4

Утренняя звезда еще не взошла, когда они впятером явились в милицию.

Самым опытным среди них был Мурод, рослый плечистый мужчина лет тридцати, еще юношей воевавший против басмачей в долине Гардон, не единожды раненный и снова вставший в строй. Он славился в округа как бесстрашный воин и хороший кузнец. У Мурода был конь, заработанный тяжким трудом, и наган с дарственной надписью, который в двадцать четвертом году перед строем красноармейцев вручил ему командир эскадрона за героизм и мужество в борьбе с врагами нового строя. Глубокой ночью разбудил его Анвар, объяснил, что случилось, и безотказный Мурод без лишних слов стал собираться.

Двадцать патронов выдал ему Каримов, наказав попусту не стрелять.

Без всяких колебаний согласились на это опасное задание и трое других: Саид, Санджар и Хасан.

— Я места себе не находил, — сказал Саид, — когда узнал, что Ибрагимбек перешел границу. Тревожился, что нагрянут и в наши края… Проклятые.

Только одного из тех, кого он хотел взять с собой, не застал Анвар — Давлата, лучшего своего друга. В прошлом году избранный председателем нового колхоза, он, по словам отца, уехал в далекую степь, к пахарям, и неизвестно, когда вернется.

— Впервые за столько месяцев к нам заглянули, а друга вашего нет! — сокрушался седобородый отец Давлата.

— Ничего, дядя, я еще заеду, — ответил Анвар.

На обратном пути он завернул домой и простился с матерью, ласково предупредив, что вернется через два-три дня.

— Да будет дорога твоя чиста, да сохранит тебя Бог! — напутствовала его тетушка Соро.

Анвар улыбнулся.

— Сохранит, мама… Если он существует, то никогда нас не разлучит.

В отделе милиции Каримов вручил Саиду винтовку и патроны к ней (конь у него был), точно так же вооружил Хасана и Санджара и вывел им двух лошадей.

— Удачи вам! — пожелал он. — А я за ребятами — и на юг!

— Да минует вас опасность, — пожелал Анвар и ему.

Проехав по тихой и погруженной в этот час ночи в темноту главной улице, они через несколько минут оставили позади райцентр и час спустя оказались в ущелье Охугузар. Там лежало первое на их пути селение — Саройсанг.

Рассветало; в разрывах облаков видны были бледные звезды. С обочины дороги и от ворот хриплыми после ночного безмолвия голосами встревоженно облаивали всадников местные собаки. За стенами дворов протяжно мычали коровы, им вторили телята; в утренний хор вступал и мелкий скот. В глубине ущелья громко бурлила наполненная вчерашним дождем речка Кофрун.

В конце села из старых покосившихся ворот на стук Анвара вышел хозяин, считавшийся местным активистом. Поминутно кашляя, он проговорил, что в селе спокойно и никто из чужих не объявлялся… Что ж, ответил ему Анвар, это хорошо. Но все равно нужна бдительность. Предупредите людей, сказал Анвар, установите наблюдение. Если вдруг эти бродячие псы появятся, срочно дайте знать в район. А если их окажется немного, попытайтесь справиться собственными силами. Ведь, наверное, и охотничье ружье найдется в селении… Главное — не бояться. И помнить: даже робкие обретают смелость, когда выступают вместе со всеми.

Так ранним утром убеждал Анвар жителя села Саройсанг, а тот, переминаясь с ноги на ногу возле старых ворот своего дома, покашливал, почесывал затылок и отвечал:

— А то как же! Конечно, брат, конечно. Сделаем!

Вдоль шумной речки Кофрун ехали они дальше, и лес все гуще покрывал холмы по обоим склонам ущелья Охугузар, и они становились все выше и мрачнее. Анвар и его спутники держали путь на северо-запад, в село Нилу, отстоящее от райцентра в сутках пешего хода. Но пятеро товарищей, не забывая о предосторожностях — вдруг из-за камня ударит выстрел! — погоняли коней и надеялись попасть в Нилу к середине дня.

К восходу солнца они миновали еще одно селение, мирная жизнь которого текла своим чередом: женщины с узкогорлыми кувшинами на плечах спускались к берегу Кофруна за водой, двое мужчин, трясясь на ослах, направлялись за холмы, третий спешил куда-то с лопатой в руках, и еще один тащил со двора за веревку упиравшуюся всеми четырьмя ногами бурую корову. Плыл по улице запах свежего, только что надоенного молока. А на окраине села, на склоне, густо поросшем зеленой травой и алым маком, уже пасся мелкий скот. Сосцы коз и овец обвязаны были мешочками, и напрасно тянулись за молоком их резвые детки и жалобно оповещали затем весь мир о своем горьком разочаровании. Оно, впрочем, длилось недолго, и через минуту они скакали как ни в чем не бывало.

Велик был соблазн передохнуть в тихом селе, попить крепкого чая, но Анвар и его товарищи, поблагодарив за приглашение и коротко потолковав с местными жителями, вновь тронулись в путь.

