Полевая диалектика

— Да так же он в один момент себе спину собьет, - не выдерживает Женька, и, пока Серега что-то убедительно доказывает, он решительно отстегивает подпруги и передвигает седло. Арарат с наслаждением распускает живот. Несильный удар кулаком - и от неожиданности конь громко выпускает из себя весь лишний воздух. Женька, стараясь не упустить момент, быстро затягивает подпруги. Упершись ногой в брюхо, весь откинувшись назад и побагровев от напряжения, он немилосердно тянет ремень.

— Ясно? Теперь он стройней Джины Лоллобриджиды.

— Ясно. Только ты свою Лоллобриджиду сам поведешь, а я посмотрю, как она у тебя на первом же подъеме выдохнется.

Женька пренебрежительно глядит на Серегу, хочет сказать: "Дурак, чего ты понимаешь!", но в одно мгновение оценив соотношение сил на случай возможных недоразумений, ограничивается нейтральным: "Вот чудак! Так же вьюки меньше растрясаться будут" - и добавляет в адрес Лоллобриджиды несколько выразительных комплиментов на единственно понятном для нее языке. Конечно, не итальянском.

Идем по берегу океана мимо устьев рек Первой и Второй к устью реки Третьей. Все крупные реки у нас в районе носят такие романтические названия, ласкающие слух, как ветер дальних странствий: Четвертая, Пятая, Шестая. Первооткрывателями на Камчатке наверняка были бухгалтеры. Половина камчатских гор - Острые или Крутые, большинство мысов на побережье - Безымянные, а господствующая в нашем районе высота получила название Коврижка. Все-таки обидно - ведь есть где-то на свете Лимпопо, Сьерра-Невада, мыс Доброй Надежды и бухта Радости. А у нас - Коврижка! Единогласно переименовываем ее в Сьерра-Коврижку и удовлетворенные продолжаем путь.

Через несколько часов входим в долину реки и здесь надолго расстаемся с океаном. Река течет среди крутых, высоких обрывов в узком каньоне. На дне ущелья - русло с многочисленными каменистыми и песчаными косами и островками. Кое-где островки заросли редкими кустиками и чахлой травкой. Нам идти легко, а кони страдают - сбивают ноги, обламывают копыта.

Женька оглядывается на коня. Так тянет повод, все руки отмотал!

Арарат шагает осторожно, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Но везде под ногами острые камни. После каждого шага конь болезненно вздрагивает и даже чуть-чуть приседает. Его огромные глаза влажны, ноздри возбужденно трепещут. Он покорно и печально смотрит на безжалостного погонщика. Женьке становится как-то не по себе.

— Ну, Арарат, давай, давай потихоньку, пошли... - Он хочет сказать коню что-нибудь ласковое, успокоительное, вроде: "Ну давай, еще совсем немножко осталось", но он знает, что идти еще далеко и что дорога впереди плохая. Он хлопает себя по карманам - не завалялся ли там огрызок сахару или кусочек лепешки? Но в карманах ничего нет. Женька в отчаянии, ему хочется хоть чем-нибудь помочь коню, подбодрить его, но что он может сделать? И он с неожиданной злобой дергает за повод: - Да нн-но же, гад! - Еще не хватало, чтобы он извиняться здесь перед ним начал! И так уже отстали...

Арарат судорожными прыжками скачет вверх на подъемах, на каждом удобном месте норовит лечь, и тогда Женька орет на него, стараясь не смотреть в его огромные печальные глаза. Подпруги у седла ослабли, вьюки раскачиваются из стороны в сторону, и вот уже правая сума начинает зловеще клониться набок, стягивая за собой седло. Женька подставляет плечо и кое-как уравновешивает вьюк, но после очередного подъема он снова упрямо сползает вправо. Женька бросает повод, подбегает к седлу и пытается его подправить. Но Арарат никак не хочет останавливаться. Испуганно кося глазом, он храпит и пытается даже бежать рысью. Женька на бегу поддерживает тяжелый вьюк и в отчаянии кричит:

— Тпру, стой, стой, Арарат, - но конь уже не слышит никаких объяснений. Женька ухитряется поймать повод, не отпуская сумы. Он с силой тянет за повод, загибая голову коня вправо, а тот, вместо того чтобы остановиться, бежит еще быстрее, заворачивая все правее и правее... И хоть бы помог кто-нибудь! Все ушли, а о нем даже и не вспомнили! Что же он будет делать один в этом дурацком положении? А Арарат уже тащит его в какие-то кусты. Наконец Женька не выдержал и отпустил вьюк. Он моментально опрокинулся и оказался у коня под брюхом. Женька расстегнул подпруги. Вьюк вместе с седлом грохнулся на землю.

Он привязал повод к дереву, а сам в изнеможении растянулся на траве. Пусть конь немного отдохнет, потом будем думать, что делать дальше.

...Где-то вдалеке послышался приглушенный крик. Звали Женьку. "Ага, ищете, - злорадно подумал он. - Когда надо, не хотели помочь, теперь поищите, поищите!" Крик все приближался, а он спокойно лежал в кустах и молчал.

— Женька-а-а! - надрывался Серега, подойдя уже вплотную к кусту, за которым лежал Женька.- Ээ-эй! Эге-ге-эй!

