У меня был только один шанс - я должна закричать и надеяться на то, что Пауль и Тильман

были уже в непосредственной близости, чтобы услышать. Но и это мне не удалось. Жар

ослабил меня. Моё сознание стало расплываться. Пожалуйста, пожалуйста, вернитесь домой.

Пожалуйста, молила я, я больше не могу дышать. Вы должны освободить меня ...

- Пожалуйста, - задыхаясь, выдавила я, хватая ртом воздух. Я лежала как парализованная

на кровати Колина, отбросив одеяло ногами, по близости никакого полотна, которое задувало

мне в рот, когда я дышала. Я была полностью свободной.

Тем не менее мне понадобилось несколько вздохов, пока паника не утихла. Мой затылок

был мокрый от пота, мой рот высох, язык прилип к нёбу. Я повернула голову на бок. «Почему

ты не разбудил меня?», - подумала я с немым упрёком. Нет, в этот раз Колин не вытащил меня.

Как и прошедшие обе ночи он сидел спиной ко мне на полу, скрестив ноги, как будто меня

никогда не существовало. Я была для него словно воздух. А это была наша последняя ночь.

Завтра он снова отошлёт меня домой, и было не ясно, заплатим ли мы за нашу

следующую встречу жизнью или переживём её. Но прежде я должна буду сдать экзамен за

мои первые два пояса. В уме я коротко проверила кату для жёлтого пояса - своего рода танец

теней, не настолько элегантный и впечатляющий, как та ката, которой владел Колин. Мы снова

и снова отрабатывали вместе обе, и меня чрезмерно удручало то, какими большими

оставались различия между нашими движениями, хотя мы ведь делали совершенно одно и то

же.

Колин исполнял их с потрясающей динамикой - он чувствовал, что делал, он видел это

пред собой, в то время как я вначале неуклюже за ним повторяла и только и беспокоилась о

том, чтобы не наделать ошибок. Я была благодарна уже за то, что запомнила правильно

последовательность шагов, и в то же время удручена, потому что это даже не было отблеском

того, что значило каратэ.

Вчера вечером, однако, незадолго до захода солнца, я думала, что парю, мне больше не

нужно было думать. Чередование шагов выглядели плавнее, мягче, мой боевой клич был

настоящий и необходимостью, а не шоу.

- Ты готова, - сказал Колин, почти незаметно кивнул и закончил тренировку - как раз в ту

секунду, когда я в первый раз почувствовала в этом робкую радость. Часы и дни до этого

состояли из преодоления себя и пыток и ничего больше. Места для радости не было.

Утром, после первого дня тренировок, мои суставы и мышцы были такими негнущимся и

твёрдыми, что Колину пришлось сначала массировать меня сверху донизу. Это даже

элементарно не могло нарушить наше воздержание, так как от боли у меня бежали слёзы, хотя

я прикусила себе язык до крови, чтобы не показывать слабости. Но он мял мои мышцы так

223

Беттина Белитц – Расколовшаяся луна / Bettina Belitz – Scherbenmond (Splitterherz, #2)

долго, пока мои руки и ноги снова не стали подвижными и упругими. Я блестела и

пронизывающе пахла травами, когда он шлёпнул меня по заднице и проворчал:

- Так, теперь мы можем засунуть тебя в печь и поджарить.

Но это помогло. После разминки я была готова тренироваться - и из этого состоял весь

мой день. Тренировка – поела – попила - немного отдохнула - тренировка. Мы почти не

разговаривали. Больше не прикасались друг к другу, разве что Колин исправлял мою осанку и

мою последовательность ударов. Ни одного поцелуя. Пока мы находились в додзё - остров,

берег, прибой, я могла принять это, без того, чтобы моё сердце горело.

Но теперь, казалось, это снедает меня. Моя кожа так сильно тосковала по нему, что это

причиняло боль, и эта мука ничего общего не имела с тянущей болью в мышцах. Я не могла

представить себе, что могу потерять Колина в схватке, не ощутив его сначала ещё хотя бы раз.

