- Ох, иоп вашу мать! - захохотал Розенфельд. - Сядь, сядь…Ох, не могу!
Тут засмеялись и остальные воины. Глядя на Козолупа, захохотал и Прохоров. - Пусть выйдет из комнаты! - прохрипел, задыхаясь, он.
- Выйди, придурок! - приказал Розенфельд, схватившись обеими руками за стол.
Козолуп выскочил в коридор.
Когда смех прекратился, Прохоров спросил, вытирая рукой слезы: - Что это, товарищ Розенфельд, за дурак?
- Ротный сапожник, товарищ полковник, - ответил командир роты. - Он - единственный, кто ушел с лекции товарища Коннова. Да и то потому…, - Розенфельд снова захохотал, - что он во время лекции…эх…ох…обосрался!
Опять все засмеялись и, казалось, что скандал постепенно «сходит на нет».
Однако Коннов уступать не собирался. Он был единственным человеком, кто не только ни разу не засмеялся, но даже и не улыбнулся во время всеобщего веселья! Даже наоборот, Виктор Прохорович сидел, нахохлившись, и укоризненно качая головой. - Как вам не стыдно! Как вам не стыдно! - говорил он.
- А чего нам стыдиться? - весело спросил Розенфельд. - Мы же вам говорим только правду! Признайтесь, товарищ подполковник, что вы ошиблись. Ничего нет позорного в том, что человек ошибается. Вот если он упорствует в ошибке, тогда действительно дело плохо!
- В самом деле, странно, - сказал Прохоров. - В рапорте у вас, товарищ Коннов, записано, что с лекции ушла вся рота. А как стали разбираться, выходит, ушел лишь один дурень, да и тот из-за несварения желудка!
- Они врут, товарищ полковник! - прокричал Коннов. - Честное слово, врут! Я же сам видел, что ползала было пустым!
- Но ведь вся хозрота в лучшем случае может занять три с половиной - четыре ряда? Так ведь, товарищ Розенфельд? - спросил Прохоров.
- Так точно! - ответил командир роты. У нас около восьмидесяти человек. А сколько еще пребывало в наряде? Да зрительный ряд вмещает двадцать человек!
- Да, товарищ Коннов, тут явная нестыковка! - сказал замполит и с подозрением посмотрел на знаменитого лектора. - Хорошо, что я не довел вашу информацию до командира дивизии! Вот было бы позорище!
- Я все-таки прошу серьезно рассмотреть мой рапорт! - настаивал неутомимый Коннов. - Хорошо, пусть, вон, Зайцев расскажет тогда, что я говорил!
- Пожалуйста, товарищ Зайцев, расскажите! - распорядился Прохоров, желая поскорей прекратить эту историю.
- Ну, вы, товарищ подполковник, прежде всего, рассказали, - начал Иван, - об угрозе со стороны американского империализма…
- Это я всегда говорю, - перебил его Коннов. - Напомни-ка, что я конкретно сказал!
- Вы сказал, что в Америке нет хлеба, что безработица там за последние годы достигла нескольких десятков миллионов человек, что американцы мрут от голода, как мухи…
- Как мухи я не говорил! - возмутился Коннов. - Я вообще такое слово не употребляю!
- Но я ведь привожу не вашу прямую речь! - ответил Зайцев. - А рассказываю содержание вашей лекции. Что я, магнитофон, что ли, чтобы дословно запомнить вашу речь?
- Дальше! - махнул рукой замполит. - Что он говорил дальше?
- А потом, - продолжал Иван, - он рассказал, как вымирают от голода Италия и ФРГ, как охватил кризис перепроизводства Францию…
- А вот и нет! - снова перебил его Коннов. - Я сначала рассказал о голоде в ФРГ, а уж об Италии и Франции - потом!
- Так вы хотите, чтобы я привел ваши слова так, как они были сказаны? - рассердился Зайцев. Терпение у него лопнуло.
- Вот именно этого я и хочу! - кивнул головой, усмехнувшись, знаменитый оратор.
- Ну, что ж, хорошо, - сказал Иван и повернулся к замполиту: - Товарищ полковник, мне привести слова так, как их говорил товарищ Коннов?
- Приводи, если ты так хорошо их запомнил! - ответил удивленный Прохоров.
- Бьжь-бьжь-бьжь-бьжь, - начал Иван, - дю-дю-дю-дю-дю…В Америке бардак, с голоду умирают, бьжь-бьжь-бьжь…дю-дю-дю-дю…Безработица…Э-э-э-э…Дю-дю-дю…Голод…бьжь-бьжь-бьжь-бьжь…
По тому как зазвенел его голос, Зайцев понял, что установилась мертвая тишина.
