12

Когда Усмон Азиз и его спутники в сопровождении мулло Салима и трех-четырех любителей всяческих происшествий через высокие двустворчатые ворота вошли во двор, ведя перед собой Анвара, Каромат, встав с постели, одевался. Стук конских копыт и возбужденные голоса услышал он, выбежал на айван и сразу же увидел вооруженных всадников, Анвара с непокрытой головой, имама мечети и нескольких дехкан, отличавшихся крайней неприязнью к колхозу. С тяжелым взглядом Усмон Азиза встретился он и услышал тонкий, слегка надтреснутый голос мулло Салима.

— Он самый, да погибнуть ему в молодости, это он! — тряс мулло редкой, рыжеватой бородкой.

Усмон Азиз тяжело слез с коня и, поигрывая плеткой, подошел к Каромату.

— Кто ты такой? — сквозь зубы процедил он. — И чье дерьмо ты жрешь в этом доме?

Каромат вздрогнул, но сразу же сумел взять себя в руки.

— Зачем спрашиваешь? Бессовестный мулло, — кивнул он на мулло Салима, — уже все рассказал тебе.

Мулло Салим стукнул посохом и завопил:

— Разве я не говорил, не говорил разве я, что этот неверный считает себя правителем Нилу!

— Я тебя спрашиваю, — повторил Усмон Азиз, — чье дерьмо ты жрешь в этом доме? — Он стегнул плеткой по плечу Каромата. — Отвечай! — Повторный взмах плетки оставил кровавый след на лице учителя. — Ты меня узнал или нет? Узнал или нет?!

Шатнувшись, Каромат схватился за лицо.

— Каромат! — крикнул Анвар. — Не бойся этого отвергнутого родиной! — Позабыв о раненой ноге, он спрыгнул с гнедого и тотчас повалился на землю, корчась от нестерпимой боли. — Не бойся, Каромат, — сквозь стон вымолвил он.

Курбан подхватил его и, подняв, усадил на айване. Прислонившись к подпорке, Анвар едва не разрыдался от боли, горечи и унижения. — Он — пленник, товарищи его погибли, на его глазах истязают Каромата, которого он не может защитить!

Каромат отвел руки от лица и взглянул прямо в глаза Усмон Азизу.

— Твоего не ел, твоего не уносил — мне нечего стыдиться, чтобы перед тобой молчать.

— Так, значит, узнал меня?

— Узнал. Ты беглый Усмон Азиз. В детстве несколько раз встречал тебя в Дизаке.

— Я покинул родину, правда… Но это только мое дело, и оно, безбожник, тебя не касается! Скажи лучше, по какому праву ты переступил порог моего дома? Как посмел осквернить его? Или ты и тебе подобные нечестивцы думали, что я не вернусь?

— Всему есть начало и есть конец. Гнету и бесправию в том числе… Бедняк для тебя был словно вол, на котором можно пахать день и ночь. На слезах и поте нажил ты танабы земли, отары овец, дома… Но времена изменились, ты бежал, и мы вернули народу положенную ему часть твоего добра.

— Кто это — м ы?

— Это те, кто в жару и холод пасли твои стада и не могли досыта наесться. Это те, кто возделывали присвоенную тобой землю, оставаясь нищими и бесправными. Это те…

— Прикуси язык! — оборвал учителя Усмон Азиз. — Выродок.

Лицо его побелело, и мелко вздрагивал уголок рта.

Оскорблением на оскорбление безбоязненно ответил ему Каромат и получил еще один удар плетью.

— Уберите его! — бросил через плечо Усмон Азиз, и Гуломхусайн, со звериной ловкостью вспрыгнув на айван, схватил Каромата за волосы и потащил вниз.

— И волосы распустил, как женщина! — визгливо крикнул мулло Салим и ударил учителя посохом, прибавив с ненавистью: — Исчадие ада!

Ухватившись за подпорку, Анвар привстал с суфы.

— Не трогай его, бессовестный старик!

— Сиди на месте, сын нищего! — потряс своим посохом мулло Салим. — Придет и твой черед. Ты виноват во всех наших бедах, и ты свое получишь!

Присев на край суфы, Усмон Азиз мрачно взглянул на имама. Тот поспешно умолк.

С набухающим кровью рубцом на щеке Каромат стоял перед Усмон Азизом. Ему в затылок шумно дышал Гуломхусайн, по бокам стояли Курбан, мулло Салим и Хомид, широкоплечий мужчина в расшитой цветными нитками тюбетейке, прошлой весной наотрез отказавшийся вступать в колхоз и сильно повздоривший из-за этого с Анваром. И, может быть, впервые за нынешнее утро учитель ощутил страх. Ему стало страшно за ребят, которые вот-вот придут в школу и которых могут унизить эти осатаневшие от злобы люди — как унизили они его, Каромата.

Усмон Азиз перекинул через плечо конец чалмы и взглянул на Каромата.

— Если ты из Дизака, чей сын будешь?

— Пустой вопрос. Все равно отца моего ты не знаешь. Зачем богатому баю знать бедного дехканина?

— Та-ак, — протянул Усмон Азиз и, немного помолчав, обратился к мулло Салиму. — Скажите нам, имам, по законам ли шариата посягать на чужое добро?

— Ни в коем случае, почтенный!

— Если же один мусульманин допустит подобную бесчестность по отношению к другому мусульманину, какого наказания он заслуживает?

— Удел его — смерть!

— Этот сад и этот дом мне принадлежали?

— Конечно, — ответил мулло Салим.

Кивнул и Хомид:

— Да, ваше добро.

— Тогда уточните, какого наказания достоин этот щенок.

— Я же сказал, почтенный: удел его — смерть.

Промолвив это, мулло Салим смиренно сложил на груди руки.

Каромат выпрямился.