То, что он не освободил меня из моего кошмара, делало это едва ли лучше.

Что он собирался со мной сделать? Почему он научил меня каратэ? То, что могла я, было

карикатурой по сравнению с тем боевым искусством, которым владел он. Никогда в жизни,

тренируйся я так часто и много, не смогу достичь даже близко его навыков. Какой в этом был

смысл - научить меня основным урокам? Я этого не понимала. Я сама вряд ли вступлю в схватку

с Францёзом. И об этом речь даже ни разу не зашла. Может, всё это старание служило только

для того, чтобы укрепить моё послушание?

Я встала и босиком шагнула рядом с Колином. Даже его волосы не шевелились. Они

замерли в воздухе. Грудь не поднималась и не опускалась - никакого дыхания. Никакого

сердцебиения. Сердца не было.

Его веки были опущены. Рот закрыт, но мягкий и расслабленный и всё-таки ... не

человеческий. Он был не близкий, не реальный, даже если мне нужно было только протянуть

руку, чтобы коснуться его. Его белая кожа сияла серебристым светом, хотя луна не святила. Это

была тёмная, холодная ночь. Когда я в последний раз нашла его таким - погружённым в себе и

в тоже время удалённым, - дул тёплый ветер, а заходящее солнце образовало коричневые

веснушки на его лице. Он лежал на своей кровати, как молодой бог, а кошки собрались вокруг,

будто боготворили его. Я села рядом с ним, и положила голову ему на грудь, чтобы послушать,

дышал ли он.

Собственно я знала, что ему было не обязательно дышать, чтобы существовать. Ему был

не нужен кислород. И всё же это даже сейчас наполнило меня ноющим беспокойством - не

находить человеческих признаков жизни. Будет ли он выглядеть так, если Францёз нанесёт ему

смертельный удар? Или он разорвёт Колина? Уничтожит это лицо, которое стольким людям

нагоняло страх и которое я так сильно любила? Отважное, неприступное и всё-таки такое

знакомое. Его тёмные, блестящие волосы-змеи, которые теперь спадали до плеч и

сопротивлялись против хвоста, прежде чем были вынуждены подчиниться медитации.

Длинные загнутые ресницы. Игра теней, которую его выдающиеся скулы бросали на

белоснежную кожу. Я должна была сохранить всё это. Если этого не сделаю я, то не сделает

никто. Не было никого, кроме меня, кто любил бы это существо. Тесса хотела обладать им и

формировать его. С любовью это ничего общего не имело.

Я заставила себя оторвать от него свой взор и направила его на письменный стол.

Остывшие угли в печи выделяли только лишь слабое красноватое сияние, но этого хватит,

чтобы различить собственные штрихи. Блокнот и карандаш - большего мне и не нужно. Я, по

крайней мере, могла попытаться. Для этой картины мне не нужна была фантазия.

Мне нужно будет только срисовать его лицо. Только внимательно посмотреть на него, и

то, что видела, перенести в кончик карандаша. Это было лучше, чем ничего.

Я села на стул, положила блокнот на колени, но не могла заставить себя нарисовать

первую линию. Я ещё никогда этого не могла, просто начать рисовать, как мои одноклассники.

С улыбкой я вспомнила моего учителя по искусству, который регулярно был в отчаянии по

224

Беттина Белитц – Расколовшаяся луна / Bettina Belitz – Scherbenmond (Splitterherz, #2)

поводу этого обстоятельства - то, что я отлично могла интерпретировать картины, но не могла

рисовать. По крайней мере, не так, как он себе это представлял - пока он однажды не поставил

свой старый магнитофон на мой стол и не нажал на Play. Это особое обращение снова

принесло мне недоброжелательные взгляды и злобные шушуканья, но оно принесло свои

плоды. Мои картины всё ещё не блистали своей фантазией, но всё же я могла немного

отстраниться от своих мыслей, когда играла музыка.

Может быть, это и сейчас поможет. Колина мне не нужно было принимать во внимание.