Обескураженным я увидел Отара только один раз. В 55‑м в Каунасе Отару пришлось впервые сыграть против Яниса Круминьша. Отар Михайлович уже был на сходе, а «большой Ян» только–только начинал. Кое–чему я уже успел его обучить, так что соперничество получилось неожиданно острым. До того равных Коркия у нас не было, если не считать еще Увайса Ахтаева, о котором речь впереди. Но с командой Ахтаева тбилисцам было попроще: партнеры Ахтаева заметно уступали своему центровому. В тбилисском «Динамо» рядом с Коркия играли сменивший его на посту капитана команды Инцкирвели, защитник Джорджикия (с ним у Отара тоже сложился великолепный дуэт), Киладзе, братья Месхи, Кекелидзе — в общем, тогда это была одна из ведущих команд страны. У нас в Риге постепенно создался солидный коллектив. Так что Круминьшу было кому помочь.

Матч был трудным, при этом Отар ничего не мог поделать с новичком Круминьшем. Тбилисец даже сам иногда пытался играть против Яниса так, как всегда играли против него самого: не совсем чисто, что на Отара Михайловича конечно же было непохоже. Однако невозмутимый Ян поднимал Отара Михайловича вместе с мячом и добивался результата.

Тем не менее Отар еще долго играл, до начала 60‑х. И многому научил баскетболистов, пришедших ему на смену, оставаясь главным действующим лицом на всесоюзной арене. Реактивный, несмотря на свою массу и возраст, он прекрасно организовывал контратаки и даже сам успевал бежать вперед вместе с партнерами. Никогда не играл на внешний эффект, только продуктивно, только коллективно, только логично. Обладал хорошим броском и одной и двумя руками, а крюк, по–моему, вообще у нас применил впервые. Однажды появился на площадке в перчатках. Все удивились: зачем это? «Чтобы руки до игры были в тепле», — спокойно объяснил Отар.

Он всегда был выдумщиком, фонтанировал идеями, что–то искал, придумывал. Таким был в игре, таким остался и уйдя в тренеры. И многое находил полезное, интересное. Перед Токийской олимпиадой Отар Михайлович работал с юношеской сборной страны. И я попросил его исследовать и проверить, как влияет высота на подготовку баскетболистов. Отар Михайлович привез очень интересные наблюдения, которые мы потом использовали для подготовки к Олимпиаде в Мехико. Так, вдруг придумал тренировки в … воде. Считал, что занятия со штангой, с отягощениями сами по себе баскетболистам не нужны. И их можно заменить отработкой бросков в прыжке, находясь по колено в воде. Любопытная была идея, хотя эффективность ее еще нужно доказывать.

Это Отар постоянно говорил о проблеме центровых. После Хельсинки (уж он–то лучше усвоил уроки и опыт борьбы с великанами–американцами) он не уставал твердить о том, что необходим постоянный и целенаправленный поиск высокорослых ребят. Он приветствовал и поддержал предложение всесоюзной федерации баскетбола о введении ростового ценза в командах высшей лиги: можно заявлять двенадцать человек, но если у тебя только один двухметровый игрок в составе, то заявляешь одиннадцать, а если ни одного, то и вовсе десять. Это стимулировало поиск гигантов. А ведь Отар не мог не понимать, что с приходом очень высоких игроков ему волей–неволей придется уйти. Тем не менее всегда настаивал на привлечении в баскетбол молодых высоких парней.

Сам Отар Михайлович с какой–то отеческой заботливостью, я бы даже сказал нежностью, относился к молодежи. Причем ему неважно было, кто из какой команды. И действительно, кто, как не Отар Коркия, мог расшевелить их, новичков, робких дебютантов, приободрить, заставить поверить в себя! И он отдавал молодым массу времени и на площадке, и вне ее.

Что ж тут удивляться, если и партнеры и соперники называли его всегда только по имени–отчеству, хотя многие играли с ним долгое время в одной команде — клубной или сборной… Это был знак уважения к огромному таланту истинного мастера, большого спортсмена и чудесной души человека…

Наверное, у всех, кто его видел, он навсегда остался в памяти. Как жаль, что сохранилось мало фотографий этого рано ушедшего из жизни человека, что не нашлось художника, написавшего бы его портрет, скульптора, вылепившего бы его бюст. Ведь лицо у него было — прямо просилось на полотно: резкое, словно высеченное, характерное, запоминающееся. И очень доброе.