— Я смерти не боюсь. Но вы не надейтесь, что останетесь безнаказанными!

— Не-ет, — хрипло выкрикнул Анвар. — Они все еще думают, что вновь станут опорой неба! Вот вам ваши надежды! — И он указал рукой себе между ног.

С отчаянным воплем вбежала в этот миг во двор Ороста, сестра Усмон Азиза:

— Брат мой! Защита и опора моя, свет очей моих, брат мой родной!

Упав в ноги брату и положив голову ему на колени, она горько разрыдалась.

— Брат мой! Мы отвергнуты и унижены… Зять ваш сослан в холодные края на мучения и погибель! Дети без отца, я в отчаянии… Брат мой! Я не знаю, как нам жить!

Красный платок чуть сполз с ее головы, обнажив темные, заметно тронутые сединой волосы.

Усмон Азиз ласково положил руку ей на плечо.

— Ничего, сестра, все пройдет… Была бы здорова.

— Конечно, брат, конечно, — всхлипывала Ороста. — Все ли хорошо у снохи? Сын и дочери здоровы? Почему их не привезли?

Усмон Азиз печально улыбнулся.

— Привезу. Каждому делу свой час.

Поправив платок, Ороста оглянулась и увидела Каромата.

— Вот этот, проклятый отцом, испоганил ваш дом! Умоляла его — не выбрасывай вещи!

Она живо вскочила на ноги и, подбежав к учителю, вцепилась в воротник его рубашки.

— Не тронь его! — остановил ее Усмон Азиз. — К нему особый счет.

Ороста успела все-таки разорвать рубашку учителя и теперь обернулась к Анвару:

— Вот, брат мой, от кого все беды! Он змей с оторванным хвостом, а вы его кормили!

— Успокойся, — велел сестре Усмон Азиз. — Скажи, когда увели Саидназара?

— Осенью… Приезжали со своим колхозом, вот этот, — указала она на Анвара, — и еще один… Вступайте, говорят. А зачем нам вступать?

— Кто был тот… второй… не узнала?

— Нет. Высокий, усы рыжеватые…

— Мусульманин?

— Да, таджик. Обидно, брат, — горячо сказала Ороста, — мусульманин — а все равно что неверный!

— Попал бы мне в руки, муж проститутки! — пробормотал Усмон Азиз и с силой ударил кулаком по колену.

И тут же с усмешкой спросил его Анвар:

— И что бы ты с ним сделал?

— С живого бы кожу содрал!

— Много на себя берешь. Как говорят, ветром из твоего рта мельничные жернова можно крутить… Желаешь — могу сказать, кто это был.

— Скажи.

— Аваз Карим, тот самый знаменитый бай…

— …который вместе с сыновьями воевал против правоверных? — прервав его, договорил Усмон Азиз.

— Тот самый! Он сейчас глава районной милиции. И ты, бай, вряд ли сумеешь содрать с него кожу. Скорее будет наоборот!

Усмон Азиз резко встал.

— Делам мира приходит конец, — сказал он, засовывая плетку в голенище сапога. — Да, видно, конец света наступает. Вчерашний богач — сегодня человек власти. Непостижимо! Свяжите их, — велел он Курбану, указав на Каромата и Анвара. — И заприте в хлеву.

Снова опустившись на суфу, он некоторое время молчал и с отрешенным видом смотрел перед собой. Казалось, он не замечал и не слышал ни сестры, тупо повторявшей: «Брат мой родной, дорогой брат», ни мулло Салима, настойчиво предлагавшего ему отдохнуть, ни услужливо-вопрошающих взглядов и покашливаний двух дехкан, пришедших с мулло и, очевидно, горевших желанием вызнать у самого курбаши Усмон Азиза, когда ж наконец со всей своей силой появится здесь Ибрагимбек или кто-нибудь другой, ему подобный, и объявит решающую священную войну, после которой все возвратится на круги своя. Заметно было, кроме того, что они не могли понять, что означает появление бая в Нилу — дерзкий ли это, но бесплодный набег или, быть может, обнадеживающий знак скорых и крутых перемен? Оба они были крепкими хозяевами, отказавшимися войти в колхоз и в последнее время с особенной почтительностью внимавшими наставлениям мулло Салима. Мулло же едва ли не каждый день толковал им о конце света, Страшном суде и, утверждая, что страна опоганена поступью неверных, предвещал новые битвы, в итоге которых живые удостоятся звания борцов за веру, а павшие приобретут святость.

Усмон Азиз прервал наконец затянувшееся молчание.

— Мне нужны два надежных человека, — сказал он мулло Салиму.

— Вот они, — не раздумывая, ответил мулло и указал на своих спутников. — Халил и Ато. Все сделают!

— Никаких подвигов от них не требуется. Пусть выйдут в дозор и до утра стерегут дорогу. Из Нилу, — Усмон Азиз взглянул сначала на Халила, а затем на Ато, и оба они под его взглядом вытянулись и расправили плечи, — никого не выпускать. Если же в село войдет кто-нибудь подозрительный… или всадники появятся — немедленно сообщать!

— Мы готовы! — в один голос заявили Халил и Ато.

— Стрелять умеете?

— Какой горец не умеет обращаться с винтовкой? — холодно усмехнулся Халил.

Усмон Азиз кивнул Курбану.

— Дай им из наших трофеев по винтовке.

— Хорошо…

— Этот Халил, — сказал Усмон Азиз затем мулло Салиму, глядя, как с винтовками за плечами покидают двор Халил и Ато, — человек непростой.

— Еще бы! Он появился на свет, когда его отцу было уже семьдесят.

— К чему это вы?

— Когда волк состарится, то рожает лису. Покойный его отец поистине был хуже волка. Если даже через кладбище проходил — уносил кость.