— Входите, добро пожаловать!

Фируз увидел: мать встретила у калитки дядю Хидоята и его сына Афзала, приглашала их к дастархану.

Она принесла плов, а потом долго беседовали за чаем.

От раздражительности Аскарова не осталось и следа. После плова он сделался весел и старался вытянуть из дяди Хидоята какую-нибудь забавную историю — старик был мастер рассказывать и умел посмешить. Даже Афзал, не раз слышавший приключения отца, глядел ему в рот, а потом заливисто смеялся; Аскаров громко хохотал, обняв свой большой живот. Рассказы старика напоминали то веселые притчи, то сочные анекдоты, и Фируз мало-помалу начал забывать о своем столкновении с дядей.

Аскаров, подобно многим в селе, считал, что не дело старого человека смешить собравшихся, поэтому обращался к дяде Хидояту снисходительно:

— Да, удивительные приключения вы пережили, Хидоят-бай, живите подольше… Теперь рассказали бы нам, как вы ходили к своей невесте.

— И не надоело? Тысячу раз, наверное, слышали.

— Как может надоесть, уважаемый Хидоят-бай, — вы любого шута за пояс заткнете! Ну, давайте, давайте, посмеемся еще…

Простодушный дядя Хидоят не обижался на тех, кто в застолье втягивал его в разговор, заставляя рассказывать истории из своей жизни, а потом вместе с собравшимися смеялся над ним. Может быть, он не чувствовал насмешки, а может, думал, что смех счищает ржавчину с сердца.

Кто знает!

Вот и сейчас в ответ на слова Аскарова старик с важным видом расчесал пальцами бороду и без тени улыбки начал:

— Сами знаете, мой покойный тесть был чабаном. Той весной, когда нас сосватали с матерью Афзала, он с семьей жил в кочевье Суртеппа. Однажды вечером, захватив подобающие случаю гостинцы, я сел на осла и отправился знакомиться с невестой. Сам бы я, конечно, не решился поехать, но отец мой, сердясь на мою несмелость, обозвал меня киселем и буквально вытолкнул из дому. Путь предстоял неблизкий, быстро темнело, к тому же начался дождь, и получилось так, что приехал я в кочевье, когда там уже собирались спать. Будущая теща, приняв меня приветливо — с открытым лицом, как родного, пригласила в юрту. Поставила угощение, привела свою дочь, а сама исчезла. Будущий мой тесть и вовсе не показался. Наконец я сообразил, что они оба вместе с младшими детьми остались ночевать в юрте у соседа… Да, так вот и получилось: были мы с невестой одни. Она сидела в полутьме у стены, стесняясь меня и закрыв нижнюю часть лица платком — только глаза поблескивали. И молчала. Молчал и я. Долго мы оба молчали, потом мне это надоело, и я стал говорить разные слова, желая услышать в ответ ее голос.

— И что же вы ей говорили? — с подначкой спросил Аскаров, лукаво подмигнув Фирузу.

— Сейчас уже не помню… знаю, что очень хотел рассмешить ее. Только ничего у меня не получалось: не смеялась невеста, лишь кивала головой, что бы я ни сказал. Спрошу: «Не скучно вам жить в кочевье?» — кивает; «какой ливень начался» — опять кивает, и непонятно, соглашается или нет… Я совсем приуныл. Потом вышел по нужде, отправился подальше от кочевья. Темно, дождь шумит — ничего не видно и не слышно, Возвратился и вижу: стоят в ряд шесть юрт, из которой вышел — неизвестно. «О боже, что же делать?» — забеспокоился я. А дождь, проклятый, все льет, я уже промок до нитки, и что дальше будет, не знаю.

— Эх, надо было рискнуть, не раздумывая, войти в первую попавшуюся! — возбужденно прошептал Аскаров. Он слышал эту историю, наверное, в десятый раз, однако переживал, похоже, не меньше самого дяди Хидоята.

