кириллова. Медкомиссия. Детсад, Танька. Тая… И вот… Командор.

Блондин и брюнет слушали, впитывали.

Мареев смолк, нервно захрустел пальцами.

— Спасибо! — сказал блондин. — Вы нам очень помогли.

— Правда, если бы вы сразу позвонили… — сказал брюнет.

— Ничего! — оборвал блондин. — Все обошлось. Наилучшим образом. Обошлось.

— Что обошлось!!! — напал Мареев, защищаясь. — Что «наилучшим образом»?!! Я тут, можно сказать!!! Я тут!!! — и сполз обратно на табурет. Буря в стакане.

— Тише, тише, — доброжелательно сказал блондин.

— Не переживайте так. Вы — Мареев Константин Андреевич. Вы — инженер Мареев. И никаких… э-э… Бэдов… — брюнет подвигал челюстью, стирая послевкусие от непривычного склонения.

— И никаких Командоров, — подхватил блондин.

— Можете о нем забыть. Если сможете. Словом, это уже наша компетенция.

«Сейчас доставят. Группа уже выезжает. Байконур. Плесецк». Мареев понял, что Командора он действительно может забыть. Если сможет. Но все остальное?!

— Но все остальное?!

— Это не наша компетенция, — сожалея, сказал блондин.

— Но я — Мареев?

— Вы — Мареев.

— А почему вам это известно… то есть вы не сомневаетесь, а остальным кажется, что…

Он осекся. В глазах блондина и брюнета было что-то от качественной, точной оптики. Той, которой никогда ничего не кажется. Той, которая фиксирует и приближает явь, позволяя рассмотреть и понять. И они понимали. А Мареев — нет.

— Можно ведь как-то объяснить! — взмолился он. — Вы меня поймите! Есть же какие-то предположения!

— …Нет фактов, — продолжил блондин, намекая: предположения-то есть. — А вы подумайте. Сами.

— С вашим аналитическим складом ума! — подтолкнул брюнет. — Несложно. Вон вы какой Ящик смастерили. А уж тут…

Они опять впитали все, что им было нужно. Более того! Они пытались напитать Мареева всем, что нужно ему. А он, хоть тресни, пасовал. В голове ворочалась собственная ущербность. Память детства: выклянчивание у доски наводящей реплики учителя.

Реплики не последовало.

— Мы у вас засиделись, — прощально сказал блондин.

— Извините за вторжение, — сказал брюнет.

Внизу, в ночи завелась машина. Блондин и брюнет направились к выходу Мареев заспешил, заспешил:

— А вот Ящик! Ящик! Я в ДЕМОСе Ящик оставил. Если это важно… Так что если надо, то завтра можно его оттуда…

— Да-да, — вежливо сказал блондин.

— Как же, как же, Ящик. Замечательный Ящик! Слушайте на здоровье.

Брюнет подал ладонь. Мареев машинально сдавил ее. Попытался сдавить — дрова можно колоть такой ладонью! Мареев заспешил, заспешил:

— А вот еще! Я все хотел спросить. Сетокан это что?

— Сетокан это… се-то-кан, — поучающе сказал брюнет. Переступил порог. Блондин уже ждал на площадке.

Мареев пролопотал:

— До свиданья… — медленно закрыл дверь и тут же дернул ее на себя.

Исчезли. Их уже не было.

Мареев на цыпочках прокрался к окну на кухне. Силился рассмотреть сквозь стекло машину там, внизу. Но ничего не увидел. Только услышал: отъехала, набрала скорость, канула.

Вернулся в комнату. Брюнет не зря шумел обоями. Никаких следов, ни склейки, ни зазубринки — цельный кусок. Будто и не было ничего. А было ли?!

Ледоруб косо торчал в полу. Эстамп валялся «мордой» вниз. Было!

«А вы подумайте. Сами». Легко сказать!

Мареев подумал. Сам.

«С вашим аналитическим складом ума». Он подобрал эстамп. Маски Красаускаса — обе… улыбались! Ничего себе, поворот, все — вдруг! Он разглаживающе смахнул наваждение. Правильно! Просто порвалось, когда слетело со стены. Но символично.

Он подобрал и раздавленное чтиво. С долей брезгливости, за крылышко. Последняя страница: «Я достал его, Командор! Хранителя нет! Мозг — у меня!» Ну, надоел! Ну, достал!