Представьте себе этакую громадину ростом 2 м 36 см, ножищи 58‑го размера, брюки, в которые залезла бы вся команда, ручищи–лопаты, в которых и мяча–то не было видно — так, камешек какой–то… Впечатляло, что там говорить…

Я впервые увидел настоящего гиганта, рядом с которым все остальные, даже самые до него высокие игроки, казались обычными людьми. Я же был просто лилипутом. Вася (по–моему, его никто не называл Увайсом) поразил, но и заставил меня задуматься. С появлением таких игроков баскетбол должен был измениться, что давно уже поняли американцы, предпочитавшие высокорослых центровых. Наши центровые Куллам, Конев, Путмакер, Силиньш, Серцявичюс, Ульяшенко были прекрасными мастерами, но это были центровые в нашем нынешнем понимании этого слова. Ахтаев таким центровым был. Больше того, я уверен, что играй он и сегодня, приносил бы пользу любой, даже самой классной команде.

Конечно, он просто физически не мог бы так бегать весь матч по площадке, как это делают Сабонис, Гришаев, Гоборов — центровые 80‑х. Но Ахтаев не потерялся бы среди своих наследников, можно даже сказать потомков, поскольку у него была хорошая техника — техника владения мячом, техника паса, техника броска. А техника во все времена была и остается главным козырем в арсенале любого баскетболиста. Он был мягок в обращении с мячом, даже ласков с ним, Вася действительно играл. И не надо думать, что Ахтаев был ограниченным в игровом плане человеком. Отнюдь. Конечно, прежде всего он использовал свой рост и старался забить, вернее, запихнуть мяч в корзину. Но у него был неплохо поставленный бросок, особенно со штрафных. Он прекрасно играл в защите, ставя такую «крышу», что выбраться из–под нее было неимоверно трудно. Если Вася успевал к своему щиту, то забить ему оттуда становилось проблемой. Это был умный, смышленый игрок, любящий, чувствовавший, понимавший баскетбол.

Безусловно, Васе не хватало атлетизма, хотя в юности он увлекался боксом и легкой атлетикой, метал диск. И все же он был рыхловат, не слишком вынослив: как–никак вес 160 кг давал о себе знать. Однако самое главное, что для нашего баскетбола он сделал: показал, насколько необходим рост в этой игре.

Это его игра, его задачки, которые он задавал уступающим ему в росте другим центровым, заставили тренеров всерьез заняться поисками центровых ростом далеко за два метра. Он так и не стал заслуженным мастером спорта, но заслуг у него в советском баскетболе более чем достаточно.

Одна из самых популярных личностей в 40–50‑х годах, Ахтаев перед широкой публикой впервые появился летом 46‑го во Львове, где проходила спартакиада институтов и техникумов физической культуры. Тогда он еще метал диск, но внимание к себе привлекал необычайное.

В первое послевоенное время спорт был так притягателен, что трибуны стадионов заполнялись даже на относительно скромных соревнованиях. Спартакиада во Львове — не исключение. Вокруг Ахтаева и вовсе собирались толпы народа. Впечатление этот гигант производил действительно колоссальное. Молодой (ему еще не было и 18 лет), экспансивный, несмотря на громадный рост, общительный (что редкость для высокорослых), он всегда был в окружении болельщиков. За ним ходили толпами, а он был ужасно рад, когда вдруг резко оборачивался — и толпа в испуге откатывалась. Вася хохотал во всю мощь своих легких и горловых связок, довольный произведенным эффектом.

Когда мы обедали в небольшом ресторанчике, к стеклам приникали любопытные. Всех интересовало, сколько этот человек–гора ест и пьет. А надо сказать, что, как и большинство других великанов, ел Вася не так уж и много, хотя за его плечами было голодное военное детство. А вот воду пил действительно взахлеб, что тоже характерно для гигантов. Тот же Отар Коркия всегда на сборах держал под кроватью ящик боржоми и за день выдувал более десяти бутылок. Одно время врачи противились такому увлечению жидкостью, но потом поняли: гиганты на играх и тренировках теряют очень много влаги, поэтому их водяной запас должен постоянно восполняться.