— Мы все любим тебя, Сэм, — заговорил дядюшка. — Весь Эшуорф знает тебя. Очень часто мы с Томом вспоминали о тебе и говорили: «А ведь хорошо, черт возьми, что наш малыш Сэм учится в аристократическом колледже». Ну, пусть лорд Паклингтон чудак. Но он, кажется, не разорится, если поможет сыну своего письмоводителя.

Это была обычная манера дядюшки в серьезных разговорах начинать с лирических отсгуплений. Я чокнулся со стариком и отхлебнул из рюмки.

— Ближе к делу, дядя. Что случилось с отцом? Почему вы не встретили меня на пристани?

— Были причины, малыш, — ответил дядюшка, допивая свою рюмку. — Отец твой жив и здоров. Он в Олдмаунте.

— Знаю… Но телефон в за. мке не отвечает…

— Хм… Не отвечает? Значит, дело принимает серьезный оборот. Пока я ничего определенного не могу сказать, но…

Я быстро встал из-за стола. От меня что-то скрывали.

Я должен сам быть в Олдмаунте. Дядюшка вцепился в мою руку.

— Одну минуту!.. Какой ты нетерпеливый!.. Твое присутствие в замке вряд ли принесет существенную помощь… — Скажете ли вы мне, в чем дело?

— Право, я ничего не знаю. Погоди, вот вернется твой отец…

Но я, не слушая дядюшки, выбежал на улицу. Там за углом стоянка такси. Через двадцать минут я увижу отца и узнаю, в чем дело.

Вот знакомая мне аптека. Громадные шарообразные бутыли, наполненные разноцветными жидкостями, яркими радугами сияли на широких окнах под лучами эшуорфского солнца. Здесь же красовались вороха горчичников, средств против мозолей и зубной боли, патентованные плевательницы и еще кучи вещей, назначение которых, может быть, оставалось не совсем ясным даже для их изобретателей. На крайнем окне по-прежнему, как и в дни моего детства, под запыленным стеклянным колпаком лежала большая сушеная ящерица, предмет жгучего любопытства эшуорфских ребят.

Не замедляя шага, я взглянул на ящерицу. У нее старая облупившаяся кожа с желтыми полосками и один глазок по-прежнему широко раскрыт на мир, будто в испуге. Смутные воспоминания детства пронеслись в моей голове. Отец посылал меня сюда за лекарствами, когда болела мама…

Оступился и упал на тротуар я совершенно неожиданно. Вероятно, зацепился носком ботинка за выступ камня. Во всяком случае, когда я встал и носовым платком отряхивал пыль с костюма, голова у меня кружилась, правое ухо и висок горели, и старичок прохожий резонно заметил мне:

— Зайдите к Орфи, молодой человек. Вы изрядно поцарапались.

Старичок был так добр, что даже предупредительно раскрыл передо мною дверь аптеки.

Я вошел, совершенно оглушенный падением. Мистер Орфи, аптекарь, ровесник моего отца, стоял за прилавком и, полузакрыв глаза, осторожно чесался спиной о выступ шкафа, наполненного лекарствами. Судя по выражению лица Орфи, это доставляло ему удовольствие.

У окна за столиком сидел толстяк доктор Флит, развалившись так, что под ним не было видно никаких признаков табуретки и казалось, что наш эшуорфский эскулап чудесным образом покоится в воздухе, подобно величественному аэростату. Размахивая правой рукой, он что-то с азартом доказывал аптекарю:

— Совершенно недопустимо с точки зрения науки…

Но тут я переступил порог аптеки. Доктор Флит смолк, а Орфи приоткрыл один глаз.

— Это ты, Сэм?

Я показал на больное ухо. Аптекарь и доктор сразу поставили диагноз, не дав мне раскрыть рта.

— Ловко тебе заехали, Сэм, — проговорил аптекарь, переставая чесать спину и раскрывая другой глаз. — Как находите, доктор?

Доктор Флит снисходительно улыбнулся.

— Кровоподтек и царапины. Не так опасно, как безобразно.

Любопытство, видимо, мучило аптекаря. Он осведомился:

— Когда ты успел подраться, Сэм?

— Не спрашивайте его, Орфи. Все ясно, — отдуваясь, произнес доктор Флит и вытер шелковым лиловым платком свое багровое луноподобное лицо, окаймленное рыжими бачками.

