- Давайте попробуем, - согласился Таманский. - Может так и будет лучше?
Розенфельд опустился по ступенькам в зрительный зал и сел в первом ряду, напротив выстроившихся воинов. - Читайте! - распорядился он. Репетиция началась.
Первая шеренга довольно бойко отчитала свои четверостишия, но вот дошла очередь до второй…
- Стойте! - закричал Розенфельд. - Ты что, Родионов, так и будешь стоять с согнутой головой? Или неясно, мудила, что жюри сразу же догадается, что ты читаешь с бумажки!
- Да я…, - замялся «молодой» воин, - не могу же читать, не глядя на листок? А если глядишь, то тута обязательно наклонишь голову!
- Иоп твою мать! - заорал командир роты. - Если я приказал не сгибать головы, значит, не сгибай! Неужели неясно? Можно вполне считывать с бумажки и при этом создавать видимость, что выучил наизусть! Понятно? Давай снова!
На этот раз воины читал стихи уже лучше. Розенфельд никого не перебивал.
Когда литмонтаж завершился, он вновь поднялся на сцену.
- Ну, как, товарищ капитан? - спросил Зайцев.
- Теперь хоть не так заметно, - ответил спокойным голосом Розенфельд. - Если еще немного потренируетесь, я думаю, вы сможете создать видимость хорошей подготовки!
Но Зайцев не стал больше мучить в этот день ни себя, ни «молодых» воинов. К тому же и Шорник, и Таманский были категорически против продолжения репетиции. Поэтому как только командир роты ушел, Иван после недолгого разговора отпустил всех чтецов до следующего дня.
У него самого в этот день было времени «в обрез». Помимо своей штабной работы ему предстояло еще встретиться в три часа дня со Скуратовским.
Сразу по прибытии в свой кабинет Иван уселся за стол и до обеда писал, не разгибая спины. И даже вернувшись назад после приема пищи, он еще больше получаса работал без остановки. Только после того как были выписаны накладные и разложены на столе Потоцкого, Зайцев освободился от обязательного повседневного груза.
Начальник продснабжения уже привык к тому, что иногда не заставал Зайцева на рабочем месте. Такие случаи бывали не часто, поэтому Потоцкий не придавал им значения. К тому же Иван на всякий случай оставлял на столе все необходимые документы, и шеф всегда мог придти, чтобы их забрать.
После некоторого раздумья Иван посмотрел на часы. Было без трех минут три. Пора!
…Скуратовский встретил его как всегда с приветливой улыбкой. - Ну, как дела? - поинтересовался он.
- Дел - по горло! - ответил Зайцев. - Помимо основной работы, на меня взвалили еще и художественную самодеятельность!
- Какую еще самодеятельность?
- Да самую обыкновенную! Готовлю концерт. Песни, литмонтаж, музыка…Как обычно.
- А почему это именно тебе поручили?
- А вот командир роты посчитал меня достойным такой высокой чести. Сказал, что я обладаю организаторскими способностями и помимо меня в роте некому подготовить концерт…
- Молодец! Если такое сказал Розенфельд, значит, так и есть! Старый еврей хорошо разбирается в людях!
- Ему-то что? А я теперь мечусь как белка в колесе!
- Да, я тебе сочувствую. Но что тут поделаешь? Кстати, а когда у вас будет конкурсный концерт?
- Двадцать первого февраля.
- Надо будет придти и посмотреть. А в какое время?
- Кто их знает? Может быть начнут с самого утра? Мы ведь не будем первыми. Сначала пройдет учебный батальон…
- Ну, ничего, я позвоню в Политотдел и узнаю…
После небольшой интермедии Скуратовский приступил к делу. - Ну, как, беседовал ты с Туклерсом после его проработки? - спросил он, наконец, Ивана.
- Беседовал, - ответил Зайцев.
- И что, рассказал Туклерс о том, как у нас побывал?
- Ничего, - соврал Иван. - Молчит. Об этом ни слова!
- Удивительно, - пробормотал майор. - Обычно они очень разговорчивы через несколько часов после беседы!
- Он подходил ко мне накануне вызова и сказал, что не сможет придти на репетицию из-за загруженности работой.
- А ты не поинтересовался, что у него за работа?
- Я, конечно, спросил, но Туклерс уклонился от ответа.
- Тогда о чем вы с ним говорили после проработки?
