— Нет-нет, вы здесь ни при чем, совершенно ни при чем, — ответил доктор — Женские капризы, нервы, знаете ли… Я, пожалуй, пойду, дам ей успокоительного.

На рассвете Трэверсу сквозь сон послышался шум мотора. За завтраком доктор Уэйн и Алиса отсутствовали. Доктор, усталый и смущенный, появился после полудня.

— Моей племяннице вдруг приспичило срочно уехать. Что толку спорить со взбалмошной женщиной? Я отвез ее в город. — Доктор постарался изобразить улыбку, но это у него не получилось. — Взбрело в голову уехать, и все тут. Конечно, она поступила невежливо. Я должен за нее извиниться перед вами.

— В этом нет нужды, хотя я не привык, чтобы мой дом покидали подобным образом, — сказал Трэверс.

— Я понимаю, что получилось некрасиво, — виновато произнес маленький доктор, поправляя очки. — Пожалуйста, не сердитесь, Гордон.

После поспешного, напоминающего бегство отъезда Алисы по вечерам к доктору Уэйну стал, как прежде, наведываться священник. Всегда отличавшийся прямолинейностью и твердостью суждений, он оказался единственным человеком, который после неудавшегося ограбления и загадочного убийства Картмела-старшего напрямик заговорил с Трэверсом о Джеке Картмеле. Мистер Харт порицал тех, кто готов взвалить на человека нераскрытое преступление на том лишь основании, что прошлое его не безупречно, и противопоставил этому поведение самого Трэверса. Трэверс вежливо слушал его рассуждения, однако было заметно, что эта тема ему неприятна; он ответил ничего не значащей фразой и перевел разговор на другое. Все они — доктор, Кейн, Барнет, священник и Трэверс — в это время были в бильярдной. Вошел Джек и сказал, что сэра Трэверса просят к телефону.

Разговор был коротким, ему сообщили, что расследование закончено и дело закрыто. Положив трубку, Трэверс с минуту барабанил пальцами по столику, затем круто повернулся и быстрым шагом направился обратно в бильярдную, где вместе со всеми остался и Джек. Войдя туда, он бесстрастным тоном сказал:

— Мистер Картмел, я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Будьте любезны сегодня собраться, завтра мой шофер отвезет вас в город.

Эти слова прозвучали как пощечина. Стараясь ни с кем не встречаться взглядом, Джек молча вышел. Остальные вскоре направились в столовую ужинать. Доктор, пропустив вперед священника с Кейном и Барнета, задержался в дверях, поджидая шедшего последним Трэверса.

— Гордон, зачем вы с ним так?

— Это мое дело, доктор. И поверьте, я сделал далеко не худшее из того, на что имел полное право.

Джек в столовую не пришел. Доктор послал за ним лакея — Трэверс нахмурился, но промолчал. В это время ему снова позвонили, и он вышел, а остальные, еще не успев сесть за стол, разбрелись по залу. Доктор обнаружил, что стоящий возле окна в большой кадке огромный кактус, доводивший до отчаяния садовника, кажется, собрался зацвести, и подозвал Кейна, с которым ежегодно заключал пари. С присущим ему оптимизмом доктор каждый раз заявлял, что в этот год кактус обязательно зацветет, а Кейн из духа противоречия утверждал, что нет. Тем временем Барнет уселся на первый подвернувшийся стул (им оказался стул доктора, слева от места Джека) и раскрыл принесенное в кармане миниатюрное издание, однако вскоре рассматривавший висевшую на стене картину священник спросил его мнение относительно одной детали, и ему пришлось подойти. Затем священник направился к столу и взял оставленную Барнетом возле прибора Джека книжечку, но, взглянув на обложку, положил ее и присоединился к доктору с Кейном. Доктор с жаром доказывал, что появившиеся на кактусе наросты, несомненно, являются бутонами, а Кейн, скептически глядя на предмет их разногласия, говорил, что лично он в этом сильно сомневается. Барнет задержался возле картины, потом вернулся к столу и стал шарить по нему, передвигая тарелки и графины, в поисках своей книжечки, которую священник положил вместо стола на стул; наконец он нашел ее, сел на свое место и углубился в чтение. Между тем мистер Харт остудил радость доктора Уэйна, сказав, что, как ему кажется, время цветения кактуса уже миновало. Доктор с этим не согласился, и они заспорили. Оставив их, Кейн подошел к столу и начал наводить на нем порядок.