Он рассматривал меня с расстояния в три шага, как будто я был виден ему в увеличительное стекло, и говорил преувеличенно громко:

— Ясно, как в микроскоп. Эластичный, упругий предмет, падая под углом в тридцать градусов, примерно двенадцать часов назад стукает по голове этого парня. При прямом попадании предмет свернул бы ему шею. В крайнем случае — хорошенькое сотрясение мозга.

— Простите, джентльмены, — произнес я. — Я упал на улице, и не двенадцать часов назад, а сию минуту. Кажется, мое ухо…

Я хотел дотронуться до больного уха, которое начинало опухать.

— Не трогать руками! — пробурчал доктор Флит, свирепо насупливая брови, и приказал аптекарю:-Сделайте подобающий туалет парню, Орфи. Ясно все, как в микроскоп.

— Подойди сюда, Сэм, — ласково позвал меня аптекарь.

Ему было лень перегибаться через прилавок. Я подошел к шкафам, и старый Орфи начал накладывать мне повязку из липкого пластыря. А доктор Флит продолжал разговор, прерванный моим неожиданным приходом:

— Так вот, друг Орфи, какие дела. Люди болеют из-за несоблюдения правил гигиены, в результате травмы при несчастном случае, от болезнетворных микробов. Объелся, опился, перегрелся на солнцепеке, обморозил руки ноги — болен. Подрался или упал на улице, как вот наш Сэм, — болен. Попали в организм микробы, начали в нем размножаться — болен. Нет болезни без соответствующего микроба, Орфи, так доказано великими учеными Пастером и Кохом. А если некоторые позволяют себе сомневаться да еще ставить преступные опыты, то, знаете, друг Орфи… — Тут рука доктора Флита поднялась кверху как бы для удара. — …закон покарает преступника.

И, кажется, уже покарал. Правда, при этом иногда страдают и невинные, но, по-видимому, таков закон природы…

Доктор Флит глубоко вздохнул. Орфи закончил перевязку и указал мне на зеркало, висевшее среди красноречивых реклам аптекарских фирм.

— Посмотри на себя, Сэм, — сказал он. — Совершенно незаметно… — И добавил, улыбаясь: — Сознайся, Сэм, что хватил лишнего. Ты благоухаешь, как померанцевое дерево в цвету. Рекомендую отоспаться…

Я хотел возразить старой обезьяне, что мне незачем отсыпаться, но это было бесполезно.

— У меня болит голова, — пробормотал я.

— Тогда возьми эти таблетки, Сэм, — предложил Орфи.

— К черту таблетки! — пресек намечавшуюся торговую сделку доктор Флит, с ожесточением вытирая пот с лица. — Их штампуют, как пепельницы. Против ожирения я съел тонну таблеток, но меня раздувает, как видите… Поэтому берегите деньги, молодой человек. Кстати, у вас нет одышки, Пингль?

Этот вопрос доктора Флита был известен не только в Эшуорфе. Когда-то Флит напечатал в журнале «Ланцет» статью под зловещим заглавием «Одышка — бич человечества». С тех пор мысль об. одышке медленно и верно сводила доктора с пути нормального мышления. Вопрос об одышке он задавал всем пациентам и случайным собеседникам. Об одышке он спрашивал даже тех, кто обращался к нему за советом против застарелых мозолей на пятках.

— Нет, господин доктор, — ответил я учтиво.

— Странно, — пробормотал доктор Флит, прищуриваясь. — Впрочем, нет ценности, которая бы не переоценивалась. — Доктор перевел взор на аптекаря: — Не правда Ли, Орфи?

Тот пожал плечами. В это время между шкафами открылась дверь и в ней показался Эд, сын аптекаря, в белом халате не первой свежести. Через плечо у него было перекинуто полотенце. Он сразу узнал меня, несмотря на повязку.

— Сэм! Милый! А я в лаборатории вожусь с микстурами и вдруг слышу знакомый голос… Здравствуй! Что с тобой? Упал? Когда приехал? И знаешь новости?

— Ничего не знаю, — ответил я, пожимая влажную руку Эда. — Небольшое приключение, помешало мне быть сейчас в Олдмаунте.

— Ты еще не видел отца? — воскликнул Эд. — Но ведь доктор Флит знает…

— Пока еще нет ничего достоверного, — пробурчал доктор. — Но есть слух, что в Олдмаунте производились вивисекции животных, — доктор Флит предостерегающе поднял правую руку и добавил: — Без разрешения властей…

— Это строго преследуется законом, — добавил Орфи, убирая с прилавка тубу с таблетками.