— Слушайте дальше, — степенно продолжал старик. — Было так: решил я по очереди заглядывать в каждую юрту, потихоньку, конечно, и так отыскать ту, где осталась будущая мать Афзала. Заглянул осторожно в одну, вижу — сидят мои тесть и теща и беседуют с усатым мужчиной и его женой, а детишки спят. Во второй юрте было темно, в третьей тоже. Наконец подошел я к четвертой и в полутьме едва разглядел в глубине свою невесту. Сидела она все так же, съежившись, а на голове тот же платок. Я, конечно, обрадовался, но только шагнул в юрту, как она набросила вдруг себе на голову какой-то халат и вскочила на ноги. Я страшно удивился, подошел поближе и коснулся ее плеча: для чего, мол, халат? — сними. Она испуганно попятилась и быстро прошептала: «Муж вышел проверить загон, сейчас вернется». Шепот ее был такой тихий, что я с трудом разбирал слова. Я, конечно, разозлился: «Что еще за муж? О ком говоришь? Почему боишься меня?» — с этими словами я сдернул халат с ее головы. Она забормотала растерянно: «О люди! Этот бессовестный посторонний… помогите…» — и еще что-то, а потом выбежала из юрты. Я застыл на месте растерянный. Тут до моего слуха донесся голос мужчины, который выкрикивал: «Что там? Кто там?» — и, похоже, бежал сюда, к юрте. Совершенно не понимая происходящего, я бросился вон из нее, и в это время меня крепко ударили по спине палкой. Я упал, но тут же вскочил и что есть духу понесся прочь от кочевья, разбрызгивая лужи босыми ногами. Халат мой, которым я накрылся, выскочив под дождь, остался возле юрты, там, где я упал… Залаяли собаки, и я понял, что сейчас их натравят на меня. Я бежал сквозь темноту, слыша за спиной заливистый лай, и думал только об одном — если собаки бросятся следом, то мигом разорвут меня на клочки. Но, слава богу, собаки не погнались за мною… Позже мне рассказали, что мои будущие тесть и теща, поняв происшедшее, успокоили мужа той женщины, усмирили собак…

— Поглядите-ка на него, а! — напряженно засмеялся Аскаров. — Я бы на вашем месте не выпустил ту женщину. А уж после, если нужно было б жать, убежал бы!

Дядя Хидоят, не обратив внимания на подначку слушателя, так закончил свой рассказ:

— Вот и вся история, как я ходил знакомиться с невестой… Мокрый, продрогший до костей, только под утро вернулся домой.

— Так, так… — посмеивался Аскаров. — И как же после такого позора не устыдился ваш будущий тесть, не отказался от свадьбы?

— Не отказался, — простодушно объяснил старик. — Только от своего отца в то утро получил я хорошую оплеуху. А потом он сам отправился в кочевье, уладил все и привел назад моего осла.

— Да, хорошим человеком оказался ваш тесть. Я бы на его месте и за версту не подпустил такого жениха. — Аскаров, перестав смеяться, насмешливо оглядел дядю Хидоята.

Фируз, задетый выходкой своего дяди, тоже посмотрел на старика: понимает ли он, что Аскаров пытается высмеять его? Но дядя Хидоят оставался спокойным, глаза его, окруженные густой сеточкой морщин, удивительно блестели, как бы светились. Кажется, ни трудности долгого жизненного пути, ни старость — ничто не могло замутить их. Или, может быть, старик знал какую-то иную, высшую, правду и сам в душе посмеивался над Аскаровым?..

Наконец гости собрались расходиться. И Фируз пошел проводить их.

Аскаров спрашивал Афзала:

— Скоро кончаешь школу?

— В этом году. Через два дня последний экзамен.

— А потом что, в институт?

Афзал, робея перед старшим, растерянно молчал.

— Хочет пастухом стать, — ответил дядя Хидоят вместо сына, — говорит, мне пора на отдых.

— Прекрасно, правильное решение: профессия у вас, так сказать, наследственная, сын пастуха — пастух! Умный парень, понимает. Однако вот племянник мой — он меня удивляет. — Аскаров кивком головы указал на Фируза и сердито замолчал.

Дядя Хидоят глянул на Фируза — тот делал вид, что ничего не слышит.

— Чем же он удивил вас?

— Да хотя бы тем, что втаптывает в землю мои слова. Говорю — учись, не слушает, — хмуро объяснил Аскаров. — У этой женщины, не знаю, какое получил воспитание… будто сам он шах, а желание его — великий визирь.

— Ну так и что особенного, зачем обижаться на парня? И те, что не выучились в институтах, тоже, слава богу, живут неплохо. Раз не хочет учиться дальше, к чему заставлять?

— Вы, Хидоят-бай, оказывается, и в самом деле афанди! — Аскаров раздраженно махнул рукой и, не попрощавшись, зашагал по дороге.

Дядя Хидоят и Афзал, тихонько посмеиваясь, простились с Фирузом и тоже отправились домой.