Вернулся Трэверс. Одновременно с ним вошел Джек и, стараясь ни на кого не смотреть, уселся на свое место между доктором и Кейном. За весь ужин он почти ничего не ел, и только, уступив настойчивым увещеваниям доктора Уэйна, выпил немного сладкого фруктового коктейля, который подавали специально для него — среди собравшихся он был единственным любителем таких напитков.

Вскоре после ужина священник ушел. Кейн поднялся к себе, Трэверс с доктором задержались на первом этаже, затем тоже разошлись по своим комнатам.

Джек сидел на подоконнике напротив комнат Трэверса и, когда тот показался в коридоре, сделал несколько шагов навстречу; возле его ног вертелся пудель.

— Сэр, я хотел попросить вас: возьмите себе Рика, — потупившись, сказал Джек. — Он не будет вам мешать…

— Хорошо, оставьте собаку здесь, — сухо ответил Трэверс.

Когда Джек отвернулся и направился к себе, в глазах Трэверса мелькнуло выражение жалости, однако он тотчас нахмурился и плотно сжал губы.

— Рик, иди сюда, — позвал он, взявшись за ручку двери, но пудель, вильнув хвостом в знак того, что слышал, упорно продолжал скрестись в дверь Джека, которую тот закрыл перед его носом. — Рик, Рик! — Снова позвал Трэверс.

Пудель подбежал и, встав на задние лапы, ткнулся холодным носом в протянутую ладонь, но в открытую дверь не пошел, а снова подбежал к комнате Джека. Трэверс предпринял еще одну попытку зазвать собаку к себе, но ничего не добился и ушел. Пудель сел около двери своего хозяина и начал жалобно скулить. Джек не выдержал и впустил его. Радостно взвизгнув, Рик стремительно влетел в комнату, обнюхал все углы, словно проверяя, не произошло ли что-нибудь в его отсутствие, и улегся у ног хозяина.

— Глупый ты, — грустно сказал Джек. — Шел бы куда зовут, все равно завтра меня здесь не будет.

Он долго гладил своего мохнатого друга, потом начал укладываться. Пока Джек ходил по комнате, Рик следовал за ним по пятам, а когда хозяин уселся на разобранную постель, лег рядом на полу. Джек погладил его по голове и вдруг ничком бросился на постель, уткнувшись лицом в подушку; плечи его судорожно вздрагивали.

Среди ночи Кейн проснулся от собачьего лая. Лай доносился из спальни Джека, и Кейн сердито подумал, что любой порядочный человек немедленно успокоил бы свою собаку, чтобы она не мешала людям спать. Лай продолжался. Кейн чертыхнулся сквозь зубы, зажег свет и посмотрел на часы: было три часа. Так как утром Джеку предстояло покинуть замок, Кейну не хотелось идти к нему и ссориться из-за собаки. Он снова лег, но заснуть не удавалось — лай сменился протяжным, тоскливым воем. Это было уже слишком. Кейн встал, вышел в коридор и постучал в дверь Джека. Тот не отзывался. Пудель громко лаял у самой двери, Кейн даже слышал, как тот скребет когтями дверь.

— Картмел, вы что, совсем спятили? — сказал Кейн, открыв дверь.

Ему никто не ответил. В комнате было темно. Кейн пошарил по стене в поисках выключателя. Пудель, продолжая визжать и лаять, прыгал прямо на него, путаясь под ногами. Наконец Кейн нащупал выключатель и зажег свет: Джек, скорчившись, лежал на полу вниз лицом. Кейн бросился к нему и перевернул на спину: юноша был без сознания. Секунду секретарь тупо смотрел на него, затем кинулся к доктору Уэйну.

Близоруко щурясь (в спешке он забыл надеть очки), доктор наклонился над Джеком и приподнял его голову.

— Это отравление, — сказал он, выпрямляясь. — Давайте положим его на кровать. И разбудите Гордона.

Когда в комнату вошел Трэверс, доктор Уэйн торопливо рылся в стоящей возле кровати тумбочке, поднося к самому лицу всякие тюбики и баночки.

— Краска… и это краска, — бормотал он и одну за другой отбрасывал их прочь. — Куда же он его девал? Гордон, помогите мне, а то я без очков ничего не вижу. Где-то здесь должна быть упаковка от того, что он проглотил. Пузырек или что-то другое…