— Ну чего орешь, что я, глухой, что ли, - наконец негромко и спокойно сказал Женька. - Лучше иди коня подержи, перевьючить надо.

Выше по течению сопки становятся пологими, сглаженными. Долина реки узкая, с оплывшими вязкими склонами, из которых торчат грязные бесформенные глыбы. Такими же глыбами, иногда величиной с дом, завалено русло. Вода мутная, густая от глины как каша, мечется между камнями, кипит.

Ничего не видно. Кони то и дело спотыкаются, оступаются на камнях, падают. Нет никакой уверенности, что на следующем шаге они не поломают себе ноги. Пробуем забраться наверх, туда, где глина немного заросла травой и не проваливается под ногами.

Тарапул преодолевает препятствие как старый сапер - без единой ошибки.

Арарат - тяжелый и горячий конь, к тому же с самыми тяжелыми вьюками - на нем мука и сахар. Как только у него срываются ноги, Арарат делает панический прыжок вверх, но задние копыта уходят глубоко в глину. Дико вращая глазами и храпя, он мечется из стороны в сторону, а ноги вязнут все глубже и глубже. Еще один истерически мощный толчок - и тяжелый конь встает свечкой. Я изо всех сил тяну за повод, но он медленно, очень медленно клонится назад. Повод лопается, как натянутая струна. Арарат делает сальто и грохается наземь, пытается встать, но не удерживается. Второе сальто, третье - и Арарат летит в воду прямо на камни. Я закрываю глаза.

Но конь жив. Его заклинило вьюками между двумя огромными глыбами, и он молотит воздух всеми четырьмя копытами, бешено дергается, пытаясь перевернуться. Помогаем ему, тащим за узду, за седло - бесполезно.

Коля бросается коню под брюхо и, рискуя попасть под удар могучих копыт, отстегивает подпруги. Освобожденный от вьюков, Арарат с нашей помощью встает на ноги. Он тяжело дышит, со свистом всасывая воздух, раздувает горячие, мокрые бока. Грязная челка свисает на расширенные, обезумевшие от страха глаза. И что бы вы думали говорит Коля, выбравшись за пределы досягаемости лошадиных копыт? А говорит он:

— Песчаники-то! Ты, конечно, обратил внимание? Такие свеженькие, прямо живые! Надо обязательно в них раковины поискать.

Рыжий проделал примерно такой же акробатический комплекс. Он сам встал на ноги и теперь, дрожа от возбуждения, пытается сохранить равновесие в бешеном потоке. Заводим коней наверх и идем искать вещи.

Сахар нашли в реке, осколки бутылок с дегтем - на каменистом склоне, а тюк с брезентом преспокойно застрял в кустах. Сначала я принял это за случайность и не придал значения, когда это повторилось второй раз - я удивился, в третий - возмутился, а после седьмого подъема я уже построил монументальную философскую теорию, которая объясняла все и помогала в поисках. Если у нас падала соль, я сразу лез в воду и находил ее там, потерянный компас и барометр я безошибочно отыскивал на камнях под обрывом. Если самые тяжелые вьюки падали ниже всех по склону, я знал - земное притяжение здесь ни при чем, это происходит потому, что их тяжелее всего тащить наверх.

Я знал, что палатки и спальные мешки красят в зеленый цвет специально для того, чтобы их было труднее отыскивать в траве и кустах, а Арарат и Рыжий только мечтают, как бы свалиться в пропасть.

Я знал, что стоит нам выйти к океану, как на нем разыграется шторм, и нельзя будет поставить палатку, что дождь пойдет именно тогда, когда надо разжигать костер, что в самом тяжелом маршруте обязательно будет палить солнце, а сапоги порвутся на следующий день после того, как мы потеряем резиновый клей. Все это было очень неприятно, но я вспоминал, как на занятиях по философии нам говорили, что осознанная необходимость и есть свобода, и меня это сразу утешало. Как это было хорошо - еще раз убедиться в могуществе диалектики!

Но на этом сегодняшние приключения не заканчивается. В полдень на широкой тундре замечаем медведя. Останавливаемся с караваном поодаль. А Коля берет фотоаппарат и идет вперед.

Еще издалека он разглядел, что зверь крупный. Осторожно подкрадывается к нему Коля. Медведь все ближе и ближе. Теперь уже ясно видно, какой он огромный. Над передними лапами лопатки крутым горбом поднимаются кверху. Спокойно, помахивая головой, как корова на лугу, он щиплет ягоду, не торопясь переходит с места на место.

Коля перебегает к очередному кусту, пригибается, но... Медведь исчез. Коля осматривает все вокруг. Мишка в полукилометре. Неужели заметил и убежал! Но так быстро! Расстроенный, Коля встает во весь рост, не скрываясь, проходит несколько шагов в его сторону и вдруг... медведь как из-под земли появляется прямо перед ним, метрах в двадцати. Он по-прежнему ничего не замечает. Просто он переходил небольшой овражек и сейчас вылез из него, а медведь в полукилометра - совсем другой!

Коля быстро становится на колено за кустиком. Медведь пасется, повернувшись к нему боком. Слышно, как хрустит у него под ногами сухой голубичник, как он жует ягоды вместе с листьями и стебельками...