- У нас одно процветание, - продолжал он, - дю-дю-дю-дю…А? Что? Где я? В ФРГ…
Раздался неожиданный смех. Хохотал Розенфельд.
- В ФРГ, - продолжал как ни в чем не бывало Зайцев, - террор…дю-дю-дю-дю-дю…бьжь-бьжь-бьжь-бьжь!
Тут уже засмеялись все.
Зайцев замолчал и посмотрел на Прохорова. Тот не смеялся, но с таким трудом себя сдерживал, что буквально налился кровью. - По-по-йдемте, Виктор Прохорович! - сказал он хриплым голосом и потащил за собой Коннова к выходу.
- Р-рота смирно! - прокричал, смеясь, Розенфельд. Воины встали.
- Вольно! - выкрикнул уже из коридора замполит, а затем громко хлопнула входная дверь.
Г Л А В А 11
Н О В О Е З А Д А Н И Е
После разбирательства воины разошлись по своим рабочим местам. Зайцев отправился в штаб, где его ждал Потоцкий. - Что там случилось в вашей роте? - спросил начпрод. - Я видел, как из штаба в вашу сторону помчались Прохоров и Коннов. Такие рейды политработников обычно не случайны…
Зайцев рассказал обо всем. Когда он дошел до того момента, как процитировал Коннова, Потоцкий засмеялся. - Что, прямо так и сказал: «бьжь-бьжь-бьжь, дю-дю-дю»? - спросил он, улыбаясь.
- Так и сказал, - кивнул головой Иван. - Ведь это характерная для него речь.
- Смотри, нажалуется он на тебя командиру! Не думай, что Виктор Прохорович этакий безобидный старичок! Это очень вредный человек! Заявит, что ты его оскорбил! Тогда шума не оберешься!
- Пусть заявляет! Он сам потребовал наиболее точного приведения своих слов. Я сначала даже отказывался, но Коннов настоял на своем! Если будет жаловаться командиру части, я все тогда повторю…
- Ох, не лезь ты в эти сферы! Не цепляй начальство! Как говорится, «не трогай лихо, пока оно спит»!
Иван задумался. А, в самом деле, на кой ляд ему понадобилось дразнить этого Коннова? Впрочем, из песни слов не выкинешь. Что сделано, то сделано. Надо сказать, что он не очень-то боялся последствий от истории с Конновым: сам командир части терпеть не мог выступлений знаменитого политработника, да и весь личный состав части хорошо знал Виктора Прохоровича. Поэтому у Коннова было очень мало шансов наказать Ивана. Да он и не пытался, как впоследствии оказалось, жаловаться. Видимо, успокоившись, взвесив все «за» и «против», он понял, что поднимать шум нечего…
Постепенно эта история утратила свою актуальность и забылась. После разговора с Потоцким Зайцев полностью погрузился в дела и совершенно отрешился от ротной суеты и шуток. А в три часа дня он отправился на запланированную встречу со Скуратовским.
Майор, поздоровавшись с Иваном, предложил ему сесть и завел длинный разговор о жизни, службе, повседневных проблемах. Видимо, в обязанности работника «особого отдела» входила имитация заботы о своем осведомителе через создание непринужденной обстановки.
Зайцев рассказал и ему о Коннове и своем поступке. Внимательно выслушав, Скуратовский рассмеялся. - Вот так подъел ты старика! Ну, юморист! - сказал он. - И главное: сам же напросился на потеху!
- Как вы считаете, Владимир Андреевич, я поступил нехорошо? - спросил Иван. - Все-таки Коннов в какой-то мере ваш коллега, политический работник?
- С чего ты это взял? - удивился Скуратовский. - Представь себе, что мы не имеем никакого отношения к Политотделу! Мы - это разведка! Если бы у нас работали такие балбесы как Коннов, наша страна уже давно просто развалилась бы! Нет, у нас и другие кадры, и другие задачи!
- Ну, а если, скажем, Политотдел не согласится в чем-либо с действиями КГБ, начнет на вас жаловаться, разве у вас не будут неприятности? Все-таки политработники обладают достаточным влиянием в министерстве обороны?
- Не смеши. КГБ - это наивысшая власть и наилучшая организация! Если Политотдел попытается влезть в дела КГБ, он не только ничего не добьется, но будет просто-напросто разогнан. Стоит нам только за них взяться, и моментально произойдет смена всех их должностных лиц!