- Туклерс сам завел разговор. Он где-то узнал о зверствах американских солдат во Вьетнаме и возмущался, как могут люди совершать подобные поступки!
- Так он что, осуждал американцев?
- Еще как! Говорил, что они так зверски убивают беззащитных детей, что даже страшно смотреть! Кроме того, он сказал, что пересмотрел многие свои взгляды на жизнь буржуазных стран. Коль скоро там допустимы такие жестокости как резня в Сонгми, то вряд ли они живут по нормальным человеческим законам!
- Вот это дело! - улыбнулся Скуратовский. - Видишь, дает знать хорошо проведенная профилактическая работа!
- Я видел, как он выглядел, когда пришел в роту после вашей беседы, - пробормотал помрачневший Зайцев. - Какой-то подавленный. Лежал на постели и безразлично смотрел в потолок…А потом, пройдя мимо меня, нос к носу, как будто меня не узнал…В общем, печальное это было зрелище!
- А как же ты думал? - усмехнулся Скуратовский. - Разве можно сохранить спокойствие после того, как побываешь на профилактической беседе? Такого быть не может! У нас имеется немало методов и приемов, благодаря которым можно переубедить любого, самого злостного антисоветчика, как бы он ни сопротивлялся! Кстати сказать, Туклерс не очень-то легко сознался в своих ошибках! Он оказался «крепким орешком»! Спорил с самим полковником Вициным! Утверждал, что мы собрали на него ложный материал, будто бы он ничего из предъявленного ему никогда не говорил!
Зайцев поперхнулся. - Но ведь вы, Владимир Андреевич, прекрасно знаете, как мы записывали «беседы»? Кое-что Туклерс действительно никогда не говорил!
- Чтобы я больше ничего такого не слышал! - рассердился майор и покраснел. - Разве я тебе не говорил, что коли мы записали какую-нибудь информацию, значит, она совершенно правдива и нечего подвергать ее сомнению!
- Но вы же знаете, что я пользовался библиотечными брошюрами?
- Знаю. Но что из этого? Иногда очень полезно выписывать ценные мысли из брошюр. А иначе, где же тогда взять необходимый для полемики с антисоветчиками материал?
- Вообще-то, товарищ майор, меня начинают мучить угрызения совести! - признался вдруг Иван. - Было очень неприятно видеть одеревеневшее лицо Туклерса и осознавать, что именно я довел его до такого состояния!
- Да брось ты говорить ерунду! - нахмурился Скуратовский. - Жалость не относится к числу достойных уважения человеческих качеств! Для того чтобы сохранять мир и покой в нашем обществе, иногда необходимо забывать о жалости!
- А как же тогда правда и справедливость? - возразил Зайцев. - Ведь если говорить по правде, Туклерс не такой уже враг, как мы его тут представили! Возможно, он в чем-нибудь и заблуждается, но чтобы быть врагом…
- Мой друг, ты еще слишком молод, чтобы рассуждать о таких вещах, - прищурился Скуратовский. - Повзрослеешь, и все у тебя пройдет. Запомни, Туклерс попал к нам «под колпак» не случайно! И не ты первый подал нам сигнал о нем! Мы наблюдаем за этим молодым человеком уже больше десяти лет! Думаешь, там в Управлении сидят дурачки и не догадываются об элементах вымысла в представленной нами информации? Прекрасно догадываются! Только нам нужно с ним работать, и поэтому мы используем множество различных способов и путей! Посредством некоторой дезинформации, мы имеем возможность узнать этого человека совсем с другой стороны, даже с той, о которой он и сам не подозревает!
- Выходит, мы поступаем хорошо?
- Конечно, хорошо, - улыбнулся Владимир Андреевич. - Даже превосходно! Возьми ты, например, милицию. Как их презирают, как осуждают и осмеивают! А случись драка, беда или даже семейный скандал, и сами насмешники первые бегут в милицию за помощью! Так и КГБ. Это - институт защиты государства и, соответственно, его граждан! Не будет КГБ, и все наши порядки разрушатся в одночасье, государство падет, и сколько будет искалечено человеческих судеб! Вот для того, чтобы этого не произошло, мы и несем свою бдительную вахту! Что поделаешь, иногда приходится копаться руками в человеческих отбросах, писать доносы и даже лжесвидетельствовать! Но благородная цель - защита Советского государства - оправдывает любые средства!