Вспениваясь возле валунов, навстречу всадникам стремительно бежал Кофрун. Там, за рекой, на светлом небе отчетливо были видны горные вершины — то густо-черные, то нежного пепельного цвета, то голубоватые, как лед. Горные цепи с острыми вершинами разных оттенков тянулись и справа, за холмами, покрытыми пестрым ковром трав и цветов, на котором кое-где заметны были светло-зеленые пятна только что пробившейся пшеницы. Лучи уже довольно высоко поднявшегося солнца падали в ущелье, согревали спины всадников. Но воздух все еще оставался холодным, возможно, от близкого соседства напоенной снегами реки, а может быть, из-за того, что всадники поднимались все выше — к вершинам горы Чилчарог.

«Странно, — подумал Анвар, — почти у каждой из этих вершин есть свое название. Зачем же понадобилось называть их все вместе горой Чилчарог?»

Он спросил об этом у Мурода, который ехал с ним рядом, стремя в стремя.

— Не знаешь? — улыбнулся тот.

— Нет.

— Что ж, попробую рассказать, — задумчиво промолвил Мурод.

Привычные к горам кони размеренно продолжали путь. Изредка их подковы, ударившись о камень, высекали искры. Впереди, над вершиной высокой горы, склон которой был одет вечнозеленой арчой, появился одинокий орел. Он то кружил, раскинув мощные крылья, то стремглав падал вниз, то взмывал в бездонную высь, почти растворяясь в синеве и превращаясь в едва заметную черную точку.

— Эту легенду я слышал от своего покойного деда, — после недолгого молчания заговорил Мурод. — Он много их рассказывал, мне и моему брату, когда мы были мальчишками. Брат позабыл, а я помню. И, знаешь, теперь и сам рассказываю сыну и детям брата то, что когда-то услышал от деда. И если б ты знал, как они слушают! Как они счастливы бывают, каким восторгом сияют их глаза…

— Вот уж не думал, что ты, такой серьезный, — и рассказываешь детям сказки, — рассмеялся Анвар.

— Серьезный человек и должен сказки рассказывать, — улыбнулся в ответ Мурод. — Так вот. Представь себе тихий летний вечер — такой тихий, что слышно, как падают на землю сорвавшиеся с веток спелые яблоки. Луна еще не взошла. На темном, высоком небе — видимо-невидимо звезд, и сияет, освещая все вокруг, Млечный путь… Мы с дедом легли в тот вечер на суфе, посреди двора. Я не мог заснуть, смотрел, как осыпала небосвод звездная пыль, потом заметил, что засветились огни на склонах одной огромной горы, всегда хорошо видной из нашего села. Вернее, я эти огни замечал и раньше, но никогда не задумывался о том, что там, высоко в горах, тоже живут люди и, как мы, зажигают лампы и разводят в очагах пламя. Никогда не задумывался, а в тот вечер, как зачарованный, все смотрел в ту сторону и все хотел что-то понять… Что именно — не знал и сам, но хорошо помню, что те огни показались мне тогда какими-то чрезвычайно важными… Дедушка заметил мою задумчивость.

«Что разглядываешь, ягненочек мой?» — спросил он.

«Вон… огоньки в горах», — отвечал я и теснее прижимался к его худой груди.

«Там люди живут, — сказал дедушка. — Такие же, как ты и я».

Мне стало до того страшно, что даже мурашки забегали по всему телу. Надо же: живут высоко в горах!

«Не боятся?» — спросил я.

«А чего же им бояться?» — дедушка еще крепче обнял меня и ласково поглаживал по голове.

«Горы…» — сказал я.

«Нет, ягненочек мой, не боятся; ничего не боятся, ибо они потомки мужественных людей. Сотни лет живут они под защитой этих великих гор и сохраняют и продолжают нашу сущность».

Конечно, рассказывал далее Мурод, дедушкин ответ породил в нем множество новых вопросов, и он тут же задал первый: что такое сущность? Дедушка на мгновение задумался и сам, затем спросил:

«А вот ты, например, — ты кто?»

После некоторого колебания Мурод ответил:

«Мальчик».

Дедушка обрадовался:

«Верно ты сказал! Ты — мальчик! А на каком языке ты говоришь?»

«На языке отца, матери, на вашем языке…»

По словам Мурода, дедушка восхитился и поцеловал его в лоб.

«Какой смышленый ягненочек! — воскликнул он. — Но объясни теперь: кто твои отец и мать?»

«Люди», — тотчас ответил Мурод, удивившись наивности деда.

«Правильно, люди. Но вот помнишь, в прошлом году приезжал в селение человек, который на нашем языке не понимал ни слова. Он кто?»

«Как — кто? Русский человек — вот он кто!»

«А мы тогда кто? И на каком языке говорят твои отец и мать?»

«А! — закричал Мурод. — Я знаю. Мы — таджики, и язык наш — таджикский!»

«Тогда ответь — кто ты сам?» — подхватил дедушка.

«Таджик!» — выпалил маленький Мурод.

Надо ли говорить, как доволен был дедушка сообразительностью своего ягненочка! И с какой мягкой настойчивостью внушал мальчику, что и он, Мурод, и его отец, и мать, и его дедушка — все они таджики. На свете много таджиков, говорил в тот вечер дедушка и два с лишним десятилетия спустя пересказывал своим спутникам Мурод. И чтобы не исчезнуть, продолжить свой род, сохранить язык и, как и встарь, остаться народом среди других народов мира, наверное, сотни раз приходилось нам, таджикам, бороться с жестокими врагами, говорил дед…

Впервые услышал Мурод, что у его народа были враги. И спросил, изумившись: