За годы правления в стране Политбюро ЦК КПСС у людей укоренился страх перед словом «политика». И хотя все население бесконечно обсуждало и внутренние и международные проблемы, эти дискуссии не выходили за рамки лояльных властям разговоров. Критические рассуждения допускались только с исключительно надежными людьми или близкими родственниками, при этом советские граждане постоянно оглядывались по сторонам: не слышит ли их кто-нибудь посторонний. Несмотря на то, что многие люди сейчас говорят о том, что они не знали, что раньше творилось, что их обманывали «распроклятые коммунисты», их поведение в те и наши годы говорит об обратном: люди хорошо знали, что происходило, кто управлял страной, кто сидел в тюрьмах и кто процветал. Мало того, большинство населения было втянуто и в репрессии, и в доносительство, и равнодушно созерцало участь тех, кто пытался что-то изменить. Но вот оказаться на месте тех, кого называли «политическими», инакомыслящими, обыватели очень уж не хотели! И социализм, и Ленина, да и Сталина, в свое время, они любили только на словах, хотя, конечно, не исключались и фанатизм, и общая безграмотность. «Любовь» к строю и вождям проявлялась особенно ярко тогда, когда кого-то из обывателей попрекали несоблюдением, например, ленинских принципов, или нарушением социалистических норм. В этом случае каждый стремился с пеной у рта доказать, что это не так. А вообще-то упоминание Ленина, Маркса, Брежнева и других вождей всегда вызывало настороженность и страх. Зная об этом, Зайцев старался чаще употреблять марксистскую терминологию и вспоминать имена ее выдающихся носителей едва ли не на каждом занятии и в случайных разговорах. С таким политизированным товарищем курсанты предпочитали не сталкиваться. Перспектива попасть в какую-либо «политическую» историю их никак не увлекала. А тут еще политзанятия. На них Иван раскрывался, как водяная лилия солнцу! Сколько было цитат из Ленина, Брежнева, Маркса! Политические работники не могли нарадоваться и всегда говорили: - Вот, товарищи, учитесь, берите пример с курсанта Зайцева!

На одном политзанятии майор Жалаев как-то спросил: - Что говорил Ленин об инициативности солдата?

Зайцев тут же поднял руку. - Без инициативного, сознательного солдата и матроса невозможен успех в современной войне!- четко произнес он.

В учебном классе на стене висел стенд, на котором располагались портреты видных советских военачальников, а над ними жирным шрифтом была написана именно та цитата, которую привел Иван. Но он стоял спиной к стенду и ее никак не мог видеть. Однако некоторые курсанты, увидев эту надпись и сравнив с ней услышанное, обомлели. Толкая в бока товарищей и показывая на стенд и на Зайцева, они, казалось, лишились дара речи. Несколько был удивлен и товарищ Жалаев. Но он быстро пришел в себя и с улыбкой сказал: - Учитесь, разгильдяи!

Во время дневной строевой подготовки воины ходили взад-вперед по плацу, на котором также стояли многочисленные стенды с цитатами Ленина и Брежнева. Не надо было иметь большой ум, чтобы их запомнить. Достаточно было раз в день их прочитывать. Поэтому в довольно короткий срок курсант Зайцев превратился в ходячий цитатник, сея страх и ужас среди своих отважных товарищей и радость среди политических работников.

Успехи Зайцева в политпросвещении зашли настолько далеко, что когда сержанты жаловались офицерам на его плохую практическую учебу, те отмахивались: - Что есть пайка кабелей? Это почти все умеют! А вот знать высказывания Ленина, документы партии может далеко не каждый!

- Знание работ Ленина, речей Леонида Ильича Брежнева важней всяких там практических занятий в сотни раз! - утверждал майор Жалаев.

Иван соглашался с ними только в том, что действительно, работы Ленина и его последователей знали и понимали, в лучшем случае, единицы. В конце концов, сами вожди не отдавали себе отчета в том, что говорили и делали. Ибо, если бы они понимали, какую глупость порой извергали, разве дошло бы до такого нравственного падения общество, которое следовало их указаниям и заветам.

Итак, поведение Зайцева не могло не злить младших командиров. Убедившись, что ни курсанты, ни офицеры не могут быть их сообщниками в борьбе с этим злодеем, сержанты решили действовать сами. Однако и тут все было не так просто. Казалось бы, стоило объявить ему наряд вне очереди на работу или службу (пусть бы «попахал» или постоял у тумбочки) и чувство мести будет удовлетворено. А затем можно объявить еще и еще. И так до изнурения! Но вот за что наказать? За плохо подшитый подворотничок? За недостаточно яркий блеск сапог? Или за «неправильный» взгляд, наконец! Все эти разнообразные проступки постоянно совершались неосмотрительными курсантами и широко использовались военачальниками для наказания всех неугодных им лиц. Но вот для Зайцева они никак не подходили. А вдруг офицеры догадаются о предвзятости, тем более, что злоумышленник выглядел их любимцем?! Значит, надо было найти какую-либо существенную причину, чтобы обосновать наказание. Но таковую все никак не удавалось найти. И даже услуги многочисленных осведомителей ни к чему не приводили, ибо на разговоры с курсантами Иван шел неохотно, да и его ответы на вопросы товарищей о сержантах и настроении всегда были такими, что придраться было не к чему.

Тогда придумали нечто новое.

Неожиданную помощь младшим военачальникам четвертого взвода оказал сержант Шувалов, рослый и сильный москвич, заместитель командира первого взвода.

Как-то после вечерней поверки сержанты выпивали в ротной каптерке. Выпивка для военнослужащего срочной службы считалась тяжким преступлением. К тому же, в это время в стране проводилась «всенародная» компания по борьбе с пьянством и алкоголизмом в соответствии с постановлением партии и правительства. А для того, чтобы отличиться в этой борьбе, политические работники всех рангов делали все возможное для выявления пьяниц. Вот почему попойка среди воинов в то время была не только делом героическим, но и чем-то сплачивающим, поскольку всем, кто в ней участвовал, грозила суровая кара, вплоть до разжалования в рядовые…Затем, как и всякая очередная советская компания, и эта постепенно угасла, утратив свою остроту, но в то время она еще только начиналась. Таким образом, объединенные общими интересами, бедами и угрозами, сержанты старались всеми способами утаивать свои «веселые» сборища.

Сержант Попков, во время попойки, пожаловался товарищам, что ничего не может поделать с негодяем Зайцевым. Увидев усмешки на лицах друзей, он сказал: - Вам легко надо мной смеяться! А вы представляете, что будет, если этот мудак узнает, что мы здесь делаем?!

Громкий смех был ответом незадачливому командиру.

Но вдруг раздался стук в дверь. Сержанты заметались. - Надо срочно прятать бутылки и стаканы! - пробормотал кто-то. Раздался звон стекла. Страх исказил лица только что веселившихся героев.

- Кто там? - спросил одеревенелым языком Мешков.

- Это я - курсант Зайцев! - последовал ответ.

У воинственных командиров отнялись ноги. Лишь один Шувалов сохранил внешнее спокойствие. Несмотря на то, что у него тряслись руки, он подошел к двери и приоткрыл ее: - Что тебе надо?

- Меня вызвал сержант Попков! - ответил Зайцев. - Поэтому я и пришел!

- Я не вызывал тебя, - с некоторым облегчением произнес Попков и сразу осмелел. - Марш отсюда!

- Есть! - Иван немедленно ушел.

Когда командиры вновь расселись у стола, их веселое настроение как рукой сняло. Наскоро допив водку, они стали прощаться.

- Ну, что, видите, каков этот друг? Легок на помине! - сказал Мешков.

- Да, - потер затылок Шувалов. - Видимо, этот гад не случайно к нам зашел. Как вы думаете, не догадался ли он, что мы тут делали? - И, не получив утвердительного ответа, добавил: - Ничего, что-нибудь придумаем, как его проучить!

Как же получилось, что наш герой так напугал своих военачальников? Все произошло совершенно случайно. Когда сержанты пировали, они, будучи в опьянении, стали излишне громко разговаривать. В это время в туалет выходил курсант Кулешов. Слыша смех и пьяные разговоры командиров, он решил спровоцировать скандал или драку. Такие приемы тоже широко применялись во взаимоотношениях между товарищами. Сам Кулешов подходить к Ивану не стал, побоялся, а подтолкнул к этому латыша Цинатса, который тоже, воспользовавшись отсутствием сержантов, вышел без разрешения в туалет (впрочем, ночью это делали многие, так как военачальники спали и не слышали).